Сильверсмит (ЛП). Страница 59

Но я не хотела слышать похвал. Глаза обжигало зрелище трех глубоких разрезов на его груди, сквозь прорезанную рубашку — теплая, ало-черная кровь стекала по рельефным мышцам. Ее было слишком много, не смертельно, но достаточно, чтобы вызывать ужас.

— Надо признать… — он оперся, морщась, и вытер саблю о землю. — Рейнар, Бог Морей… — усмехнулся криво. — Не то, чего я ожидал от тебя в следующий раз.

Мои глаза сузились — слишком горячие от слез, слишком полные страха, чтобы спросить, силу какого бога он ожидал увидеть.

Он заметил мой взгляд и остановился, проследив за ним, к своей изрезанной груди.

— Ах, да, — усмехнулся он, имел наглость «смеяться» над собственной раной.

Мое сердце сжалось и будто треснуло, когда он, слегка прихрамывая, пошел ко мне. Я ненавидела видеть, как ему больно.

— У меня был план, знаешь ли, — сказал он спокойно, как будто не истекал кровью. — Я просто позволил твари подумать, что она победила.

Гнев и отчаяние сжались в моей груди, превращаясь в тяжелый комок. Его легкомысленная, безответственная беззаботность сводила с ума.

Он нахмурился, заметив мое выражение.

— Всего лишь немного щиплет, — сказал он так, будто говорил о царапине.

— Ты мог умереть, — выдохнула я.

Уголки его губ дрогнули, но он сдержал усмешку, почувствовав мой гнев. Он вытер руки о перед черных штанов, коротко кивнув на мертвое чудовище.

— Знаешь, сколько таких уродливых тварей я убил за все эти годы?

— Мне все равно, — выдохнула я сквозь злые, отчаянные слезы. — Ты мог умереть!

Он тяжело вздохнул и подошел ближе, хромота заметно уменьшалась с каждым шагом.

— Не плачь из-за меня, Ариэлла, — тихо сказал он, проведя большим пальцем по моему подбородку, а другим по щеке. — Я не стою твоих слез.

Я резко схватила его за запястье своими тонкими пальцами, и плевать, насколько слабой я казалась рядом с ним. Из тех же глубин, где зародились удушающие волны Рейнара, поднялась новая сила — злость, горячая и праведная. Она вспыхнула в моих глазах, и я молилась, чтобы он ее увидел.

— Еще как стоишь! — прошипела я сквозь зубы.

На лице Гэвина мелькнули изумление и… восхищение, но ни капли страха.

— Может, я и не решаю, какую роль мне играть в этом мире, и за кого мне придется выйти замуж, чтобы поднять армию, — сказала я, — но я сама решу, ради кого мне плакать!

Он какое-то время просто смотрел на меня, обдумывая сказанное, а потом наклонился и мягко коснулся губами моего виска, и, точно зная, что одновременно выведет меня из себя и заставит сердце пропустить удар, прошептал:

— Вот моя девочка.

Я сжала кулаки, сгорая от злости.

— Ты…

— Ты должна поесть и привести себя в порядок, — спокойно закончил он за меня, подхватывая оба наших мешка и закидывая их на плечи с легким, едва заметным стоном.

Он повернулся к кобыле — та, как ни странно, стояла совершенно спокойно, будто кровавая схватка и не происходила.

— И, полагаю, после такого зрелища ты тоже порядком проголодалась, — добавил он, беря поводья и направляясь к деревне. — Идем.

Я простонала от раздражения и бросилась за ним, даже с раненой грудью и хромотой он шел быстрее меня.

Хозяин постоялого двора струсил при одном только виде Гэвина — как только тот грубо бросил на стойку мешочек с монетами и коротко потребовал комнату с двумя кроватями.

Бедняга побледнел, съежился и, глядя в пол, признался, что все комнаты только с одной.

Я уже привыкла к тому, что его боятся, хотя сама — нет. К лучшему это или к худшему, но своего защитника я не боялась никогда. Правда, кровь, покрывавшая его с ног до головы, не особо помогала делу.

Мы поднялись по узкой, расшатавшейся лестнице, освещенной масляными фонарями. На стенах висели живописные картины, но света было слишком мало, чтобы разглядеть детали.

Я сразу поняла, почему не нашлось комнаты с двумя кроватями. Комната была настолько маленькой, что едва помещала одну, но в ней было тепло и уютно — свет единственной лампы на тумбе у кровати мягко разливался по пространству, создавая ощущение покоя.

Гэвин заплатил сверху, чтобы ужин приготовили заново и принесли прямо в комнату. Пока он мылся в крошечной ванной комнате, я, по его настоянию, села есть.

Жаркое из говядины, сладкий горошек с морковью, запеченные бобы, кислый хлеб и молоко — все горячее, ароматное, и я проглотила еду, не заметив, как тарелка опустела.

Пока ела, старалась отгонять мысли о том, что он за этой дверью… что он в ванне, голый, всего в нескольких шагах от меня.

Кроме короткого, ужасного воспоминания о рыжем нападавшем в Товике, я никогда раньше не видела мужчину… ну, такого. Даже воображение отказывалось дорисовывать его полностью, обнаженного под водой.

Когда он вышел из ванной, я сидела на кровати, поджав колени, грызла ноготь и таращилась в пустоту. Пустая тарелка стояла рядом.

На нем были темные штаны и чистая белая рубашка — расстегнутая, чтобы раны дышали. Он был босиком, а темные влажные волосы оставил распущенными.

Даже с порезами на коже он был зрелищем, от которого я не смогла бы устать никогда.

Расслабленный. Невозмутимый. Целостный.

И такой «большой».

Его торс, словно вырезанный из камня, блестел в лунном свете, льющемся из окна. Мышцы двигались, перекатывались под кожей в тех местах, о существовании которых я раньше и не догадывалась.

Я прикусила губу.

Дыхание сбилось на короткие, прерывистые вдохи, когда взгляд скользнул вниз к V-образным линиям на его животе, что вели к…

Из груди вырвался крохотный стон, прежде, чем я успела его подавить. Я ахнула, ужаснувшись себе.

Он услышал.

Он увидел, как вздрогнула моя грудь, но не сказал ни слова. Не ухмыльнулся, не поддразнил — ничего. Просто стоял, глядя на меня, сжимая челюсти, и в его глазах темнело напряжение.

Он тяжело, ровно вздохнул, и этот звук заполнил комнату.

Я не отвела взгляд, несмотря на смущение.

После того ужаса, когда я думала, что потеряю его, я решила смотреть, впитывать, запоминать каждую черту, пока еще могу.

— Ванная твоя, — наконец сказал он, низко и ровно. Безэмоционально.

— Ты должен поесть, — выпалила я, чувствуя жар между бедрами и стараясь взять себя в руки. Вскочила, все еще в мягких черных штанах, шерстяных носках и кремовом свитере. — Еда, наверное, уже остыла.

Я шагнула к двери ванной, но он поймал меня за запястье.

— Я не поблагодарил тебя за помощь с той тварью, — сказал он тихо. Его пальцы дрогнули на моей коже. — А должен был.

Я пожала плечами, взгляд все равно цеплялся за его грудь — смуглую, иссеченную, мускулистую, с идеальным количеством волос, спускавшихся от груди вниз, к пупку, среди узоров татуировок.

Он был диким.

Мужчина до последней капли.

От него исходило такое тепло, что внутри у меня все вспыхнуло в пожар, не поддающийся контролю.

— Как ты сам сказал… у тебя был план, — прошептала я.

Он поднял мой подбородок одним пальцем и встретился со мной взглядом.

— Спасибо, Ариэлла.

Я улыбнулась, вспомнив нашу первую настоящую беседу, и как я благодарила его тогда, за спасение от волка. И его ответ.

— Не нужно благодарить, — сказала я шепотом.

Его усмешка подсказала, что он тоже вспомнил.

— Но, — я нахмурилась, глядя на порезы на его груди, — хочешь, я попробую тебя вылечить? Не знаю, получится ли, но могу попытаться, — внутри поднялось чувство вины за тот раз, когда я не смогла помочь Казу. — Если нет… останутся шрамы.

— Шрамы тебя пугают? — спросил он, и в голосе мелькнуло едва заметное напряжение.

— Нет, — поспешно ответила я, проводя пальцами по шраму над сердцем, едва выглядывавшему из-под ворота свитера. — А мои тебя пугают?

— В тебе нет ничего, что могло бы отвратить меня от тебя.

Сердце сжалось.

Я улыбнулась и легко коснулась его руки.