Сильверсмит (ЛП). Страница 48

— Паршивый прием. Исподтишка, — Каз потер шею, где уже выступило красное пятно, потом ухмыльнулся, сглотнув остаток удивления. — Хотя, пожалуй, получить удар в горло собственной королевой — тоже честь.

Я прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать довольную улыбку.

— На сегодня хватит, Каз. Спасибо, — Гэвин подошел к нам и кивнул в сторону трактира. — Приложи лед, если не хочешь синяк.

Каз хмыкнул, пожал плечами и согласился. В этом вся суть семейства Синклеров — их невозможно выбить из равновесия. Финну действительно нужна была Джемма — кто-то, кто уравновесит его спокойствие огнем.

Но этим утром я была особенно благодарна Казу. Его легкость, уверенность в себе и умение не реагировать на едкие колкости Гэвина спасали общую атмосферу. Насвистывая, он направился обратно к таверне, потирая шею. Этот человек явно был слишком уверен в себе, чтобы смущаться, когда им командует кто-то вроде Гэвина. Или, может, Каз просто был умен.

— Ты справилась на отлично, — сказал Гэвин, стоя передо мной, скрестив руки, и смотря тем самым взглядом, от которого у меня замирало сердце. В нем горел тихий огонь гордости.

Он следил за каждым моим движением, даже когда я поднесла флягу к губам и залпом осушила ее, почти не чувствуя вкуса. Я толком не пила со времени завтрака.

На лице Гэвина мелькнула тень — что-то мрачное.

— Ты учишься.

Но ведь я справилась только потому, что он сказал, что делать. Без его подсказки я не смогла бы.

— Может, я и выживу, если рядом будет кто-то, кто отдает приказы, — сказала я устало. — Но если останусь одна, тогда…

И тут его движения стали резкими, почти звериными — прежде чем я успела осознать, он схватил меня за запястья и повалил на землю. В одно мгновение Гэвин всем весом навалился на меня, лишив возможности шевельнуться.

— Что ты творишь?! — хрипнула я, дернувшись. — Г-Гэвин!

Он не отпускал. Сила его рук была невыносимой. Паника поднималась волной.

— Что бы ты сделала, если бы я не пришел тогда? — прошипел он.

— Я… не знаю!

— Тогда пора разобраться, — бросил он.

Я вскрикнула, пытаясь вырваться, и в отчаянии ударила его так сильно, как только могла. Гэвин лишь оскалился — не злорадно, а с вызовом:

— Этого мало, милая.

— Ты… ублюдок! — выкрикнула я, со всей силы ударив его по лицу.

Он не ответил, не усилил хватку, но и не ослабил ее. Его контроль оставался абсолютным.

Я закричала, задыхаясь, и рванулась вперед, ударив его лбом в лицо. Он отпрянул, и этого короткого мгновения хватило, чтобы вспомнить о его ране в плече, той самой, что я нанесла всего несколько дней назад. Крови не было, следов не осталось, но я видела ее в памяти слишком отчетливо. И вместе с воспоминанием вернулся ужас: как сильно я тогда его ранила.

Я так боялась причинить ему боль, а он сам снова втянул меня в этот кошмар.

И я возненавидела его за это.

С отчаянным криком я схватила его за плечо, там, где была старая рана, и вдавила пальцы. Он зашипел от боли, и в тот же миг я ударила его коленом, вложив в удар всю силу.

Он выругался и, наконец, отпустил меня.

Я вскочила на ноги, тяжело дыша, готовая отбиваться, если он посмеет сделать хоть шаг ближе.

Из рассеченной губы у него стекала тонкая полоска крови — след от моего удара. Он провел языком по губе, и уголок рта дернулся в усмешке. Этот жест — слишком спокойный, слишком уверенный — только сильнее вывел меня из себя.

— Вот она, моя девочка, — произнес он низко, поднимаясь. Стер кровь тыльной стороной ладони, глядя прямо на меня взглядом, от которого хотелось и отступить, и приблизиться одновременно.

— Я думала, ты… — я осеклась, не в силах договорить.

Он приподнял левую бровь, молча подталкивая меня сказать это вслух.

Я зло выдохнула, злясь и на себя, и на него, потому что знала — он бы никогда не перешел ту грань.

— Мне нужно было, чтобы ты поверила, — сказал он спокойно, отряхивая сухие листья с рукавов черного свитера. — Тот ублюдок мог быть первым, кто посмел поднять на тебя руку, но не факт, что будет последним.

— Ты мудак! — выдохнула я, чувствуя, как в глазах жжет от злости.

— И буду им, сколько понадобится, — рявкнул он, — если это заставит тебя драться за себя!

Я дрожала от гнева.

— Это было слишком! Ты перешел черту!

— Согласен, — холодно ответил он ледяным голосом.

Из горла вырвался низкий, почти звериный звук — рык, похожий на его, только слабее. Я шагнула к нему, толкнув в грудь.

— Тогда почему ты…

— Потому что! — резко бросил он и схватил меня за запястья, но теперь в его хватке не было жестокости — только сила и что-то похожее на отчаянную заботу. Его голос стал тише. — Потому что нет черты, которую я не переступлю ради тебя.

Я выдохнула. Сделала шаг назад, нащупывая расстояние между нами, и закуталась в разодранный свитер, пытаясь прикрыть обнаженную кожу. Скрестила руки на груди, удерживая ткань, и избегала его взгляда.

Краем глаза заметила, как он снял свой черный свитер и подошел ко мне.

— Подними руки.

До сих пор злясь на нас обоих, я подчинилась, глядя в землю. Теплый, терпкий запах кожи, дуба и дыма окутал меня, когда он натянул свитер мне через голову. Ткань мягко упала почти до колен, скрывая все, что он случайно — или намеренно, — разорвал в этом безумном «упражнении».

Я возненавидела себя за то, что не хотела снимать его, и за то, что, когда подняла глаза и увидела его обнаженную грудь, — воздух застрял у меня в легких.

Губы разомкнулись, рот приоткрылся, и я застыла, ошеломленная его удивительной формой. На его груди заиграли мышцы, соединяя два гористых, словно из плоти и стали, плеча. В тот день, когда он вернулся промокший до нитки после охоты, мне уже попадались намеки на ошеломляющие подробности его телосложения. Но теперь он стоял обнаженный, и… Боже мой.

Дыхание сбилось. Его татуировки, счет которым… должно быть, сотни, обвивавшие предплечье, локоть и бицепс, пересекавшие грубую грудь в ряды и повторявшиеся на другой руке. И шрамы. Так много шрамов… одни побледневшие и белые от времени, другие темные, третьи — свежие и розовые. Столько историй, пыток и крови…

Я вздрогнула, увидев, как из едва зажившей ножевой раны на левом плече проступает свежая кровь. Той самой, которую я нанесла несколько дней назад и только что снова открыла.

— Мне жаль…

— Даже не смей извиняться, — его голос звучал сдержанно, челюсти стиснуты. — Ты будешь драться, будешь выживать, и никогда не будешь извиняться.

Он отошел в сторону и жестом велел идти обратно в трактир.

Я подчинилась, но в течение всего оставшегося дня отказывалась смотреть на него или разговаривать с ним. Я понимала, почему он так поступил, и хотя никогда не скажу ему это вслух, я была рада, что он сделал это.

Этого взрыва энергии, вызванного выброса, что я испытала, ринувшись с толчком, чтобы навредить нападавшему, мне и не хватало прошлой ночью. И мы оба знали: мне нужно найти то, что заставит меня драться. Убивать. Если чистый инстинкт самосохранения не дает нужной мотивации, потребуется другой вид топлива. Нужно было найти его сейчас, прежде чем за мной придет кто-то похуже.

И я его нашла в несправедливости по отношению к другим, даже если ко мне самой. Я ненавидела себя за то, что нечаянно его поранила, когда он нападал на меня, провоцировал, пугал… сознательно.

Это ощущалось совсем нечестно.

Он понял это и помог найти ту каплю топлива в безопасном для меня месте — безопасном для меня, но не для его паха, не для заживающей раны и не для рассеченной губы.

Глава 20

Ариэлла

После третьей утренней тренировки в Товике я ждала Джемму, надеясь, что мы проведем день вместе, но ни ее, ни Финна нигде не было видно. Где они прятались, я не знала, но сомневалась, что оба просто «спали» в одной комнате с остальными.