Сильверсмит (ЛП). Страница 28

К полудню мы наткнулись на горный хребет из черной, пепельной породы, совсем не похожий на привычные мягкие холмы, покрытые травой, с редкими пятнами серого и бурого камня. До него было далеко, но даже отсюда я видела, как величественно и безжалостно этот черный массив поднимался над землей, не желая делить пространство ни с чем живым.

— Видишь те скалы? — Каз положил ладонь мне на плечо и указал на восток, туда, куда тянулся хребет. — Они образовались из вулканов.

— Вулканов?

— Под Ниридой есть трещины, — объяснил он, — а под ними раскаленное сердце мира. Расплавленная земля просачивается сквозь эти трещины, застывает на поверхности, и рождаются такие гребни.

— А огонь… не прожжет их? — я поморщилась, прекрасно осознавая, насколько глупо это прозвучало. Придется «поблагодарить» мать за то, что не научила меня даже основам географии.

— Дай лет четыреста, может, и прожжет, — проворчал Гэвин, проходя мимо, и, швырнув на Каза откровенно недовольный взгляд, зашагал вперед. Каз только покачал головой и тихо хмыкнул, глядя ему вслед.

— Кажется, он не слишком тебя любит, — пробормотала я вполголоса, чтобы слышал только он. По крайней мере, Гэвину явно не нравилось то, как между нами завязывалось общение. Иногда я думала, что если бы у меня был старший брат, он бы напоминал Каза, и от одной мысли о встрече с Марин мне становилось радостно. Я уже обожала ее, просто по рассказам.

Каз легко и беззаботно рассмеялся.

— Думаю, он просто самого себя не любит, Ари. — Мягко сжав мое плечо, он пошел вперед.

Мы продолжили путь на юго-восток, оставив позади пепельные утесы.

Однажды, подумала я, однажды я посмотрю прямо в одно из тех кипящих жерл просто чтобы доказать себе, что смогу.

Тем вечером я была настолько вымотана, что даже не заметила, где именно мы остановились. Я клевала носом над ужином и кто-то, должно быть, забрал из моих рук почти пустую миску и уложил на спальник, потому что, проснувшись утром, я чувствовала себя уютно и тепло, словно просто сама легла спать, когда захотела.

Я открыла глаза, дневной свет мягко заливал лагерь. Надо мной нависала серая скала: широкий, но низкий карниз, укрывавший нас сверху и оставлявший место воздуху со всех сторон, кроме той, где порода срасталась с землей. Удачное убежище от дождя. Неудивительно, что я спала так долго, звук дождя всегда меня убаюкивал.

— Доброе утро, красавица, — Джемма улыбнулась, заглянув сверху. В вытянутой руке она держала мой привычный утренний зеленый чай с медом. — Похоже, ты выспалась.

Я села и приняла кружку.

— Спасибо.

Каз и Эзра смеялись у костра, что-то оживленно обсуждая. Финн, заметив, что я проснулась, подошел ближе.

— Где Смит?

— На охоте, — ответил Финн, садясь рядом и разворачивая карту. — Проявил великодушие и настоял, чтобы мы остались в укрытии от дождя.

Джемма закатила глаза.

— О да, что за прелестный человек.

Финн толкнул ее ногой и метнул в сторону предостерегающий взгляд. Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

Вместе они смотрелись гармонично. Финн Синклер был на редкость рассудительным, спокойным человеком. Джемма — напротив. Они уравновешивали друг друга, как, по рассказам, спокойная и рассудительная Марин уравновешивала Каза с его вечным стремлением проверять границы.

За последние дни, после множества моих настойчивых расспросов, которыми я гордилась, Джемма наконец рассказала о своих чувствах к Финну. О чувствах, которые росли уже больше десяти лет.

Ее родители умерли, когда она была еще ребенком, и она выросла в пещерах Уинтерсона, так же, как и он. Они дружили с детства, но Финн был на три года старше и, по сути, благородным человеком, так как отказался предпринимать что-либо, пока Джемме не исполнится восемнадцать.

Но потом она прошла Начало, и Симеон с Уинтерсонами назначил ее моим проводником и тайным эмиссаром¹⁴. С тех пор, как она была со мной в Уорриче, она плавно перемещалась из деревни в деревню в Авендреле и Вимаре, занимаясь различными разведывательными и наблюдательными заданиями для армии Элиаса. Отношения Джеммы и Финна все еще не складывались, но она хотела его. Она даже говорила, что, возможно, любит его, хотя между ними еще не было никакой физической близости. Я знала, что это лишь вопрос времени, и от мысли об их счастье мне самой становилось теплее.

— До Товика осталось два дня, — голос Джеммы вернул меня в реальность. Она и Финн склонились над картой. — Никогда там не была, но говорят, город больше Фрейберна. С чарами Симеона он должен быть в безопасности от теней Молохая.

— Маловероятно, что Молохай вообще знает о существовании Товика, — добавил Финн, заметив мое беспокойство. — Симеон знал, что делает, скрывая тебя все это время.

Джемма кивнула, бросив на меня виноватый взгляд — в нем читалось понимание того, какой ценой далась мне эта жизнь в тени.

— Но все равно стоит быть осторожными. Большинство в Нириде слышали пророчество Кристабель. Возможно, Молохай тоже. Любые подозрения о тебе могут быть опасны. Главное — не привлекать внимания, — Джемма вздохнула. — Поэтому и лошадей использовать нельзя, если только по крайней необходимости. Их сложно спрятать, да и следы остаются. Жаль, конечно, а то бы уже добрались до Бриннеи, и моя задница не горела бы огнем.

Финн тихо фыркнул, сложил карту и убрал ее в карман потертой коричневой куртки.

Я и не думала о лошадях. Видела их только на рисунках. Добавила их к списку вещей, которые хочу однажды увидеть, потрогать, может, даже оседлать, прежде чем отправиться в пещеры Уинтерсона. Представь только, как неловко будет, если я, их королева, не умею ездить верхом.

— Черт.

Мы все услышали голос Каза и повернули туда, куда он смотрел. Из-за камней доносился топот — уверенные, тяжелые шаги. Это был Гэвин, вернувшийся с охоты. Промокший до нитки, рубашка плотно обтягивала его широкие, могучие плечи и руки. При виде его у меня на миг перехватило дыхание — или перехватило бы, если бы не отвратительно завораживающее зрелище: через плечо он нес огромного мертвого зверя.

Благородного оленя. С рогами.

Он убил взрослого самца и тащил тушу на себе неизвестно, сколько часов и миль.

Я мысленно выругала себя за то, что мне это… понравилось.

Он поднял оленя над головой и с легкостью, будто тот ничего не весил, швырнул тушу на землю. Глухой, отвратительный шлепок прокатился эхом. Потом Гэвин посмотрел прямо на меня — только на меня — и сказал:

— Этого должно хватить тебе на несколько приемов пищи.

Он опустился на одно колено рядом с тушей и вынул из ножен длинный, опасно блестящий нож.

— О, черт! — зашипела Джемма. — Клянусь всеми сыновьями и дочерьми Суссеро, если ты сделаешь это прямо здесь и сейчас, я тебя убью и…

Гэвин с нечеловеческой точностью рассек брюхо оленя. Джемма и Эзра застонали в ужасе, когда он начал вынимать внутренности и отбрасывать их подальше, прочь от лагеря.

— Похоже, Суссеро сам с тобой разберется, если ты и его не убьешь, — Каз хмыкнул, подталкивая Джемму ближе к Гэвину.

Она закатила глаза и зажала рот ладонью, сдерживая тошноту. Вряд ли одному из двенадцати древних богов будет до него дело, даже если бы он смог добраться до кого-то из его, как говорили, многочисленных отпрысков.

Каз остался рядом со мной, и мы вместе наблюдали, как Гэвин потрошит, снимает шкуру и, наконец, подвешивает тушу на веревке к длинной острой глыбе, торчащей из скальной стены. Я смотрела, понимая, что должна бы уметь делать все это сама — добывать, разделывать, готовить мясо. Все же это зрелище было… жестоким, но в его движениях было что-то обыденное — рутинное, будто он сотни, может, тысячи раз делал это ради выживания.

Я следила, как кровь вытекает из туши, вспоминая, как Филипп когда-то говорил о необходимости «очистить» добычу. Думала, что при виде крови у меня перехватит дыхание, но нет. Это было другое. Да, мясо, кровь, смерть — все это было жестоко, но сейчас это значило выживание. Может, потому, что он был рядом, или просто потому, что я больше не была одна.