Слой Первый. Книга 3 (СИ). Страница 29

— Вопрос только в одном: какого хрена всё это находится здесь, да?

И теперь я чувствовал источник давящих на меня эмоций куда яснее — он шёл прямо из-за той двери впереди. Вариантов у нас не было. Нужно было идти дальше. Только вперёд.

— Как же я этого не люблю… — пробормотал я, усилием воли подавляя чужие эмоции. Получалось уже лучше, чем раньше. С каждым разом чуть-чуть лучше.

— Космические корабли? — осторожно уточнил Эхо.

— Отсутствие выбора… — хмыкнул я в ответ. — Идем в прежнем порядке. Знаешь, как открывается шлюз впереди?

— Стандартно… — пожал гоблин плечами. — Ну то есть по идентификатору личности, если рабочая автоматика или вручную, если нет. Если вручную — главное запустить.

Наша дверь открывалась вручную, нужно было просто приложить ладонь на теплую, отдающую легкой зеленью панель.

Немного постояв перед ней, я положил ладонь на нее, активируя открытия и тут же выхватил револьвер. Вот было бы интересно, если бы для открытия двери нужна была правая ладонь, и человеческая. Застряли бы мы тут?

Тем временем дверь с тихим шелестом гермоприводов отъехала в сторону, открывая нам обзор на пассажирский отсек — огромное пространство, заполненное капсулами от пола до потолка. Потолок уходил вверх метров на десять, может, больше.

— А этот корабль ещё древнее, чем я думал… — пробормотал Эхо, не сводя глаз с капсул. — Колониальный крейсер людей. Ему больше полутора тысячи лет. Такие запускали по всей вселенной, когда люди ещё не знали, что не одни в ней. Тысячи этих кораблей исчезли или были уничтожены. Неужели… это один из них?

— И откуда ты это знаешь? — спросил я, тоже рассматривая капсулы. Все до единой они были пустыми, но каждая продолжала мерцать красной лампочкой, будто пассажиры только что вышли на минутку… и вот-вот вернутся.

— Я хорошо учился, — пожал плечами Эхо. — А это часть истории и моего народа. Первое столкновение с людьми у нас произошло из-за одного такого крейсера. Он попытался колонизировать планету, которая принадлежала нам.

— Была война? — удивлённо спросил я.

— Было недопонимание, — хмыкнул гоблин и поморщился, ясно давая понять, что продолжать разговор не собирается. Я сразу понял: больше он мне не расскажет.

А жаль. Было бы очень интересно послушать. Но нет — зараза этот Враг умудрился насолить даже здесь. Я чувствовал это почти физически: гоблин мог бы многое мне рассказать, но ограничения, наложенные Врагом, сидели в нём глубоко и надежно.

— Идём, — сказал я гоблину и шагнул в помещение, внимательно осматриваясь по сторонам.

Воины с мечами и топорами здесь явно не появятся — не тот антураж. Тут, если и будет опасность, то совсем иная. Но внутреннее ощущение подсказывало: угроз больше нет. Не здесь. А где-то среди этих капсул, чуть дальше, прятался тот самый источник страха, давивший на меня всё это время.

Шаги разносились по пассажирскому отсеку гулким эхом, теряясь в глубине зала. Я чувствовал источник чётко, и двигался к нему, не забывая об осторожности. Да и чужие чувства, навязанные извне, не давали расслабиться — волна страха с каждым шагом только усиливалась, словно наращивая давление.

При этом я чувствовал себя странно… даже глупо. С древним револьвером в руках, среди технологически продвинутых индивидуальных капсул космического корабля. Но, что самое абсурдное — эта технологичная обстановка казалась мне ближе, чем весь антураж Первого Слоя, со всей его магией, рунами и допотопным оружием.

Капсулы располагались ровными рядами в несколько этажей, соединёнными короткими перемычками и лестницами, по которым пассажиры могли спокойно перемещаться, гулять туда-сюда, как по палубе.

Но нам наверх не нужно было. Наша цель была внизу.

И когда мы миновали очередной ряд, то наконец увидели её — капсулу. Внутри находился человек.

И именно он был источником страха.

И когда я увидел его лицо — бледное, подсвеченное со всех сторон — новая волна страха сбила меня с ног. Я рухнул на колени, выронив револьвер. Всё вокруг будто опустилось под воду — звуки стали вязкими и глухими, движения паникующего рядом Эхо доходили до меня едва-едва.

Я чувствовал: если сейчас не сделаю хоть что-то — умру. Не от пули, не от удара — от простого разрыва сердца, которое с безумной яростью пыталось выломать мне грудную клетку изнутри.

Мысли метались в панике. Я отчаянно пытался отключиться от навязанных эмоций, от этой чужой истерики, от липкого страха. Но они были слишком сильными. Сильнее меня. Всё бесполезно. Становилось всё труднее дышать, лёгкие сжимались в тисках, а перед глазами уже начинал плыть мутный туман.

И тогда я понял, что нужно делать.

Стиснув зубы до хруста, до боли, кажется, даже прокусив щёку, я, преодолевая какое-то неестественное сопротивление воздуха, дрожащей рукой дотянулся до револьвера.

Прицел скакал как безумный, следуя за трясущимися руками.

— Помоги… — прохрипел я, едва слыша собственный голос, обращаясь к неясной тени гоблина. Сейчас я видел только одно — капсулу с бледным человеком внутри. Всё остальное словно провалилось в туман.

Эхо понял меня без лишних слов. Он схватил револьвер, помогая удержать его и хоть немного стабилизировать дрожь в руках. И как только метка прицела наконец остановилась на бледном лице, я нажал на спуск. Даже не удосужился проверить, какой патрон стоял в барабане — обычный или эфиритовый. Было уже всё равно.

Пуля, такая медленная, словно преодолевая чудовищное сопротивление воздуха, ударила в стекло капсулы… но не пробила его. В ответ по поверхности побежали трещины, словно тонкие чёрные пауки.

Со всех сторон раздался вой сирены. Холодный свет сменился на тревожный красный. Механический голос, говорящий на незнакомом языке, начал что-то выкрикивать, но я его не слушал.

Я смотрел только на человека.

Он открыл глаза.

И теперь смотрел прямо на меня.

Но в его взгляде не было ни капли разума — лишь чистый, животный, бесконтрольный ужас. Ужас, который с новой силой обрушился на меня, накрыв с головой, заставляя сердце колотиться ещё яростнее.

И я снова выстрелил. И снова. И снова.

Пока барабан револьвера не опустел.

Пули — обычные вперемешку с эфиритовыми — пробили стекло капсулы, и одна, последняя, прошила лоб человека, окрасив белые внутренности капсулы алыми брызгами.

И вместе с его смертью — страх ушёл.

Меня как будто отпустило. Я осел прямо на пол, без сил, тяжело дыша, пытаясь прийти в себя и собрать расползающиеся мысли.

Сирена обрушилась с новой силой и механический голос явно предупреждал о какой-то опасности. Но, судя по всему, опасностью тут были мы сами. Опасностью для единственного пассажира этого отсека.

Сколько времени он провел тут во сне? Тысячи лет?

— Ты как, босс⁈ — гоблин пытался перекричать сирену, но я понимал его больше по жестам и по губам, чем по голосу.

— В норме, — кивнул я коротко.

Отсюда нужно было убираться. Срочно. Тем более что, когда страх отпустил, я наконец начал снова чувствовать Путь — гораздо чётче, чем раньше. И он показывал: всего в пятидесяти метрах отсюда мы должны выйти из этого Разлома.

— Идём, — выдавил я, двинувшись вперёд на подгибающихся ногах, поддерживаемый Эхо.

Он хоть и был мелким, но сил хватило. Держал меня крепко, не давая рухнуть.

За очередным рядом капсул помещение просто исчезало — обрывалось в белый туман. Как будто это было не место, а исчезающее воспоминание. Сон. Осколок чего-то чужого, вросшего в реальность и теперь медленно разрушающегося. Нам нужно было именно туда — пересечь границу сна, чтобы вернуться в реальный мир.

Я вдруг понял, что вся эта червоточина — это сон. Сон того самого пассажира, который боялся смерти и замуровал себя в этом страхе, окружив воинами из собственных сказок. Его маленький, безумный мир, построенный из ужаса и одиночества.

Мне было жаль, что пришлось его убить.

Но там уже не было человека. Лишь скомканный комок сжатых эмоций. Чистый ужас. И не физическая боль, нет… А то, что страшнее любой боли.