Янтарики. Жизненные ситуации, которые делают нас нами. Страница 2

У одной подруги бывший муж подарил дочке на шею новую цепочку под крестик и выбросил шнурочек, на котором крестик тот висел у неё много лет.

А тот шнурочек был ей так дорог: это память, его повесили на ребёнка ещё при крещении, ни разу не снимали… И вот папа вроде доброе дело сделал и хотел помочь, и цепочка новая – золотая, дорогая, но хочется прямо закричать: «Ну зачем? Ну зачем не посоветовался?!»

А у другой бывший муж вместе с детьми устроил сюрприз и украсил ей квартиру перед Новым годом. И вроде это так мило, но…

– Он пришёл ко мне домой, – говорит подруга. – Лазил по моим шкафам, хозяйничал: то удлинитель, то скотч, то ещё что искал. Так можно моему действующему мужу, которого пока нет, а бывшему нельзя.

Плюс я в этом году не собиралась ничего наряжать. Мы с детьми купили ёлочку и повесили на неё гирлянду. И всё. И я когда домой пришла, изобразила вежливую радость, а сама думаю: «Ну заче-е-е-ем?»

Этот самокат как бы показал мне: смотри, ты живёшь сама. Может, не оптимально, но живёшь. И твоя жизнь вполне себе счастливо протекает, её не надо оптимизировать, перевешивать на золотые верёвочки и украшать.

Потому что это только выглядит помощью, но таковой не является.

Но это наш внутренний монолог. В лицо сложно такое говорить, ведь человек не хотел зла.

Но я поняла, что уже сепарировалась. Причём даже раньше поняла.

На прошлой неделе моя дочь схватила сильнейший вирус. Тяжело температурила, ничего не ела, кашляла басом, мучилась насморком.

Мои дети очень редко болеют (тьфу-тьфу-тьфу), но если заболевают, то как-то сразу тяжело, сразу все симптомы на максимум.

Сложнее всего проходили наши ночи.

Днём болезнь как будто отпускала: Катюша была обычной, просто бледной и вялой.

А по ночам шкалила температура, дочку терзал кашель, душил насморк, её знобило.

Я испытываю абсолютное бессилие, пока сижу с ребёнком, который стонет, сражаясь с болезнью во сне, и жду, когда подействует магия парацетамола. Я не могу ничем другим заниматься, потому что болезнь ребёнка заслоняет все другие мои интересы.

Всё, что можно отменить и перенести на потом, я переношу.

У меня есть милый рассказ про мужа (бывшего) и крохотного сына (ему тогда год и два месяца было).

Когда сын сильно заболел, я дала ему жаропонижающее, а муж примчался с работы и носил ребёнка на руках, чтобы (цитата) «забрать его боль». Таблетка подействовала, температура спала, ребёнок повеселел, а муж сказал: «Ну вот, сработало, я забрал».

И так было каждый раз, когда заболевал ребёнок.

Муж был уверен, что это он забирает боль у своих детей, а про то, что они работают в паре с парацетамолом, я не говорила.

А зачем? Меня так умиляла эта вера мужа в то, что он волшебник, да и мне самой нравилось в это верить.

Сейчас я понимаю, что эта вера была и моей опорой. Это была как бы наша общая игра в его сверхсилу – спасать детей от боли.

Раньше я совсем не умела справляться с детскими болезнями в одиночку и опиралась на мужа. Я звонила ему и всхлипывала: «У него температура поднимается», а он отвечал: «Сейчас приеду».

И мне сразу становилось лучше: спокойнее, надёжнее. Появлялась мысль: «Сейчас он приедет и заберёт боль, надо только ещё таблетку дать».

Он отлично справлялся с ролью и хорошего отца, и моей опоры. И хнычущих детей успокаивал, и хнычущую меня, которая ему в плечо выговаривала свои страхи.

Он говорил: «Всё будет хорошо», он говорил: «Или поспи, я подежурю», он говорил: «Прорвёмся».

Я физически ощущала эту опору в нём и не представляла, как женщины справляются с такими испытаниями сами.

Два года я живу соло. За это время так серьёзно Катя заболела впервые.

Я испугалась, конечно, но быстро взяла себя в руки и спокойно сделала всё, что должна: вызвала врача, дала лекарства, дежурила у кровати, меняла компрессы…

Болезнь была вполне агрессивна, и я местами паниковала, но даже в этих местах я была собранна и эффективна. Никому, кроме педиатра, не звонила.

И вдруг в одну из ночей я поймала себя на мысли, что… отсутствие чужого плеча рядом больше не является для меня проблемой. Мне не досадно, не зло, не жалко себя. Я не скучаю, не плачу – мне в этом месте ровно.

Хотя мне так же страшно за ребёнка, и я периодически захлёбываюсь в бессилии (особенно ночами под её температурные стоны), и нелепо кудахчу, и покупаю какой-то гомеопатический препарат, хотя абсолютно не верю в гомеопатию.

Но все негомеопатические уже куплены, а момент покупки очередных пилюлек внутри меня приравнивается к активной борьбе: мол, я не бездействую, я вот, видишь, подключаю травки и на вопрос: «Как ты?» – отвечаю: «У Кати температура спала», потому что лично я сейчас никак, я на паузе, жду, когда ей станет лучше.

Но тем не менее я вдруг её почувствовала – эту пресловутую опору внутри. Ту самую са-мо-до-ста-точ-ность.

Мне точно достаточно того, что внутри, чтобы справиться: запасов сил, здравого смысла, веры, мудрости и способности укрощать свои страхи.

Это мои ресурсы, мои личные, и они не превращаются в пепел в отсутствии мужского плеча рядом.

Самые адовые были первые три ночи.

На третью от начала болезни бессонную ночь я в ночнушке проходила мимо зеркала и вздрогнула. Ну правда, это было ужасно: лохматая, помятая, с каким-то зеленоватым пятном от пролитого сиропа на бежевых шортиках.

Бабушка бы сказала: «неприбранная». Она так говорила про незаправленную кровать и про незаправленную в социальные нормы меня.

«Баба-яга какая-то, – вдруг подумала я. – Можно без грима сниматься…»

И собралась заплакать, жалея себя: ну просто устала что-то.

И тут я вспомнила, как нам в музее рассказали, что образ Бабы-яги на самом деле очень искажён нашими сказками: она в них явный злодей, отрицательный персонаж, который всё хочет погубить детей, засунув их в печь.

Но на самом деле запелёнутого ребёнка раньше и правда засовывали в остывающую печь: это такая была имитация сауны с сухим воздухом, и это была оздоравливающая процедура, которая только выглядит зловеще.

И если разобраться, почему так сложилась жизнь Бабы-яги, сводить её на терапию, то выяснится, скорее всего, что всё не так, как кажется.

Да, у неё внутри «тихий омут», но она талантливая хозяйка своих чертей, а не психопатка и не самодурка.

«Скорее всего, она бы рассказала своему психологу, как ушла, будучи молодой, поглубже и подальше в лес залечивать своё разбитое и преданное сердце.

И там, в лесу, осталась, там ей безопасно, ведь там всего лишь дикие звери, зато никто не предаст и не украдёт её сердце. И ей просто не для кого там прихорашиваться: нет же социума, – поэтому она запустила себя.

Но если её расчесать, накрасить да приодеть, она, возможно, красавица, и не такая уж и старая, и не такая уж и страшная.

Может, ей вообще, как мне, лет сорок – сорок три».

Вот такие мысли в четыре часа ночи приходят в голову, когда я слышу, как тиски болезни ослабевают, моя дочь заснула, температура спала, кашляет реже…

Но это очень жизненный текст.

О том, что женщина всё-всё может сама.

Не то чтобы хочет, но точно может, если так пришлось.

И из этой точки можно потихонечку смотреть по сторонам – на мужчин, потому что в этом случае мужчина не должен уметь то, что не умеет она, не должен затыкать собой бреши её жизненных скилов. Он не должен в качестве приданого спасти её в тех местах, где она провалилась в яму. У него совсем другая вдохновенная роль, подобранная не под её слабости.

А ещё нельзя клеймить свою внутреннюю Бабу-ягу, ибо она совсем не баба и не яга, а просто красивая женщина с варикозом, которая давно не выбирала себя.

А когда выберет, то там, внутри, можно разглядеть и Белоснежку, и Золушку, и Спящую Красавицу.

Я живу пока как умею, свою очень девчачью жизнь со своими разобранными самокатами, и, боже, кто бы знал, как мне она нравится!

Снайпер

Однажды я смотрела фильм про хорошего адвоката.