Гостья. Страница 2

В апреле управляющий отеля вполголоса пригрозил вызвать полицию, после того как она попыталась записать ужин на счет старого клиента. Слишком многие постоянные клиенты по тем или иным причинам перестали к ней обращаться – из-за ультиматумов, выдвинутых им на парной терапии, из-за этой новой моды на радикальную честность, или из-за первых приступов вины, вызванных рождением детей, или просто от скуки. Ее ежемесячный доход резко упал. Алекс подумывала об увеличении груди. Она переписала текст своего объявления и заплатила непомерную сумму, чтобы оно показывалось на первой странице результатов. Снизила расценки, затем снизила их еще раз.

«Шестьсот роз, – гласило объявление. – Шестьсот поцелуев». То, чего только очень юные девушки могут хотеть в таких количествах.

Алекс прошла серию лазерных процедур, и вспышки синего света омолаживали ее лицо, пока она наблюдала за происходящим сквозь тонированные защитные очки – как мрачный астронавт. Тогда же она сделала новые фотографии у нервного студента художественного факультета, который робко спросил, не рассматривает ли она возможность оплаты по бартеру. У него был домашний кролик, который метался по его импровизированной студии, демонически сверкая розовыми глазами.

В мае одна из ее соседок по квартире задалась вопросом, почему у них так быстро заканчивается клоназепам. Пропали подарочный сертификат и любимый браслет. Все пришли к единодушному мнению, что это Алекс сломала оконный кондиционер. Сломала ли Алекс кондиционер? Она такого не помнила, но, возможно, и сломала. Вещи, к которым она прикасалась, будто начинал преследовать злой рок.

В июне отчаяние заставило ее пренебречь своими обычными правилами отбора клиентов – она отказалась от рекомендаций, от удостоверений личности с фотографиями, и ее неоднократно кидали на деньги. Один парень уговорил Алекс взять такси до отеля при аэропорте Кеннеди, пообещав возместить расходы, а потом перестал отвечать на ее звонки. Алекс стояла на тротуаре, снова и снова набирая номер, ветер трепал ее платье, а таксисты притормаживали, чтобы посмотреть.

А в июле, после того как соседки по квартире потребовали выплатить задолженность по аренде в течение следующих двух недель, иначе они поменяют замки, в город вернулся Дом.

Дом отсутствовал почти год, отправившись в добровольное изгнание из-за каких-то неприятностей, о которых ей не хотелось знать лишнего. С Домом всегда лучше не знать лишнего. По его словам, его арестовывали – и не раз, – но, похоже, он так и ни разу не отсидел и туманно намекал на некую разновидность дипломатической неприкосновенности, на заступничество высокопоставленных чиновников, которое спасло его в последнюю минуту. Неужели он думал, будто кто-то верил его словам? Он лгал больше, чем она, лгал безо всяких причин. Алекс пообещала себе, что больше не станет видеться с Домом. Затем он прислал сообщение – человек, который действительно хотел провести с ней время, возможно, вообще единственный, кто хотел провести с ней время. Она не могла вспомнить, почему когда-то его боялась. Им было весело, не так ли? Она ему нравилась, ведь так?

Он остановился в квартире, которая, по его словам, принадлежала его другу. Они пили имбирный эль комнатной температуры. Дом ходил босиком, опустив все шторы. На подоконнике стояла шеренга контейнеров из-под взбитых сливок, покрытых наклейками, на мусорном ведре лежал пакет CVS [1] , полный пустых банок из-под сельтерской воды. Он беспрестанно проверял свой телефон. Когда в квартире затрезвонил домофон, он проигнорировал его и хихикал, пока домофон наконец не умолк. В четыре утра он приготовил омлет, к которому они оба не притронулись. Они смотрели реалити-шоу: пожилые женщины на экране сидели в залитом солнцем патио ресторана, безостановочно прихлебывая из стаканов чай со льдом. Женщины спорили на повышенных тонах, на лицах застыли драматические маски. «Я никогда такого не говорила», – проблеяла темноволосая.

– Ты это уже видела? – спросил Дом, не отрывая взгляда от телевизора. Он теребил в руках плюшевого пингвина, крутил его блестящие глазки-пуговки.

Женщина на экране вскочила, опрокинув стул. «Вы токсичные! – закричала она. – Токсичные!» – повторила женщина, тыча пальцем в воздух. Она удалилась, тяжело дыша, и оператор попятился из кадра, когда она пронеслась мимо.

Они посмотрели еще одну серию, потом еще. Дом лежал, положив голову ей на колени, и слизывал наркотики со своих пальцев. Когда он запустил руку ей в трусы, она не убрала ее. Они продолжали смотреть шоу. Все участницы ненавидели друг друга, ненавидели до дрожи – только чтобы не ненавидеть своих мужей. Настоящими казались лишь их маленькие собачки, которые моргали, сидя у них на коленях, они – души этих женщин, решила Алекс, крошечные душонки, бегающие за ними на поводках.

Сколько Алекс пробыла с Домом? Не меньше двух дней.

И как скоро после ее ухода Дом понял, что произошло? Почти сразу.

Дом позвонил ей четыре раза подряд. Он никогда не звонил, только писал. Поэтому Алекс мгновенно поняла, что совершила ошибку. Сообщения прилетали одно за другим.

Когда он позвонил, Алекс десятый час пребывала в приятном бензодиазепиновом дурмане: на последних остатках ячменя остывал теплый компресс, от еды навынос в комнате воняло, но, к счастью, ее не было видно. Сообщения от Дома казались ей забавными.

Однако на следующий день Дом оставил сообщение, в котором чуть не плакал, почти как раньше, когда он был с ней довольно мил. Почти как друг, пусть и в своей безумной манере.

Наконец она ответила:

Сначала Алекс полагала, что найдется какое-нибудь решение. Так было всегда. Поэтому она продолжала динамить Дома. Он напоминал о себе почти каждый день.

Ситуация накалялась. Дом звонил снова и снова. Оставлял голосовые сообщения. Вел себя беззаботно, даже шутливо, как будто это было маленькое недоразумение. Затем резко переключился на агрессивный тон, в его голосе появились какие-то жуткие психопатические нотки, и она по-настоящему испугалась. Она вспомнила тот случай – в прошлом году. Или это было еще раньше, до того, как он уехал из города. Когда он разбудил ее, сдавив ей горло. Она посмотрела ему в глаза – его руки сжались еще крепче. На лице его была беззлобная сосредоточенность. Она не отводила взгляда, пока он не надавил так сильно, что ее глаза закрылись, и она почувствовала, как они закатываются.

Алекс могла бы сменить свой номер, но как быть с рекламой, за которую она уже заплатила и которая привязана к этому номеру телефона? Она сказала себе, что рано или поздно Дому это надоест. Ему потребуется свежая кровь.

Но однажды утром, выходя из дверей, она заметила Дома на другой стороне улицы. Дом стоял на тротуаре, засунув руки в карманы. Это был Дом, точно он. А может, и нет. Или это просто совпадение? Она не давала ему свой новый адрес. Внезапно ее охватила паранойя. Ячмень вернулся. Соседки перестали здороваться с ней, сталкиваясь в общей гостиной или на кухне. Они сменили пароль от Wi-Fi. Из шкафчика в ванной исчезли все лекарства, даже ибупрофен.

Алекс была ошарашена, у нее возникло чувство, что она заразна.

Это был мертвый вечер, ни одного клиента.

Возможно, вид у Алекс был колючий и отчаявшийся – люди чувствуют, когда тебе что-то нужно, у них звериный нюх на слабость. Алекс постоянно проверяла сообщения в ожидании клёва, но ее телефон обрывал только Дом, предлагая вызвать ей машину и уговаривая встретиться с ним на станции метро рядом с парком. Алекс перевернула телефон экраном вниз.

Алекс потягивала вторую порцию сельтерской из стакана для виски – лучше не пить, а только делать вид, что пьешь, – когда за стойку через несколько табуретов от нее сел мужчина. Мужчина в белой рубашке и с густой шевелюрой. При обычных обстоятельствах она бы сразу распознала в нем человека, самооценка которого так высока, что договориться с ним нереально. На таких мужчин не стоило тратить энергию. Но, возможно, ее тактика, направленная лишь на получение сиюминутной выгоды, была ошибкой – ведь к чему она ее привела? Она упускала из виду защиту, которую мог предложить не-клиент. Что-то более постоянное. И ее захлестнул адреналин: вот человек, который может все изменить.