Дом, где живет лето. Страница 5

Эбигейл слушается (она же знает Клэр) и бредет в ее сторону, раскинув руки, как канатоходец. Она чуть не поскальзывается на водорослях, но удерживается. Дома, в Бруклине, она занимается гимнастикой. Звезд с неба не хватает, но умеет держать равновесие.

– Это не ничего! – кричит она Мэтти. – Это совсем не ничего! Клэр права, тут какая-то дохлятина!

В ее голосе нотки торжества – те же, что в вопле Клэр. И снова Мэтти одолевает привычный страх, что его сестры, хоть и младше, – смелее и решительнее его. Долг и отчаяние заставляют Мэтти пройти тем же путем между валунов, что и Эбигейл, но получается не так ловко, как у нее.

В десяти футах от берега плавает нечто желтовато-коричневое, с черными крапинками, округлое, как горбушка домашнего хлеба.

– Может быть, это буй… – неуверенно говорит Мэтти.

Конечно, это буй, наверняка это буй. Недалеко отсюда рыбаки спускают ловушки на омаров. Из окон столовой все время видны лодки. Иногда буи срываются с тросов и отправляются в свободное плавание. Два года назад они нашли один такой, выброшенный на камни, сине-черно-красный.

– Это тюлень, – говорит Клэр.

Судорожный вдох. Мэтти не в силах сдержаться. Дохлый тюлень может привлечь акул, и пусть в этих водах нет и никогда не было акул, от самой мысли сердце колотится, кровь стучит в висках. Мэтти до ужаса боится акул. Нет, даже не так: Мэтти до смерти боится акул.

Набегающие волны подталкивают тушу ближе к берегу и переворачивают на бок. Теперь немного видны морда, глаз, усы и плоский ласт.

– Тюлень, – шепчет Мэтти. – И правда.

Все ждут, затаив дыхание. Вдруг он просто спит?

– Дохлый, – заявляет Клэр. – Точно дохлый. – Она пытается достать тюленя палкой.

– Не трогай! – говорит Мэтти.

– Что, даже палкой? Я почти дотянулась! Я не упаду, честно.

– Даже палкой. Не трогай, тебе говорят. Надо сказать взрослым. Да, давайте им скажем. А они позвонят в… орган управления.

– Какой орган?

– Ну, не знаю. Орган управления… млекопитающими.

В ответ Клэр бросает на него такой скептический взгляд, что у Мэтти едва не вспыхивают щеки. В свои семь лет Клэр тот еще скептик. Мэтти быстро подбирается.

– Да говорю вам, должен быть такой орган! Мама такой знает, или бабушка. Эбигейл, ты позовешь их?

– Я позову, – говорит Клэр.

Она сжимает кулачки, вытягивает руки вдоль тела и издает такой истошный вопль, что взрослые на веранде тут же оборачиваются. Дети видят их изумленные лица и бокалы в руках.

Клэр решит любую проблему.

5. Луиза

Энни знает, что делать. Она звонит на горячую линию Центра морских млекопитающих – номер записан на пробковой доске на кухне – и говорит с диспетчером. Часа не проходит, как из центра приезжают сотрудник и стажер. Они грузят тюленя на волокуши, чтобы увезти к себе. Клэр ходит за ними хвостиком и заваливает вопросами. А что вы сделаете с тюленем? Некропсию? А это то же самое, что вскрытие? А как долго это делать? Вы сами будете делать? А когда? А как оно пахнет, когда вскроешь? Все полученные сведения Клэр с удовольствием сообщает за ужином (в шесть он не состоялся). Дохлый тюлень Клэр несколько затмевает печеную треску Полин – аппетит портится. Во всяком случае, у некоторых членов семьи. Полин на кухне нарочно гремит посудой, выражая свое недовольство.

От свежего воздуха и ярких впечатлений дети быстро засыпают, Эбигейл и Клэр – в комнате под названием Каюта, а Мэтти – в угловой спальне с примыкающей к ней маленькой уборной. Отец Луизы тоже спит, в пижаму его одевала сиделка, которая уже ушла. Луиза любит, когда дом тих и задумчив в час, когда дети легли, а она еще нет. Какое облегчение, что отец в кровати – можно хотя бы ненадолго притвориться, что все как обычно, что время не идет, дети не взрослеют, а родители не стареют. Ей всегда нравилось бодрствовать, пока остальные спят; еще ребенком, в этом самом доме, она тайком спускалась по ночам на первый этаж, включала на кухне одинокую лампу и читала в ее свете, засиживаясь порой до двух, до трех. Когда-то она прочитала так «Мост в Терабитию» – этим летом его читает Эбигейл. Перевернув последнюю страницу, Луиза плакала до тех пор, пока не заснула. Видимо, то же ждет и Эбигейл.

– Посижу на веранде пару минут, – говорит Луиза матери.

– Хочешь, посижу с тобой? Мы заслужили по бокалу. Или ты хочешь побыть одна?

– Нет, – твердо отвечает Луиза. – Не хочу быть одна. По бокалу! Звучит прекрасно.

Действительно прекрасно! Все звучит прекрасно. Обязанности здесь кажутся легче, чем дома, а еще – в этот конкретный момент – Луиза чувствует облегчение, что рядом нет Стивена. Когда дети были маленькими, любое путешествие, если предпринимать его в одиночку, давалось гораздо труднее, но теперь, когда они подросли – а подчас уже бывают совсем самостоятельными, – кажется, будет меньше напряжения, больше покоя.

Луна почти полная, свет на веранде выключен, чтобы не налетели насекомые. Слышно, как вода плещется о камни, а вдалеке густо и скорбно трубит туманный горн. Гаснет и вспыхивает огонек на маяке. Мама приносит виски и протягивает бокал Луизе. Энни устраивается в плетеном кресле-качалке, Луиза – на диванчике, поджав ноги.

В темноте поют сверчки.

– У Полин все хорошо? Какая-то она тихая, даже грустная. Это я обидела ее чем-нибудь? Или дети, может?

– Нет-нет, – отвечает Энни. – Дело в другом. У нее болеет кузина, они с ней очень близки. И родная дочь почти не навещает – а ко мне дочь приехала, и на все лето. Может, это ее как-то задело. Но ты тут ни при чем.

– Николь Пеллетье, – произносит Луиза. – Как раз вспоминала ее. Помнишь, как мы с ней дружили? Нам было по шестнадцать. А почему она не приезжает?

Энни крутит в руках бокал.

– Ты же знаешь, она переехала в Нэшвилл, уже сто лет как. Думаю, ей там больше нравится. А возвращаться сюда незачем. Хотя, по-моему, не так уж трудно свозить внучку к бабушке разок-другой, никто б не умер.

– Я бы точно умерла, если бы не смогла приезжать. Я здесь оживаю. – Яркие крапинки звезд в ночном небе, прохладный воздух, точно холодная рука касается горячей щеки. – Не знаю, как Стивен выдерживает Бруклин.

– Николь живет здесь круглый год, с самого детства. Может же человеку надоесть. – Энни пожимает плечами легко и изящно, сама неизменно легкая и изящная. – Но Стивен ведь приедет? В августе, ты говорила.

– Да. Наверное. Не знаю.

Надеюсь, думает Луиза. Или нет…

– Клэр говорит, вы все время ссоритесь.

Луиза тяжело вздыхает. Клэр!

– А к чему это она?

– Да так, ни к чему. Я просто пришла пожелать ей спокойной ночи. Клэр – это нечто!

Темно, но в голосе Энни слышится улыбка.

– Не ссоримся. Просто обсуждаем. Выясняем, как и что.

– Что «как и что»?

– Работа. Жизнь. В совокупности…

Еще в апреле Луиза завела разговор о том, чтобы провести две недели в штате Мэн – те две недели, которые она обвела в календаре осенью. Стивена охватила настоящая паника. Бросить «Слушай»! Невозможно, даже на длинные выходные. Выходные? Да даже на минуту! Можно подумать, весь проект – будто домик, сложенный из палочек от мороженого, стоит Стивену дернуть рукой, и все развалится.

– Ты пашешь в таком режиме уже год! – возразила Луиза.

Они разгружали посудомоечную машину.

– А у тебя творческий отпуск. Время, чтобы сконцентрироваться на проекте. Мы ведь обо всем договорились. – Стивен аккуратно складывал приборы в ящик.

– Творческий отпуск дается для работы, а не для того, чтобы мыть туалеты и развешивать белье.

Преувеличение, конечно, они оба это знали, никто в доме не драил туалеты каждый день, а для белья была сушилка.

– А с книгой я здорово отстаю от графика, потому что ты все время занят на работе. Мы запланировали эти две недели еще в сентябре, уже забыл?

– Сентябрь – когда это было! Ситуация изменилась. Не могу я уехать на две недели. Не могу, пойми. Прости, Луиза. Тогда я думал, что дело пойдет скорее. Но сложно предсказать, сколько на самом деле займет тот или иной шаг. Мы сейчас в поисках финансирования, я не могу бросить ребят. А что, если отправить детей в лагерь? Тогда и ты сможешь поработать, и я.