Ком 10 (СИ). Страница 32

— Это хрен с ним! — бормотал я. — У меня на лапах шкура такая, не пробьёшь, ядрёна колупайка…

В эпицентре огненной битвы камень давно расплавился до состояния лавы, прожёг песок, и воронка уходила всё глубже, а Дашков продолжал вколачивать в неё соперницу.

— Илюш, они, по-моему, перешагнули грань… — испуганно сказала Соня. — Мишка не в себе! Ты слышишь, это египтянка кричит!

Она действительно кричала. Странным голосом — словно бурлящий вулкан и шипящий на сковороде жир одновременно. Кричала в ужасе, мешая египетские слова с русскими:

— … Простите!… Отпустите!..…… Отпустите меня!… Я больше не буду! Я не буду-у-у-у! Ма-а-а-а-ма-а-а-а-а!

— Соня, холоду туда пустим — что будет?

— Не знаю, — голос её испуганно дрожал. — А если убьём?

— Мишка!!! — рявкнул я изо всех сил.

Пылающий человек обернулся ко мне, и в глазах его не было ничего, кроме чистой стихии огня.

— Мишка! Отпусти её! Она всё, сдалась.

Он что-то ответил мне, но я не разобрал ни слова.

Египтянка тем временем, поскуливая, выкарабкалась из оплывающей ямы и быстро-быстро поползла в сторону края, превращаясь из сгустка огня просто в испуганную девушку. Её зубы стучали так громко, что это костяное клацанье разносилось по всей площадке. Дашков обернулся к ней, и его рука начала вытягиваться, неестественно вырастать, намереваясь схватить…

— Мишка, прекрати! Ты же князь, возьми себя в руки!

Он слегка склонил голову, глядя на меня, как на досаждающую неприятность.

Пахну́ло жаром.

— Ты же человек! — не сдался я, хотя шерсть начала потрескивать. — Ты же друг мой! Ну же! А семья как же? Есения? Вспомни Есению, Мишка! У вас скоро ребёнок будет! — это я наобум ляпнул, лишь бы ускользающее сознание хоть за что-то зацепилось.

Пламя дёрнулось и немножко опало. Теперь он смотрел на меня, словно пытаясь вспомнить…

— Миша! Ты вспомни, как ты за ней ухаживал! Ты ж любишь её! Есению! — её имя я старался вставлять как можно чаще. — А как я к папеньке Есениному, профессору Боброву ездил, сватал тебя, а? Она же здесь, Есения, ждёт тебя вон там, у кромки. Миша!..

Ядрёна колупайка, я не помню, сколько его уговаривал. По личным ощущениям, все три дня, так я устал. И тут откуда ни возьмись вокруг появились люди — только наши, никого из египтян, кроме Джедефа. И бальзамом по сердцу — Есенин голос:

— Пропустите! Пропустите меня! Мишенька!

Вот тут пламя разом поникло и… словно всё одномоментно впиталось в Мишку! Он полез из остывающей ямы, растерянно хлопая глазами:

— Я… Господи, это что со мной было?.. Есечка…

— Чуть аватаром не стал, — со знанием дела сказал Джедеф. — В большой пустыне такое с магами огня бывает. Тебе повезло, что сумел вернуться. Очень повезло.

Есения захлопотала вокруг Мишки, а я попросил:

— Соня, подморозь подо мной землю, ноги не держат.

Она торопливо сползла с моего загривка и устроила мне прохладную лежанку.

— Могла бы, вообще-то, шкуру мне охладить, пока он тут лютовал, — проворчал я, — я чуть не свар… о-о-о-ой, шарма-а-а-ан… — девчонки-морозницы в три руки соорудили мне огромный сугроб, заставив Джедефа с ужасом перекоситься.

— А что, битва — всё? — спросил я, блаженствуя.

— Да, — негромко сказал Сокол. — Те, которых Джедеф превратил в консерву без конечностей, сдались на милость победителя. А Мина мы добили. Родственник там не родственник — такого врага за спиной оставлять нельзя. Но силён был, зараза. Если бы не Айко, пришлось бы изрядно повозиться.

— Айко как? — я испуганно открыл глаз.

— Наша мама самая крутая! — гордо сообщила мне Хотару.

Ну кто бы сомневался, ага.

— Илюш, если ты уже належался, то нам бы твоя помощь была нужна, — ненавязчиво остановился около меня Петя.

— Чё там? — лениво спросил я. В конце концов — медведь я или нет?

— Обломыши «Скорпионов» в одну кучу бы собрать. За краем площадки желательно.

— Зачем вам куски? — удивился Джедеф.

— Пригодятся, — хозяйственно сказал Витгенштейн. — Что с бою взято — то свято. А вон там уже зарево приближается, не иначе, сфинкс на подходе.

И этот тащится! Со своими богами опять, поди. И чего им дома не сидится, всё бы концерты…

А Петя продолжал настаивать:

— Говорят, как боги прибудут, площадка исчезнет вместе со всем брошенным на ней…

Я открыл второй глаз и укоризненно посмотрел на Витгенштейна:

— Петь! Совсем вы со мной разбаловались. А влезть в «Вещего Олега» и манипуляторами быстренько?..

— Ах ты, япона мать! — Петя звонко щёлкнул себя в лоб и помчался к шагоходу. И Серго за ним. А я снова лёг и закрыл глаза:

— Сэнго, Хотару, помогите там. Хвосты, опоры, ещё что оторванное по мелочи.

— Сделаем! — гаркнули лисы в две глотки и унеслись.

А я ещё полежу. В прошлый раз эти боги чуть не пять минут черепашились, так что у меня есть ещё время…

ЕЩЁ ОДНА БОЖЕСТВЕННАЯ АУДИЕНЦИЯ

Свинкс прикатил свою колесницу и встал за краем поля. Ну всё, подниматься пора. Я отряхнулся от сугроба и встал.

На небольшой обильно изукрашенной золотом, лотосами и прозрачными белыми тканями площадочке суетились жрецы. Какие-то они все были немножко скукоженные. Впрочем, могу их понять — первоначально-то все ожидали иного исхода поединка и к другому готовились, а теперь, похоже, не совсем понимали, как себя вести.

Зато на все деньги выступил старый папа-фараон! Атон Восьмой явился весь из себя разряженный. Как бы вам объяснить… Ну это как если кто-то хочет специально представиться египтянином и имеет для этого все возможности. В общем, даже платок у него был золотой. Он сошёл со своей золотой (натурально золотой, судя по тому, как она двигалась) колесницы и начал что-то торжественно вопить перед богами, разводя руками с зажатыми в них полосатым крючком (золотым) и этакой штукой, напоминающей старинный цеп для молочения пшена (тоже золотой, чего уж там). Мне потом Петя сказал, что это не цеп, а плеть, но что-то меня терзают смутные сомнения. Вообще не похоже! Ну да Бог с ними. Они тут в Египте по-своему с ума сходят, хотят цепом вместо плётки махать — я что, переучивать их буду, что ли? Больно надо.

Боги благосклонно взирали на него со своей колесницы. По-моему, они даже как-то стали чуть менее прозрачными, но по-прежнему свободно проходили друг сквозь друга, и даже толком посчитать, сколь их там совокупно набилось, не представлялось возможным.

Фараона это не смущало, разорялся он красноречиво, как будто всю ночь тренировался.

Я слегка наклонился к уху Дашкова:

— Мишка! Хотелось бы в общих чертах понять, о чём говорит иностранец.

— А-а! — он встрепенулся, словно просыпаясь. Всё ж сильное на него впечатление почти превращение в аватар огня произвело. — Тут, в общем, ничего особо интересного. Обычные приветствия. Благодарит богов за мудрость и просит благословения своему народу.

— М-гм. И всё? А они вообще как? — зашептал я. — Не в претензии к нам? А то по ихним мордам не поймёшь… Особенно вон тот, лупоглазый — таращится же не мигая, поди разбери, что у него на уме.

Прозрачный тип с ястребиной головой как-то подозрительно дёрнул клювом в мою сторону, и я почёл за лучшее утихнуть совсем.

Тут начались какие-то перестроения, пение, дутьё в длинные дудки и размахивание пышными метёлками, после чего на возвышение поднялся Джедеф.

— Ну всё! — радостно оповестил нас Михаил. — Джедефа объявили официальным наследником Египта… — он на несколько секунд замер, а потом сдержанным шёпотом воскликнул: — Ого! Вон та, которая с руками и крыльями, Исида…

— Это которая с рогами и шариком на голове? — уточнила Дарья

— Да! Она у них за плодородие и ещё эти, — Мишка принялся перечислять, слегка сбиваясь. Судя по всему, с распределением обязанностей в пантеоне Египетских богов было как-то сложно… — Они все принимают Катерину и…

— Благословляют? — слегка склонила голову Маша.

— Нет, тут как бы другое… Надеются, что она даст новые силы утраченным землям. И не против, чтобы она привлекала в помощь… ух ты, своего Бога и святых!