Интервенция (СИ). Страница 40

— Московиты и рыцарство, — презрительно фыркнул пан Домарацкий, нисколько не стесняясь того, что окольничий его слышит. — Сколько бы князь не тужился, подражая куртуазным манерам, рыцарем это его не сделает. Для этого ему нужно было родится в Польше. Ну, или хотя бы в Литве, — немного подумав, добавил он, дружески хлопнув Яниса по плечу.

Литвинов одобрительно хмыкнул, ничуть не обидевшись на слегка пренебрежительное «хотя бы». Всё же Домарацкий его почти ровнёй себе признал, хотя Янис даже худородным шляхтичем не был. А всё тот случай возле Чертольских ворот!

Что и говорить. Можно сказать, что только чудом тогда пан Мацей спасся. Не отъехал бы он вслед за Янисом от ворот на переговоры с черкасами, так под воротами и остался бы. И так взрывом едва не накрыло! Тому же казацкому атаману обломком бревна все мозги по земле размазало. А из двухсотенного отряда самого капитана едва половина выжила.

И всё бы ничего да тут из домов и хозяйственных построек густой дым повалил, а из дверей наружу какие-то бородачи с факелами посыпались. Ну, как какие-то? Это Домарацкий людишек Грязного впервые увидел, а Янис сотоварищей, с которыми совсем недавно плечом к плечу на стене стоял, сразу узнал. Особенно того, седобородого Васятку, что руками с надворной башни махал.

Так эти тати мало того, что все окрестные дома разом запалили, так ещё в сабли оглушённых взрывом врагов решили взять! Хорошо, что Янис лежавшего на земле капитана от вражеских клинков прикрыл, а мгновением позже на обнаглевших московитов выжившие после взрыва поляки ударили.

В общем, насилу Домарацкий в тот раз из города ноги унёс. Но услуги, оказанной Янисом, при этом не забыл, приблизив спасителя к себе.

Вот и в этот раз, будучи посланным на переговоры к князю московитов самим гетманом Ходкевичем, пан Домарацкий взял литвина с собой.

— С Богом, — перекрестившись, тронул коня Молчанов. Хамской реплики поляка окольничий демонстративно не заметил. — Только не забудь, пан Мацей, переговоры с князем Михаилом гетман мне повелел вести. Ведаю, чем его прельстить. Если удастся уговорить Скопина-Шуйского вместе с войском на нашу сторону перейти, москвичи сами ворота откроют и Федьку нам выдадут.

Набольший воевода встретил посланников гетмана у шатра; за спиной воеводы да начальные люди, с боков и сзади простые воины подпирают.

«Ишь ты», — закрутил головой по сторонам Янис. — «В открытую князь решил переговоры вести, у всех на виду. Этак Молчанову сложнее будет его на измену Годунову подбить. А ему это многолюдство только на руку. Может и удастся в толпе с кем незаметно переговорить да сложенный вчетверо лист бумаги Скопиину-Шуйскому упросить передать».

Сведения у Литвинова были важные, а самолично до Москвы можно было и не добраться; вся дорога литовскими разъездами полна. Вот и увязался Янис за паном Мацеем на переговоры, надеясь там счастья попытать.

— С чем пожаловали, панове? — скривил губы в усмешке Скопин-Шуйский. — Неужто пан гетман решил обратно в Литву вернуться и хочет узнать условия, на которых я его отпущу? Я слышал, что в окрестностях Быхова неспокойно.

Неспокойно? Это князь слишком мягко выразился, По слухам, что недавно дошли до литовского войска, там сейчас весь край в огне. Шляхтичи уже открыто ропщут. Но как же ему незаметно в сторону отойти? Вроде и много людей вокруг, а только хуже выходит. Сотни воинов с них троих глаз не сводят. Видимо, придётся просто тот лист незаметно уронить в надежде, что либо грамотный человек подберёт либо таковому прочитать передаст.

— Пан Ян скоро отправится в Литву, — подбоченился Домарацкий. — Но дорога туда через Москву идёт.

— Гетман Ходкевич приказал передать тебе, князь Михаил Скопин-Шуйский, повеление короля, — вышел вперёд Молчанов: — Ты должен покориться и перейти на сторону законного московского государя.

— Это королевич Владислав, что во Пскове изменниками выкликнут был — законный государь⁈

Янис вздрогнул, внезапно признав в задавшем вопрос воеводе Тараску. Ишь ты! Весь в латный доспех оделся, бармица с шлема до плеч лежит. Так сразу и не признаешь! А вот побратим его узнал. Так и сверлит насмешливым взглядом.

Вот он случай! Лишь бы удалось Тараске листок сунуть. Тот и воеводе его передаст, и за Яниса, что не подсыл, перед князем поручится. Вот только как?

— Не королевич, — покачал головой Молчанов. — О том, что на Руси Владислава ждут, короля бояре с патриархом обманули. Он о том узнав, тех бояр в железо заковать повелел и с собой в Польшу увезёт на вечное заточение. А законный государь — царевич Иван Васильевич Шуйский. Ему король отнятый Годуновым отчий трон вернуть хочет. Ему и царствовать. А тебе, князь, ввиду малолетства Ивана, царство его оберегать да государством править.

Последние слова окольничего потонули в поднявшемся гуле. Бородатые воины ошеломлённо глядели в сторону князя, качали головами.

Велик соблазн! Особенно учитывая, что будущему царю и года еще не исполнилось. Это сколько же лет Скопин-Шуйский вместо него сможет править? Тем более, что представителей старых боярских родов Сигизмунд в Польшу увезти пообещал.

— Сразу после воцарения законного наследника на московском престоле, — решил подкинуть пряник и простым воинам князя Домарацкий, — его королевское величество покинет Московию и между нашими странами настанет вечный мир.

И вновь загудели воины. Только гул этот стал не таким монолитным, перерастая в споры. Видимо не всем московитам сделанное польским королём предложение не понравилось. Устали уже многие от непрерывных войн. О мирной жизни мечтают.

— Если ваш король хочет мира, то пусть убирается обратно в Польшу, — покачал головой князь Михаил. — И не ему решать, кто должен в нашем государстве править. Мы не вассалы ему, не данники. А не уйдёт Сигизмунд с нашей земли добром, так мы мечами ему, в какую сторону бежать, покажем. Ступайте.

Всё! Сейчас их за ворота выведут! Не выходит ничего! Видимо придётся положится на удачу. Янис напрягся, сжимая в руке письмо, обернулся уже перед самыми воротами и вновь встретился взглядом с Тараской, идущим следом в толпе. Литвин выразительно посмотрел другу в глаза, демонстративно перевёл взгляд на руку и разжал кулак.

Глава 18

26 июня 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Всё готово, государь. Со всех сторон ворогов окружили. Не уйдут, супостаты.

— Ждём, — решительно кивнул я Ефиму, не сводя глаз с небольшой деревушки. Где-то там в одном из неказистых деревянных строений, по крышам которых робко гуляли первые лучи восходящего солнца, находился человек буквально заставивший меня совершить наверное самый безрассудный поступок в этой жизни; бросить Москву накануне решающего сражения с польско-литовским войском и примчаться сюда к этому селению на берегу реки Сетунь.

А всё Янис! Нужно же ему было в подброшенной в лагерь Скопина-Шуйского записке, кроме рассказа о намеченном польскими полководцами плане штурма Москвы, о местонахождении русских пленных упомянуть. Мол, в деревне всего одна панцирная хоругвь из кварцяного литовского войска стоит. Её, под шумок начавшейся битвы, раздолбать ничего не будет стоить.

Нет, Литвинова я понимаю. Бориса, внука своего побратима Грязного из плена вызволить хочет. Ну, и остальных узников заодно. Дело то богоугодное! Только того друг мой, Янис, не учёл, что там кроме моих сторонников, ещё и бояре-изменники на цепи сидят. И один из них очень сильно моему реципиенту задолжал.

Я долго держался, проклиная вновь проснувшееся подсознание, спорил сам с собой, доказывая, что Васька Голицин и так никуда не денется и совсем необязательно при его поимке самолично присутствовать, напоминал, опять же сам себе, о важности предстоящего сражения.

Всё было бесполезно. По-видимому, не простые исполнители, а именно князь Голицин, руководивший казнью матери Фёдора, стоял в списке его приоритетов первым номером. Вот моё подсознание и взбесилось, отказываясь идти на компромисс. Мои мысли неслись по кругу, постоянно возвращаясь к одному и тому же, в крови, туманя мозг, бушевал адреналин, глаза заливал липкий пот.