Интервенция (СИ). Страница 38

— Здрав будь, твоё королевское величество, — Филарет с силой сжал посох, стараясь не смотреть на стол. Пировали только что паны, а их к объедкам позвали! Словно холопов каких! Большего оскорбления и придумать сложно. Бывший патриарх твёрдо решил, что за стол, как бы не звали, не сядет. Уж лучше в железо сесть или голову на плаху. Всё меньше порухи для чести будет. Сзади отвесили королю поклон бояре. — И вам, благородные паны, здравствовать.

Сигизмунд небрежно кивнул, но за стол не позвал, махнув рукой в сторону лавки, стоящей у стенки шатра. Благородные паны на приветствие не ответили, слишком увлечённые более важными делами: гетманы о чём то тихо беседовали, Гонсевский потянулся к бутыли с остатками вина, а Сапега, смачно чавкая, обгладывал большую кость, пачкая дорогой жупан капающим жиром. И лишь отец Барч, кивнув, ласково улыбнулся.

И вновь Филарету стоило большого труда сдержаться, пряча глубоко в душе лютую ненависть к своему оппоненту. Богом проклятый иезуит за последнее время немало крови у него выпил, склоняя к унии и признанию власти римского папы. Насилу отбрехался, объяснив, что принятие им католичества сплотит вокруг Годунова даже его врагов. Сначала нужно власть в Москве захватить, а уже после об унии разговоры вести.

Ну, ничего. Нам бы лишь Годунова с трона скинуть и на его место Ванятку Шуйского посадить. А потом, как только Сигизмунд обратно к себе в Варшаву уберётся, и против поляков людишек поднять можно будет. Вон и бояре его в том поддержат. Вон как в ответ на здешнее гостеприимство злобно сопят. Даже Салтыков, главный польский радетель, мрачнее тучи сидит.

— Вчера, после того как полковник Зборовский ворвался в Москву, московиты подожгли город, — потягивая вино из кубка, первым прервал молчание Гонсевский.

— Московиты ли? — искривил губы в ироничной улыбке Мстиславский.

— Московиты, — не пожелал заметить иронии в словах князя поляк. — Капитан Мацей Доморацкий самолично видел, как от дома к дому бородачи с факелами бегали. Даже порубить некоторых со своими людьми успел да только поздно было.

Филарет переглянулся с боярами, озадаченно хмыкнул. Спалить предместья при подходе неприятеля к городу, было делом обычным. Таким образом вражеское войско лишалось укрытий от городских пушек, материала для осадных сооружений, возможного жилья на случай долгой осады. Но собственноручно запалить Москву, пусть это даже будет Деревянный город, что по факту таким же предместьем и был, неслыханное дело! Федька на такое не решится!

— Не мог Годунов такое повелеть, — словно прочитав мысли опального иерарха, заявил Воротынский. — Мягок больно.

— А Грязной?

— Грязной? — поперхнувшись словом, оглянулся на отца Барча Воротынский. — Грязной мог.

— А отчего ты решил, что это Васькиных рук дело, святой отец? — хитро сощурил глаза Салтыков. — Зачем бы ему?

Филарет мысленно оскалился, не сводя глаз с посмурневшего духовника короля. Вот оно что! Видимо иезуит решил на ближнего боярина как-то надавить и на этом обжёгся! Очень уж горячо ему на это бывший опричник ответил; с огоньком! А надавить на старого боярина отец Барч попытался через внука Грязного, что в королевском обозе на цепи сидит. По другому никак.

— Борька хоть жив или казнили уже?

— Какая разница, — отмахнулся от вопроса Жолкевский, подтвердив тем самым, что внука Василия Грязного до сих пор не убили. — Главное, что ты, монах, обещал, что твои сторонники проведут наш отряд в Кремль, а вместо этого Зборовский угодил в западню. Может с умыслом обещал?

— С паном Зборовский князь Трубецкой ускакал, — мрачно напомнил Салтыков. — Стал бы я своего зятя на смерть посылать, кабы о западне ведал?

— А кто видел, как Трубецкой погиб? — отложил в сторону кость Сапега. — Может он в Кремле рядом с Годуновым сидит да награду за своё предательство получает?

— Для нас от Федьки теперь одна награда — казнь лютая, — поднялся с лавки Мстиславский. — Потому и руку твою, ваше величество твёрдо держать будем. А что князь Черкасский облыжное письмо (лживое письмо) отцу Филарету написал, так, то, по-видимому, его большой наградой на свою сторону переманил. Нам о том ничего не ведомо.

— Может оно и так, — Сигизмунд, выслушав обе стороны, принял решение. — А только больше у меня к вам, бояре, веры нет. Мы теперь без вас город возьмём.

Король подал знак и в шатёр вошли два десятка одетых в латы воинов.

Глава 17

25 июня 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Ну, и где эта сволочь⁈

Рывком распахнув дверь, врываюсь в комнату, подскакиваю к широкой лавке, стоящей за печью. Следом, заполошно гремя хозяйственной утварью, ворвались Никифор со своими рындами, встали за спиной, хрипло дыша.

Ну, да. Не успели. Обычно, по заведённому мною же порядку, часть охраны первыми в чужой дом входят; и в том, что злого умысла на царя-батюшку там никто не имеет, убедится нужно, и не по чину мне вот так, не известив хозяев об оказанной им чести, поперёк своих людишек к ним в гости лезть.

Но тут, как получилось, так получилось. Очень уж меня известие о том, что Матвей Лызлов выжил и в доме царского садовника, что почти напротив Кремля в слободе Верхние садовники находится, лежит, из равновесия вывело. В один миг (благо, что конюхи, привыкнув к моему шебутному характеру, завсегда наготове одного из коней держат) через реку переправился и сюда прискакал.

— Говори, паскуда, — рывком приподнял я Лызлова, — ты Москву поджёг? Отвечай!

Матвей замотал головой, смотря на меня мутным взглядом. Судя по рассказу Ильюшки-садовника, московский дворянин, когда он его подобрал, без сознания на берегу реки лежал. И так, не приходя в себя, трое суток и провалялся. И когда очнулся, поначалу дурной был. В общем, судя по всему, сотрясения мозга у бывшего холопа Грязного изрядное. Чем-то, хорошо так, по голове прилетело.

Хотя, чего так сотрясать? Были бы мозги, на такое дело не решился…

— Не поджигал я Москвы, государь.

— Ты мне сказки не рассказывай, Матвейка! — отпустил я Лызлова, давая упасть обратно на лавку. Тот сполз на пол, бухнувшись на колени. — Мне Грязной перед смертью во всём признался.

— Василий Григорьевич умер⁈

— Намедни похоронили, — понурился я.

Гнев, буквально секунды назад бешено рвавшийся наружу, сразу спал, сменившись неподдельной печалью, желание снова сунуть Матвея в реку, да так, чтобы обратно не всплыл, утратило остроту. Тем более, что после разгрома отряда Зборовского, там этих трупов и так полным-полно. Я даже указ о двойном вознаграждении за каждого похороненного утопленника обнародовал и водой из реки пользоваться строго-настрого запретил. Хотя, может, уже и не полно. Мужики сетями всю реку утыкали и ещё с бреднями целые ватажки бродят. Вот, наверное, радости Головину⁈ Может, лопнет от жадности, старый сквалыга!

— Упокой его душу, Господи, — дрожащей рукой перекрестился Матвей и твёрдо взглянул мне в глаза. — А Москвы я не поджигал, государь. Ведать о том, ведал, в том повинную голову кладу. А подожгли Скородом людишки Василия Григорьевича по его приказу. Мне же велено было ляхов на Крымский мост под пушки заманить, что и исполнил, живота (в данном случае; жизни) своего не жалея.

Ишь, хитрый какой! Ему мозги сотрясли, а всё равно соображает: от поджигателей открестился, на покойного вину свалил и о своём подвиге царю-батюшке напомнил. Я задумался, решая, как поступить.

Так-то, формально, мне Лызлову и предъявить нечего. Приказ о поджоге от ближнего государева боярина исходил. Не бывшему холопу этот приказ оспаривать. Тем более, никто не утверждал, что Грязной на этакое дело без моего ведома решился. Исполнителям о таком не сообщают. Да и не было Матвея среди поджигателей, то тоже правда. Вот только вся ли? Нутром чую, что новоиспечённый московский дворянин многого не договаривает и по самые уши в этом деле замешан.

Так, может, в пыточную его? Там быстро до правды дознаюсь. И что потом? Казнить? Казнить — дело нехитрое. Вот только кого я вместо Лызлова во главе тайного приказа поставлю? Василий Григорьевич именно Матвея себе на замену готовил. На Лызлове уже сейчас много чего завязано. И человек он деятельный, хитрый, умный. И что самое главное, мне преданный. Понимает, что если меня не будет, и ему несдобровать. Остатки боярских родов, Лызлова не меньше меня ненавидят. Ладно. Для начала ещё один вопрос уточню и уже потом с Матвеем решать буду.