Порочная королева (ЛП). Страница 5

Голос Мии звучит более настойчиво, чем я когда-либо слышала, и она выглядит более суровой, чем я когда-либо видела.

— Твоя мать приняла решение остаться с твоим отцом, хотя знала, что он был связан с бандой байкеров и изменил ей. Она решила положиться на благотворительность Филипа Сент-Винсента, хотя та же группа, которая убила её мужа, желала смерти и ей, и тебе. Она могла забрать тебя и уйти, но не сделала этого. Ничего этого не случилось бы, если бы она сделала другой выбор.

Я молча киваю. Конечно, я думала об этом. Но я никогда не могла признаться в этом вслух.

— Не только твой выбор привёл к этому, Афина. И твоя мать никогда бы не захотела, чтобы ты участвовала в игре, в которую тебя втянули насильно. Она бы никогда этого не захотела. Какими бы ни были последствия. Ты должна в это поверить, иначе сойдёшь с ума.

У меня дрожит подбородок, и я смотрю в зеркало. Я чувствую себя такой же хрупкой, как и выгляжу, как будто все мои кусочки могут начать распадаться, и я не уверена, кто сможет собрать их обратно. Я пока не уверена, могу ли я положиться на Кейда и Дина. Я ещё меньше уверена в Джексоне. Хотя я знаю, что Мия всегда будет рядом со мной, я не хочу взваливать на неё всё. Это слишком много для одного человека. Для меня это были трудные несколько месяцев. Весь мой мир был разрушен во многих отношениях, и я чувствую, что близка к краху. Но я хочу выместить свой гнев на людях, которые действительно ответственны за это.

3

КЕЙД

Я почти дрожу от гнева, пока мы с Дином и Джексоном ожидаем Афину в гостиной. Уже несколько дней я с трудом сдерживаю свои эмоции, чтобы не причинить боль Афине, пока не смогу пойти в спортзал и выпустить пар. Я не хотел, чтобы она видела, как это на меня влияет, как и никто из нас. У неё и так достаточно забот. Но сегодня, в день похорон, мне трудно сохранять спокойствие. Я понимаю, что это эгоистично – это самый тяжёлый день в жизни Афины, за исключением, возможно, дня, когда умер её отец. Но одни и те же мысли продолжают крутиться у меня в голове, снова и снова:

* Кто-то убил мать Афины.

* Кто-то причинил боль нашей девочке. Снова.

* И этот кто-то обязательно заплатит за это.

— Я хочу знать, кто это сделал, — рычу я, пристально глядя на двух других. Дин напряженно сидит на краю дивана, его лицо сурово застыло. Джексон, как это свойственно ему, откинулся на спинку с горьким выражением.

— Ты и так знаешь, кто это сделал, — огрызается Джексон. Он был более угрюм, чем обычно, вероятно, из-за событий той ночи, когда он наконец уступил и переспал с Афиной. Об этом ещё предстоит поговорить, готов ли он стать частью того, что происходит у нас здесь, или же он по-прежнему будет стараться держаться в стороне? Последнее не пройдёт, либо мы все вместе разберёмся с этим, либо Джексон должен будет держать руки подальше.

— Ты этого не знаешь, — резко говорит Дин. — Это опасное обвинение, учитывая то, что произошло.

— Я что-то упускаю? — Спрашиваю я, переводя взгляд с одного на другого. Очевидно, они разговаривали, пока меня не было рядом. — Что, чёрт возьми, происходит?

—У Джексона есть теория, — устало произносит Дин, откинув голову на спинку дивана. — Он считает, что за всем стоят «Сыны».

— Наши семейные собаки? — Я прищуриваюсь. — Мы уже разбирались с этим, когда похитили Афину. Они поклялись, что не имеют к этому никакого отношения...

— Они солгали, — рычит Джексон. — Когда мы с Афиной пошли на бой, она узнала там девушку. Она сказала, что это та самая девушка, которая преследовала её, та, которую она помнит, была там, когда её похитили. Эта девушка была с теми самыми «сынами». Я и раньше видел её на драках, после одной из них она привела меня к себе домой. Пыталась меня соблазнить.

— И она это сделала? — Теперь Дин ухмыляется, словно поймал Джексона на чём-то предосудительном. — Могу поспорить, Афина была бы рада услышать об этом.

— Нет, я её не трогал, — резко отвечает Джексон. — И я всё рассказал Афине, так что сотри эту чёртову улыбку со своего лица. Сосредоточься, чёрт возьми. Неужели ты не понимаешь, что это значит?

— Я вижу, ты переходишь на опасную территорию, — тихо произнёс Дин, понизив голос на несколько октав. — Это не те обвинения, которые можно выдвигать легкомысленно.

— Объясни мне. — Я стискиваю зубы, пристально глядя на них обоих. — Как ты думаешь, что именно происходит, Джексон?

— Если я прав, то похищение Афины совершили «сторожевые псы» нашей семьи, банда байкеров, которые подчиняются нашим отцам. Если я прав, они же устроили пожар и убили её мать. Афина находится под нашей защитой. А это значит, что если они это сделали, то сделали с разрешения наших отцов.

Требуется секунда, чтобы осознать то, что он говорит.

— Значит, ты думаешь...

— Наши отцы хотят, чтобы Афина умерла.

— Это безумие. Зачем им...

— А почему нет? — Джексон вскакивает на ноги, качая головой. — Откройте глаза, вы оба! Дин должен был выиграть эту игру. Он лишил Афину девственности, и на этом всё должно было закончиться. Но Афина отказалась сдаваться. Она заставила Кейда дать отпор, а Дин отказался от своей помолвки с Уинтер. Наши отцы, чёрт возьми, не дураки. Они понимают, что ситуация меняется, и знают, что это всё из-за неё. Они пытались убить её, но потерпели неудачу. Поэтому вместо этого они напали на её мать. Они надеются, что это напугает её и заставит остановиться, или, возможно, просто сломает её, пока она не сдастся. Но чего они не понимают, так это того, что вам, ребята, это тоже надоело. И мне тоже.

На мой взгляд, это самая длинная речь, которую я когда-либо слышал от Джексона. Я вижу по его глазам, что он тоже зол, как и я. Я уверен, что Дин тоже сердит, хотя он и старается не показывать этого. Возникает вопрос: вижу ли я в этом какие-то положительные стороны?

Я позволяю себе вспомнить воспоминание, которое я почти никогда не позволяю себе воскрешать в памяти. Воспоминание о моём отце на том чердаке с человеком, ответственным за смерть моего брата, и о младшем сыне, которому было поручено сделать всю грязную работу по подвешиванию этого человека. Я помню лицо моего отца, его холодный гнев. Лицо человека, который мог смотреть, как другой человек умирает у него на глазах из-за несправедливости, и испытывать радость от этого.

Я также помню лица наших отцов в день, когда Джексон, Дин и я прошли обряд посвящения. В тот день мы застрелили тех людей на складе. Как мало их заботили жизни этих людей! Почему Афина или её мать должны были иметь для них какое-то значение? Афина важна для нас, но для наших отцов она была лишь инструментом. Средством выбора наследника и, я почти уверен, способом манипулировать мной. У них не было причин беспокоиться о ней или её матери. И я задаюсь вопросом: если бы убийство кого-то из них помогло им достичь своих целей, пошли бы на это мой отец, Дина или Джексона?

В глубине души я знаю, каков должен быть ответ.

Я никогда ещё не был так зол.

— Мы не можем позволить им уйти безнаказанными, — говорю я в ярости. — То, что они сделали с Афиной, было слишком далеко, но тогда мы этого не знали. Это? Это уже слишком!

— Мы не знаем наверняка...

— Ты знаешь, что это правда. — Я смотрю на Дина, и меня почти трясёт. — Ты знаешь.

— Они наши отцы...

— Мне всё равно! — Рычу я, и Джексон кивает, редкая улыбка появляется на его лице, когда он видит мою реакцию. — Мой отец избивал меня так, что у меня остались шрамы на всю жизнь, чтобы сделать из меня того человека, каким он хотел меня видеть. Твой отец контролировал всё, что ты когда-либо делал, вплоть до того, на ком ты бы женился, чтобы выиграть эту грёбаную игру. А твой?

Я смотрю на Джексона, и моя грудь тяжело вздымается.

— Как смерть Натали вписывается в твою маленькую теорию? Как ты думаешь, они бы когда-нибудь позволили вам двоим уехать, как она хотела?