Сезон помидоров, или Пари на урожай (СИ). Страница 35

Сломаю и выкину.

Если повезёт, чужими руками. Если нет — не побоюсь замарать свои.

От этой мысли впервые за сегодняшний вечер становится спокойно.

Приютская — мне не угроза. Хоть и смотрит на неё герцог по-особенному, с самого начала, но... Эти отношения — что розовые однодневки. Утром расцвели — вечером завяли.

Кто она? И кто я?

Я столько лет вкладывалась в герцога. Изучала привычки, предпочтения. Старалсь угодить. Таскала втихаря из его библиотеки скучные книги. Зевая до ломоты в скулах, читала об этикете, домашнем хозяйстве, о любви высокородных дам. Плела хитроумные интриги. Избавлялась от соперниц. Наконец, из простой горничной доросла до экономки. Шаг за шагом стала незаменимой милорду.

Нет, я понимала, что герцогиней мне не стать. Не того поля ягода. Но уж любовницей — это мне по силам.

Мужики ведь — существа примитивные. Им от женщины что надо?

Чтобы была пригожа. Чтобы молчала да поддакивала, когда он говорит, да глазками восхищённо лупала. Чтобы кормила вкусно. И главное — чтобы в постели ублажала как следует. Уж это я сумею — хоть и целая там, где надо. Я такого перевидала на своём веку, что любого мужика порадую по высшему разряду.

Я свой шанс на безбедную жизнь у судьбы выгрызла зубами. Ни за что его не профукаю. Не для того я столько лет жила, как образцовая монашка, чтобы сейчас этой самозванке наглой уступить.

Наведя на кухне чистоту, принимаюсь за обыск. Первым делом захожу в её спальню.

Так. Широкая кровать аккуратно застелена. Размер королевский. Сюда и двое, и трое влезут с комфортом... Хихикаю на этой мысли. Не удивлюсь, если сюда сразу по двое и приходили — покувыркаться с приютской. Перед герцогом она вся такая нежная ромашка, а за спиной у него, небось, всех соседских слуг оприходовала.

Не обнаружив ничего под подушкой и под матрасом, обшариваю комод в её спальне. Бельё, опять бельё, переложенное сушёной лавандой… Сколько ни роюсь — ничего не нахожу. Должно же быть что-то. Должно! Какая-то улика… Намёк на её грешки тайные.

Я слышала про сиротские приюты. Первым делом воспитанников избавляют от своеволия. Делают кирпичиком огромного дома, в который ты либо встраиваешься, либо погибаешь.

Не могла простая выпускница сиротского приюта оказаться такой упорной и необычной! Зуб даю. Не могла — и всё тут! Но главное — даже не дерзкий характер, а эти её фразочки, которые я подслушала в садовой лавке. «Цирк с конями», «Бодрая, как огурчик».

Она мне своими странными словечками сразу Ириду напомнила. Целительницу. Та тоже фразочками непонятными кидалась, пока я в её вещах не нашла рисунки и незнакомые каракули. Их хватило, чтобы лорд поверил моим подозрениям и проверил её своим магическим детектором на попаданство.

Смогла тогда устранить соперницу — смогу и сейчас!

Воспоминания придают мне уверенности, и я ещё усерднее принимаюсь за обыск. Ищу записи, которые она делала в лавке. Да где она их хранит, зараза хитросделанная?!

Время утекает сквозь пальцы, секунда за секундой, а я всё никак не найду даже самую паршивую улику. Герцог просил по-быстрому убраться и вернуться. Повторил два раза — наверное, неспроста. Ничего. Выкручусь. Скажу, что у этой замарашки в доме была такая грязища, что пришлось повозиться.

Увлёкшись поиском, теряю связь с реальностью. Только когда нахожу искомое, и за дверью раздаётся топот копыт, я понимаю, что пора давать дёру. Да только поздно я очухалась. Засунув сложенный лист в карман, бросаюсь наружу и с размаху впечатываюсь в крупного мужика, от которого за версту разит спиртным.

У меня сразу — ступор. Перед глазами встаёт отчим. Дружки его пьяные. Сальные взгляды.

Опомнившись, кидаюсь прочь. Точнее, пытаюсь, но мужик с лёгкостью перехватает меня крупными ручищами и сгребает в объятия. Я вырываюсь, а он — не даёт и дёрнуться, не то что удрать. Держит крепко, тварь! Ни щипнуть, ни укусить, ни лягнуть в уязвимое место. В голове бардак. Что делать — не знаю. Даже спицу острую не вытащить из гульки. Страшно так, что сейчас дуба дам. Одержимый какой-то. Демоны привели. Жуть, жуть, жуть...

Ничего не понимаю из его несвязной ругани. Ревёт про пари. Про помидоры. Про то, что я какого-то поверенного подкупила, который ничего не сумеет добиться. Что я стану его вещью. Вот он прямо сейчас, на кухонном столе, мне покажет, что будет делать каждый день со мной — с Кларой Мэнфилд…

Только услышав её имя, до меня доходит, о чём ревёт высокородный идиот. Он принял меня за приютскую. Тело как током пронзает. Да это же подарок ине именинный — тот самый, долгожданный, который был нужен!

Я вмиг перестаю брыкаться, поднимаю лицо и твёрдо заявляю:

— Вы ошиблись, милорд. Я не Клара Мэнфилд.

Он грубо хватает меня за плечи. Ощупывает взглядом своим — тяжёлым, мутным, и рявкает сердито:

— Ты кто, бесы тебя сожри?! И куда ты подевала Клару?

— Я помогу вам сделать её своей вещью, — говорю прямо. — Просто выслушайте меня, хорошо?

Глава 50

Клара Мэнфилд

Жарко. Ещё и мышцы затекли от долгого лежания в одной позе. Балансирую на тонкой грани сна и реальности. Вроде близка к пробуждению, а вроде — если не открывать глаза — то можно поспать ещё.

Выбираю поспать ещё.

Лежу секунду. Другую. Третью… Что-то не то — и это тревожит. Смутная, едва ощутимая неправильность.

И тут… до меня доходит!

Странный запах.

В моей спальне лавандой пахнет, а не сандалом и свежевыделанной кожей. Открываю глаза и с тревогой озираюсь. Тревога мгновенно перерастает в страх.

Лежу в чужой комнате. В чужой кровати, устланной белым шёлком.

Как я сюда попала?!

Память не сразу, но довольно быстро возвращается, рисуя, как на кухне теряю сознание, и меня подхватывают сильные мужские руки.

Регальдис меня усыпил.

Снова!

Как зверюшку в зоопарке для сложной процедуры!

От этой мысли — такой прилив возмущения накатывает, что я рывком скидываю с себя покрывало, вскакиваю с кровати и… понимаю, что раздета до сорочки.

Получается, наглость лорда набирает обороты.

В первый раз он усыпил меня «для лечения» и вернул на мою кровать в одежде. А в этот раз — усыпил по выдуманной причине, принёс на СВОЮ кровать и оставил РАЗДЕТОЙ.

Может, ему таблетки от наглости попить?

Мой взгляд скользит по комнате, пока не упирается в платье, висящее на спинке стула. Выстиранное и выглаженное.

На столе — хрустальный графин с водой на серебряном подносе и гранёный стакан. В углу на столе стоит серебряный канделябр.

Первым делом натягиваю платье. Затем босиком кидаюсь по прохладному, натёртому воском паркету и хватаю канделябр.

Раньше хотелось подобное произведение искусства ощупать из любви к прекрасному. А сейчас сжимаю его в руке, как удобное оружие, которым можно отбиваться от... вражины, пока я буду искать выходу наружу.

И тут, будто в насмешку моим мыслям, дверь с лёгким стуком открывается, и в комнату заходит экономка.

Только на сей раз злючка улыбается. Причём вполне натурально и доброжелательно.

Может, мне снится? Хочется глаза потереть.

Настрой экономки так же странен, как если бы крокодил нежно мне улыбнулся и помахал лапкой.

Пальцы непроизвольно обхватывают покрепче канделябр.

— Светлого дня, госпожа, — медоточиво произносит она. — Милорд ожидает вас за завтраком. Вам помочь причесаться?

— Нет, спасибо, — говорю с холодком. — Люблю с утречка растрёпанной походить.

— Может, как-то иначе могу вам помочь? Только скажите.

Молчу. И надеюсь, смотрю достаточно выразительно, чтобы она поняла мой посыл. Хватить юлить. Что тебе от меня надо, милейшая?

— Я хотела извиниться перед вами, госпожа, — вдруг мрачнеет экономка, осознав, что не способна одной улыбочкой компенсировать весь тот яд, что успела на меня излить. — Я была невежлива. Пыталась защитить хозяина, хотя... Вы ничем не заслужили моего недоверия. Я… Прошу прощения.