Девушка из другой эпохи. Страница 2

– Еще как согласна! – отвечаю я, принимая предложение Мэй.

– Может, встретишь там какого-нибудь мистера Дарси, которому сможешь подарить цветок своего целомудрия, – хихикает Мэй, довольная, что удалось освободить воскресенье.

Дела я заканчиваю с рекордной скоростью: не терпится вернуться домой и достать подходящее для бала платье.

– Увидимся завтра! – прощаюсь я, выходя из зала.

Обычно мне нравится оставаться в библиотеке подольше, до вечера, и смены до полуночи обычно мои любимые: тот самый волшебный момент, когда все вокруг будто застывает, время останавливается и наступает тишина. Никакой спешки и очередей после обеда, никакой суматохи между лекциями.

Старинным зданиям и книгам нравится покой, и мне тоже.

– Эй! Ребекка! – кричит Мэй, догоняя меня по тротуару. – Ты забыла свой дневник, – говорит она, размахивая моей записной книжкой.

– Спасибо! – выдыхаю я, прижав дневник к груди. – Если бы я его потеряла, умерла бы.

– Это уж слишком, купила бы новый. Может, еще и покрасивее. – И, больше ничего не сказав, Мэй идет обратно в библиотеку.

То, что дневник страшненький, я не спорю: специально выбирала поневзрачнее, чтобы никому и не захотелось его ненароком полистать.

Дневник-то купить новый я смогу, а вот то, что внутри, – нет: на этих страницах я записала свою жизнь. Но не ту, которой живу, а ту, что в моих мечтах.

Там я Ребекка Шеридан, мне двадцать один год, и живу я в Лондоне, вот только на дворе тысяча восемьсот шестнадцатый год, и я леди.

Я позволила себе некоторые вольности, подарив той, другой Ребекке капельку удачи, которой мне как раз обычно не хватает.

Леди Ребекка тоже сирота, но по крайней мере у нее есть родственники: опекун – кузен Арчи, унаследовавший титул маркиза моего покойного отца, тетя Кальпурния и ее второй муж, ворчливый дядя Элджернон. Еще у Ребекки служит верная горничная Люси и есть лучшая подруга и соседка по совместительству, Эмили.

В существующей реальности знакомых, которые понимали бы мои странные увлечения, у меня нет, так что подругу пришлось выдумать. Эмили любит и понимает меня, как сестра.

Мой дневник как раз и состоит из писем, которые я пишу ей, и ее ответов мне: нас объединяет страсть к египтологии, книгам и письму.

Мы даже обменялись браслетами дружбы, из тех, что я сделала вручную, из бирюзового шелка с каплевидной жемчужинкой. У меня он в качестве закладки.

Эмили уже вышла в свет и даже замуж, найдя себе отличную партию, и в своих письмах рассказывает мне о светской жизни высшего общества.

У нас есть и общий невыносимый «враг», сплетница леди Аузония Осборн.

Леди Ребекка живет на Чарльз-стрит, в элегантном квартале Мэйфер, в одном из тех больших белых особняков с колоннами снаружи, где сейчас располагаются десятки роскошных квартир по пятнадцать миллионов фунтов каждая.

Ничего общего с моей каморкой в Бетнал-Грин, которая, судя по онлайн-объявлению, должна была быть однокомнатной квартирой. Но, в конце концов, нынешней мне особенно много и не нужно. Никаких приемов или вечерних чаепитий.

В дневнике я также нарисовала портреты всех своих друзей и родственников, словно в семейном альбоме, и придумала также, что леди Ребекка, желая быть финансово независимой, тайно пишет всякие загадочные истории для «Лондон Кроникл» [4] .

У меня писательских амбиций нет, жизнь леди Ребекки – не сюжет романа, а просто небольшие зарисовки о мире, который мне нравится больше реального, и пишу я для себя же.

Кому-то это может показаться странным, но, в конце концов, мое тайное увлечение никому не вредит.

Этот дневник – мой личный мир, и потерять его никак нельзя.

Вернувшись домой, я стучусь к Гвенде, поделиться радостными новостями. Оживившись и обрадовавшись, что я тоже попадаю на «Возрождение Регентства», она ставит на плиту суп для нас обеих.

Гвенда уже много лет как овдовела, ни детей, ни родственников у нее нет. Наши одиночества составили компанию друг другу.

На телефоне выскакивает уведомление о новом сообщении, и я тут же открываю почту.

– Вот же Анубисов сын, – бормочу себе под нос.

– Что тебя беспокоит, дорогая? – спрашивает Гвенда, расставляя блюда из очаровательного сервиза веджвудского фарфора «Королева Шарлотта» [5] .

– Профессор Салли прислал заключение по поводу моей диссертации. Я отправляла ему первые главы, и он написал, цитирую: «Вы тщательно проработали тему, но ей не хватает оригинальности и смелости», – фыркаю я.

– А я не удивлена, – к моему изумлению, заявляет Гвенда.

– Что? В каком смысле?

– Ну, если бы ты только захотела куда-то съездить, копнуть некоторые направления поглубже, у тебя было бы столько интересных идей.

– Куда-то съездить, – раздраженно повторяю я.

– Попутешествовать, – уточняет Гвенда. – Ты могла бы посетить тот конгресс в Берлине, или в Турине…

Открываю рот, чтобы возразить, но она меня опережает:

– Если хочешь сказать, что это дорого, даже не утруждайся! Я тебе нашла перелет до Каира со скидкой, за сорок девять девяносто, туда и обратно.

– Я никуда не полечу, – объявляю я. – Мне не нравятся самолеты.

– Ребекка, ты же будущий египтолог! А как ты собираешься им стать, так ни разу и не побывав в Египте?

– Я туда поеду… рано или поздно.

– Как? Телепортируешься?

– Могу поехать на поезде, – размышляю я. – Поеду до Дувра, пересеку Ла-Манш по туннелю, в Кале снова сяду на поезд и поеду дальше по всей Европе, а в Стамбуле всего ничего останется: Сирия, Ливан, Иордания…

– А вот и здравствуйте, Жюль Верн! Вокруг света за восемьдесят дней! – восклицает моя соседка.

– Я уже проложила маршрут по картам. Гугл считает, что на все уйдет шестьдесят два часа.

– Все твои коллеги, между прочим, на полевые исследования отправились в Грецию, Италию, в Судан… А ты? В Уэльс!

– В Уэльсе очень интересно, – оправдываюсь я.

– Да, в Уэльсе полно древних египтян. Твой отец был археологом, мама реставрировала картины. Твои родители путешествовали, почему же ты это так ненавидишь?

Может, потому, что если бы они не любили путешествовать, то сейчас были бы живы.

– Это опасно, – коротко отвечаю я.

– Ты даже машину не водишь.

– Неправда, – возражаю я. – Когда-то водила.

– Не по автостраде, – уточняет она, разливая суп по тарелкам.

– К чему ты клонишь, Гвенда?

– Тебе двадцать один год, а ты позволяешь своим страхам взять верх и закрываешься от жизни. Даже всегда носишь с собой аптечку на экстренный случай с кучей лекарств, которые никогда не пригодятся. Там еще лежит ингалятор от астмы? Сколько времени у тебя уже не было приступов?

Уже не меньше года.

– Мало ли что может случиться.

– Не путешествуешь, и молодого человека у тебя нет… Даже в дневнике ты – наблюдательница, которая рассказывает о жизни других, а не о своей, – укоряет меня Гвенда. Такой суровой отповеди я от нее еще не слышала. – И друзей у тебя нет.

– А ты?

– Я имела в виду твоего возраста, с кем можно было бы делиться опытом. Вместе ошибаться, вместе взрослеть.

– Есть Мэй.

– Мэй – твоя коллега. Коллега, с которой ты близко общаешься, но только коллега: вне библиотеки вы никогда не видитесь.

– У нас разный образ жизни и круги общения.

– Ну да, у нее они хотя бы есть. – Вздохнув, Гвенда наконец говорит без сарказма: – С самого нашего знакомства ты даже волосы ни разу не стригла, – и шутливо дергает меня за каштановую прядку.

Мы познакомились с Гвендой, когда я приехала в Лондон, через четыре месяца после гибели родителей.

– Мне нравятся длинные волосы.

– Короткие тебе были бы к лицу.

Я уже чувствую, куда она клонит, поэтому предвосхищаю дальнейшие обсуждения: