Лютик для Лютого. Тайная слабость карателя (СИ). Страница 9

Выдав каждому его долю, мы завалились в таверну и устроили пиршество. И все шло по плану, пока я случайно не встретил своего старого друга – Марка, и в качестве подарка он не решил подарить мне ночь с местной молодой девчонкой.

Я мазнул по ней взглядом. Ничего особенного, худющая, глазки, стыдливо опущенные в пол, я видел много таких скромниц, которые потом стонали и требовали еще и еще, и оказывалось, что я их пятый клиент за вечер.

Будь я прежним, я наверное не отказался бы от такого подарка, но после той страшной ночи, когда Император показал мне записанное на артефакт убийство моих родных и близких, я стал другим.

Я ненавидел женщин. Лживые предательницы!

На императорский прием был приглашен весь немногочисленный клан карателей, три десятка мужчин с их женами. Моя мать умерла при родах, поэтому отца сопровождала мачеха.

Отозвав мужчин в сторону под каким- то предлогом, женщинам вручили кинжалы и сказали, что у них есть выбор, кто будет жить. Или они, или их мужья.

Если убьют супруга, то им вручат 100 золотых и отпустят с миром, а если убьют себя, то живым выпустят из зала мужчину.

И они пошли, улыбались, смеялись над шутками, а когда раздался сигнал, безжалостно пронзили сердце своих любимых. Я видел, как корчился в муках мой отец. Уверен, он больше страдал не от осознания смерти, а от того, что его убила та, которую он любил больше жизни.

Лишь одна женщина вонзила кинжал в себя. Это была моя тетя, сестра отца. Она поцеловала супруга, занесла кинжал и нанесла смертельную рану.

Ее муж бросился ее исцелять, но подоспевший стражник снес ему голову, отвлеченному на страдания жены и не заметившему врага.

Я мог бы списать их поступок на ментальное воздействие. Но его не было. Император специально расставил по кругу проверяющие артефакты, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что выбор был осознанный.

С тех пор я не мог получать наслаждение, находясь в близости с женщиной. Моей навязчивой идеей стало слышать их боль, крики, как они умоляют о пощаде.

Но я не мог позволить себе стать зверем. Поэтому я нанимал продажных женщин и за щедрую плату просил кричать, звать на помощь, умолять меня прекратить. И они старались. А я стоял и слушал, и успокаивался.

Но чтобы никто не узнал о моей проблеме, я давал сверху два золотых и просил женщин приукрасить действительность, рассказать всем, что люблю пожестче. Пусть лучше думают, что я безжалостный мужик, чем каратель, с кровоточащей раной на душе.

Потом я попал в острог. Там я практически научился справляться с неконтролируемыми вспышками гнева и ярости, не прибегая к женской помощи. Я сидел в тишине и вспоминал счастливые моменты из детства.

Но в тот день я был пьян. Когда увидел эту малявку, которой только исполнился двадцать один год, а она вовсю торгует собой, я взбесился. Я понимал, что возможно это из-за бедности, но неужели не нашла другого способа? Устроилась бы служанкой, а она выбрала легкий путь – лежать и раздвигать ноги.

Странно, но глядя на нее, я вдруг понял, что не смогу причинить ей боль, более того, не смогу выдержать, если она будет умолять о пощаде, кричать, пускай за деньги, невзаправду, но не смогу и все. Было в ней что-то такое…

Чтобы не лишать ее уплаченных денег, ее дневной выручки, я отправил обслужить моих подручных, решив, что обязательно выделю пару золотых сверху.

Но дальше все пошло не по плану. Меченый вдруг вступился за девчонку, и вывалил на стол свою долю золотых в обмен на нее. Это наверняка вызвало бы подозрения, откуда у бывшего каторжника столько денег.

Надо было что-то предпринять. Я резко осадил Меченого, велел его запереть, чтоб не натворил больших глупостей, а пока думал, что делать с девчонкой, она неожиданно разбила бутылку и порезала себе вены.

Все что могло произойти не так, произошло. Мало того, что засветили деньги, так еще придется отвечать за чужую смерть.

Подойдя ближе, я понял, что девчонка не жилец, она потеряла слишком много крови. Ее могла спасти моя способность исцелять раны, но она была слишком специфичной, чтобы кому-то помогать еще и на людях.

Но взглянув в глаза малявки, я заметил то, что видел в глазах тети перед смертью – решимость и всепрощение. И мое сердце дрогнуло.

Я взял ее за запястье и облизал. Я видел, как раны затягиваются, а на лицо возвращается румянец. Но самое главное, я почувствовал, что она невинна!!! Невинна!!!

Чувство вины и омерзения к самому себе охватило весь мой разум. Только сейчас я понял, что она дрожала не из-за предвкушения горячей страстной близости, а от страха. А я, болван, отдал ее мужикам, не понимая, что это значит для такой, как она.

Теперь понятно, почему она предпочла умереть, а не отдаться им. Ааааааааа!

Сердце бешено стучало, я хотел разорвать и убить самого себя. Чтобы мучался также, как она, эта бедная беззащитная девочка.

Ее глаза мне сказали о многом: она была слишком чистой, слишком невинной, слишком наивной, слишком юной, а я заставил ее страдать, заставил принять такое решение.

Я метался по комнате, не в силах заглушить муки совести. Мне нужен был выход.

Спустившись вниз, я выбрал первую попавшуюся женщину для утех, и за пять золотых она согласилась исполнить любое мое желание. Я попросил кричать, громче, как можно громче, чтобы перекричать мою совесть.

Но за двадцать лет женщины похоже разленились и разучились хорошо работать. Я зажег свечу, поднес к ее телу и сказал, что если будет плохо стараться, буду капать раскаленный воск ей на живот. Я не собирался этого делать, мне надо было ее припугнуть. И сработало.

Она закричала. Не так, чтобы поверил, но достаточно, чтобы остановить мой приступ. Я кинул ей лишний золотой и попросил придумать какую-нибудь реалистичную историю, та кивнула. Не хватало, чтобы подручные узнали, что я сорвался.

Я вернулся в свою комнату, где приказал разместить эту девчонку. Она спала, иногда вздрагивая во сне. Я окатил себя ледяной водой, а потом улегся рядом, на пол, возле кровати.

Больше я никому не позволю причинить ей боль.

11. Первая любовь

Не знаю, что напридумывала себе эта испуганная девчонка, но страх в ее глазах был неподдельным. Она не просто меня боялась, она считала меня монстром, и дрожала, словно я сейчас на нее наброшусь и убью.

И что с этим делать? Как объяснить, что я не причиню ей вреда?!

За двадцать лет в остроге я разучился не то, что разговаривать с женщинами, я в принципе, разучился нормально говорить. Сидя в одиночной камере, максимум я мог шептать слова кровной мести, чтобы не сойти с ума от монотонности дней. Я жил лишь ради упрямства и надежды, что настанет тот день, когда я убью императора, отомстив за отца, за семью.

Еще тогда в той таверне, я решил, что не буду привязываться к этой пигалице, так забавно и любопытно смотревшей на меня, когда проснулась утром и не знала, то ли уйти, то ли остаться, не понимая, потребую я у нее обратно золотые или нет.

Было видно, что ее хорошо вышколили выполнять приказы, стоять, чуть склонивши голову, и меня это бесило. Так испоганить молодость девчонке, лишить обычных радостей, что я не удержался и пригласил ее на завтрак.

Вернее приказал, зная, что будь это просьбой, она со мной не пойдет.

За столом нам прислуживал сам хозяин таверны. Я видел его недовольные косые взгляды на девчонку, подмечал, как она сжимает голову в плечи, словно боясь его удара, и я хмурился. Мне это совершенно не нравилось.

Не знаю, что буду делать, но оставлять ее одну здесь точно нельзя. Я попросил Меченого аккуратно поспрашивать про девчонку.

А пока он ходил, я не отрывал глаз от нее. Бедная, она так хотела есть, словно неделю ничего не ела.

Я смотрел, как она поглощает пирожки и блинчики один за другим и любовался. Ее аппетитом, тем, как она мило смущается, когда замечает мой пристальный взгляд, как подрагивают ее черные длинные ресницы, как вздымается грудь.