Да не судимы будете (СИ). Страница 4

Для меня же эта история закончилась отдельным кабинетом в здании на Лубянке — очень небольшим, он был даже меньше той комнаты, в которой я в первый раз встречался с Андроповым. Кабинет этот располагался в левом, старом крыле здания, том самом, которое когда-то и было прибежищем страхового общества «Россия», а его окна выходили на неказистый трехэтажный дореволюционный дом; я этот дом не помнил — на его месте в восьмидесятые построили огромный бетонный куб с окнами, который тоже передали КГБ. Да и в целом я эти места узнавал с трудом — лет через десять тут начнется огромная стройка, которая окончательно изменит вид и назначение этого района, а заодно сделает фасад здания на Лубянке одинаковым по всей длине.

И ещё сам Андропов дал мне разрешение на беседу с бывшими вторыми лицами в советском правительстве — Вячеславом Михайловичем Молотовым и Георгием Максимилиановичем Маленковым. С Молотовым я уже поговорил, и этот разговор выглядел очень странным.

[1] Названия глав — цитаты из песен группы «Урфин Джюс». Мне в комментариях к какому-то тому пеняли, что я странные фразы выбираю, но мне нравится. А если автору хорошо, то и читателю легче, если перефразировать классику.

[2] На летней Олимпиаде 1972 года СССР завоевал 52 золотые медали (и 102 всего), с заметным отрывом опередив США (34 золота и 96 всего). Мухарбий Киржинов выступал в весе до 67,5 кг, он завоевал золото в своей категории. Всего советские тяжелоатлеты взяли 3 золота, 1 серебро и 1 бронзу, но уступили команде Болгарии, у которой также было 3 золота и 6 серебряных медалей.

[3] Управление контрразведки было ещё в общем НКВД, а после выделения НКГБ стало там 2-м управлением. В 1953-м его объединили с Первым главным управлением в одну структуру, через год в таком виде оно попало в объединенное министерство внутренних дел, ну а после выделения КГБ снова стало Вторым Главным управлением. Напомню, что именно из недр этого управления в 1967-м были выделены отделы, которые составили структуру Пятого управления, занимавшегося в том числе и диссидентами.

[4] Владимир Долинский («Кабачок '13 стульев») в 1973-м попался с валютой и получил 5 лет. Вышел чуть раньше — коллеги по театру подсуетились. В 1983-м отметился Эдуард Изотов (Иван из сказки «Морозко») — его арестовали вместе с женой; за них тоже просили, поэтому он получил всего 3 года, но в тюрьме сильно подорвал здоровье.

Глава 2

«Из сердца приготовлены консервы»

У меня не было никаких ожиданий от первой встречи с Молотовым. Конечно, его вопрос о звании был для меня неожиданным, но я быстро сориентировался и признал, что служу в КГБ майором — на что он даже глазом не моргнул, успокоился, присел к нам за стол и прямо спросил, зачем я потребовался Конторе. Пришлось потратить какое-то время, чтобы убедить его, что нужен он не Комитету, а мне лично. Молотов принял объяснения, но я видел — не поверил. И даже признание, что я руковожу следственной бригадой, ведущей дело Петра Якира, не помогло преодолеть недоверие.

— Якир, Якир… помню, как же, — сказал тогда Молотов. — И что ты хочешь узнать, майор Виктор?

Мне хотелось прямо в лоб спросить его о том, как сделать Киев советским городом, но я понимал, что сейчас эту тему поднимать не имело смысла. Нужна хотя бы видимость контакта, а для этого мне надо было доказать этому старику, что Семичастный не зря направил меня к нему… Я не знал, сколько визитов потребуется для этого и был морально готов, что в какой-то момент Молотов просто скажет мне больше не приходить. Ну а в тот момент я просто озвучил то, чем обосновал Андропову необходимость визита на эту дачу в Жуковке.

— Старшие товарищи часто говорят мне, что я подхожу к опасной черте, где заканчивается социалистическая законность и начинаются сталинские репрессии, а я пытаюсь спорить, — пояснил я. — Конечно, я работаю в Комитете уже несколько лет, что-то уже понял сам, но что-то, надеюсь, сможете прояснить мне вы. Мне непонятно, почему в тридцать седьмом году перешли к смертным казням? До этого расстрелы были исключением, чаще давали несколько лет лагерей или ссылок, но в том году от этой практики разом отказались. Можете сказать, почему так?

Молотов ответил не сразу. Он долго смотрел на меня, шевелил губами — и я почти уверился, что он откажет. Но я ошибся.

— Интересные у тебя вопросы, майор Виктор, — сказал он. — Странно, что твои старшие товарищи не ответили тебе сами, им это сделать было бы проще… хотя, допускаю, что они пришли в Комитет гораздо позже тех событий. В КГБ вообще мало осталось тех, кто тогда служил, а тех, кто принимал решения, не осталось вовсе. Даже Берия, если бы его не отстранили в пятьдесят третьем, ничего бы не сказал, потому что пришел позже. Ещё и война…

Молотов замолчал, а я затаил дыхание, боясь спугнуть, и скосил глаза на Татьяну, удивившись, что та спокойно пьет чай, закусывает пряниками и никак не реагирует на то, что говорит человек, который когда-то был одним из первых лиц страны.

— Так что, наверное, ты был прав, когда решил прийти ко мне… — продолжил Молотов. — Нас немного осталось, но у всех разная память. Я помню хорошо. И отвечу тебе. Как могу, но отвечу. Всё просто, майор Виктор, мог бы сам до этого додуматься… Хотя, может быть, это очевидно для меня, но не для остальных. Поначалу в расстрелах не было нужды, считалось, что тюрьма или лагерь или ссылка должны перевоспитывать. Кто-то действительно перевоспитывался, но таких оказывалось немного… очень мало… статистику не знаю, но речь буквально о единицах. Остальные… остальные возвращались к прежним занятиям. Кого осудили за воровство — снова начинал воровать, кого посадили за убийство — убивать. Ну а те, кто шел против курса партии и страны — продолжал критиковать советскую власть. И когда начались массовые аресты, было решено, что шансов на исправление политическим больше давать не нужно, они их не используют. Там были определенные тонкости… не всех стреляли, — сказал он с плохо скрытым сожалением. — Кого-то всё-таки сажали, потом выпускали. Сын Якира из таких, кстати… Не знаю, в чем вы его решили обвинить сейчас, но ты должен был заметить, что он и не собирается раскаиваться, а наоборот — обвиняет во всем советскую власть.

Я кивнул.

— Думаю, человек, который провел в лагерях восемнадцать лет, имеет право ненавидеть… — сказал я. — Впрочем, следствию его чувства, скорее, на руку.

— Это хорошо, что вы научились работать с ними, — одобрительно сказал Молотов. — Второй раз страна не выдержит встряски, что ей устроил Ежов, поэтому твои начальники осторожничают. Начать легко, остановиться трудно — наверное, этому их учили их учителя. Но это скучные материи, а для меня — не лучшие годы моей жизни. Давайте поговорим о чем-то более приятном. Татьяна, а кого вы ждете?

Больше к теме репрессий Молотов не возвращался. Он с полчаса расспрашивал Татьяну о беременности и сроке родов, о театре на Таганке, о Любимове… Я тогда жалел, что отдал контрамарки полковнику Денисову — этот старик, наверное, уже засиделся на выселках, пусть и престижных. С другой стороны, ему сейчас за восемьдесят, в этом возрасте поход в театр — целое приключение, особенно если нет персональной машины.

И лишь через пару часов этой благостной беседы, когда я уже собирался закругляться и прощаться, он предложил показать мне огород, на котором собственноручно выращивает капусту. Я посмотрел на Татьяну, она кивнула — иди, конечно. Сарра Михайловна и вовсе не подала виду, что услышала что-то необычное.