Телохранитель(ница) Его Светлейшества (СИ). Страница 2

Блогеры, которых Егоровна, считая бездельниками, презрительно именовала блохерами или даже бляхерами, советовали начинать день с рутинного ритуала – для ощущения стабильности бытия. Ее утренний ритуал, отточенный до мелочей, шел на таком глубоком автопилоте, что, отключив его, она не могла вспомнить, спустила ли воду в туалете, почистила ли зубы и сделала ли упражнение «вертолет». Проверив то, что можно было проверить, и назначив себе в качестве штрафа штук пять дополнительных «вертолетов», Егоровна продолжала следовать привычным курсом.

Курс этот, от краткой благодарственной молитвы за еще один дарованный день и до завтрака, совмещенного с чтением ленты новостей за ноутбуком, занимал примерно час. Все это время она думала о самых обыденных вещах: быть или не быть мировой войне, кто станет следующим президентом, произойдет ли замена натурального интеллекта интеллектом искусственным. Ну или о чем-то поважнее: выйдет ли наконец замуж внучка Тася, удастся ли починить стиральную машину, как плавает утка лысуха, у которой на лапах нет перепонок.

Впрочем, в последнее время Егоровна начала ловить себя на том, что иногда проваливается мыслями в никуда. Словно затягивает в какое-то другое измерение. Выныривает – и не может вспомнить, о чем думала. Это тревожило и казалось звоночком возраста.

В свои семьдесят Егоровна была неприлично, прямо таки непристойно здорова, чем неизменно приводила в изумление врачей во время ежегодной диспансеризации. Нет, конечно, у нее периодически где-то побаливало, потягивало, покалывало. Не зря же говорят: если в сорок лет ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, умер. А ей было давным-давно не сорок. Тем не менее ни одна пенсионерская системная хворь к ней так и не прицепилась. Когда старушки-приятельницы хором жаловались на давление, суставы или глухоту, ей приходилось стыдливо молчать. Придумать для компании какую-то болячку не позволяло суеверие: как оговоришь себя, то и получишь.

Сама Егоровна объясняла свое богатырское здоровье правильным образом жизни, железной дисциплиной, а главное – позитивным настроем. Ее стакан всегда был наполовину полон, а не пуст. Она никогда не ныла, не ворчала по-стариковски, не осуждала молодежь и живо интересовалась всем новым. Возможно, поэтому ее лучшей подружкой была вовсе не замумуканная жизнью соседка-ровесница Люся, а двадцатилетняя внучка Тася.

Что касается здорового образа жизни, Егоровна с детства занималась спортом, много гуляла, достаточно спала и правильно питалась. Нет, она вовсе не была унылым киборгом и очень любила вредную еду, но позволяла ее себе крайне редко. Иначе ведь какое в ней удовольствие, правда? А еще она обожала красивую одежду и была страшной тряпичницей. Наследство от отца, известного художника и коллекционера, позволяло не экономить на мелочах, а тонкий вкус Таси, учившейся на дизайнера, корректировал погрешности в стиле.

Когда-то Егоровна была очень хорошенькой. Нет, она и сейчас выглядела достойно – не бабкой, а ухоженной пожилой женщиной. Однако в молодости хрупкая миниатюрная красавица разбила не одно сердце. Впрочем, разбивала она не только сердца. В шестнадцать лет Полечка увлеклась борьбой самбо и подавала большие надежды, но, к ее великому разочарованию, на полтора десятка лет этот вид спорта для женщин запретили.

И все же, поступив в «Стрелку», знаменитую питерскую школу милиции, Полина продолжила занятия самбо вместе с однокурсниками, хотя и неофициально. Именно там и познакомилась со своим будущим мужем Михаилом, с которым прожила в любви и согласии почти сорок лет. Выйдя в отставку в звании полковника, он занялся разведением на даче роз, а шесть лет назад умер от инфаркта, и Егоровна до сих пор по нему скучала.

Сама она больше четырех десятков лет проработала воспитателем в приемнике-распределителе для малолетних правонарушителей. Трудно поверить, но эту нежную дюймовочку побаивались даже самые отбитые гопники. При ангельской внешности и небесной улыбке Полина Егоровна обладала железным характером, или, как говорили коллеги-мужчины, стальными яйцами.

На пенсии она не скучала. Наоборот, огорчалась, что дня на все не хватает, растянуть бы его как-нибудь. Гуляла по городу, ходила в музеи и театры, ездила на экскурсии, много читала. А еще бассейн и встречи с подружками. А еще алмазная мозаика – пока позволяют глаза и пальцы. Готовые картины вставляла в рамки и дарила приятельницам. А еще поболтать по телефону с Тасей и по скайпу с работающей за границей дочерью Олей.

Приготовив завтрак, состоящий из обязательной овсянки с орехами и семечками, крутого яйца и горсти сухофруктов, Егоровна открыла новости. Обычно она проглядывала заголовки, полностью читая лишь то, что заинтересовало. Но сейчас сосредоточиться не удавалось. Мысли убегали куда-то за горизонт, над которым неподвижно висело темное облачко смутного, невнятного предчувствия.

Как будто что-то должно случиться.

Собираясь в бассейн, Егоровна вдруг поняла, что идти туда совсем не хочет. И это тоже было странно, потому что плавать она любила.

Может, не ходить?

Прикрикнула на себя, пошла. Проплыла потихоньку свой обычный километр – а ведь когда-то наматывала за тренировку не меньше пяти. Уже выбиралась по лесенке, и тут рядом, подняв тучу брызг, прыгнули с бортика двое мальчишек. От неожиданности Егоровна отпустила поручень, нога соскользнула со ступеньки. Ударившись виском, она ушла с головой под воду – и наступила темнота…

Глава 2

В этой темноте, абсолютно черной, без малейшего проблеска, ее несло куда-то стремительным потоком то ли воды, то ли воздуха. Егоровна попыталась уцепиться за что-нибудь, но поняла, что не чувствует своего тела. То есть ей показалось, будто раскинула руки, но вот ощущения этих самых раскинутых рук не возникло.

Как глупо, подумала она с горьким сожалением. Погибнуть вот так, поскользнувшись в бассейне… И почему только не послушалась предчувствия? Это ведь ангел-хранитель подсказывал: не ходи, Поля, не надо.

Ну что ж… значит, вот такая ей выпала карта. Наверно, не самый худший вариант. Уж точно получше, чем годами гнить заживо в своей постели, не в силах пошевелиться, сказать что-то. Быстро, безболезненно, в здравом уме и трезвой памяти. Завещание написано, все дела в порядке, квартира убрана, даже коммуналка уплачена. Жаль, конечно, что не успела надеть новую шифоновую юбку и сходить с Тасей в тот грузинский ресторанчик, но что поделаешь.

А движение тем временем замедлилось, и нестерпимо захотелось открыть глаза, которые тут же послушно открылись.

Уф, просто кошмар. Приснилось, что утонула в бассейне. Может, не ходить сегодня? Это ведь наверняка ангел-хранитель предупредил.

Подумав так, Егоровна тут же поняла, что лежит вовсе не в своей постели, а на чем-то твердом и неудобном. Как будто на столе, причем укрытая простыней. И почему-то очень холодно.

С превеликим трудом ей удалось приподнять голову. Разглядев, что находится вокруг нее, она вскрикнула и хотела уже закрыть лицо рукой, словно защищаясь от увиденного, но испугалась еще сильнее.

Потому что рука была не ее. Совсем чужая рука – с гладкой молодой кожей, без выступающих вен и узловатых суставов. Только очень бледная.

А вокруг был всего-навсего морг. Много одинаковых столов, на которых лежали тела, укрытые по грудь простынями. И сама она тоже лежала на столе, голая и прикрытая простыней. Рядом стоял молодой парень в странной черной одежде, с длинными сальными волосами и вулканическими прыщами на лице. И на лице этом прыщавом был написан такой неподдельный ужас, что Егоровна поняла: ему еще страшнее, чем ей.

- Т-тарион? – заикаясь, спросил он. – Игер Тарион?

- Какой еще Тарион? – рявкнула Егоровна.

Совсем не по-русски рявкнула. Не задумываясь. Язык был чужим, странно звучащим, но понятным. И словно бы даже привычным. Он явно принадлежал этому постороннему телу, в которое ее занесло неизвестно каким ветром.