Страж Ордена (СИ). Страница 6

Дверь в кабинет робко приоткрылась, и в щель просунулась голова его главного приказчика.

— Василий Захарыч, к вам бригадир Игнат. Говорит, дело срочное и неприятное.

— Зови, — буркнул Ерофеев, не отрываясь от бумаг. — Вечно у них то запой, то пожар.

Игнат ввалился в кабинет и с порога бухнулся в ноги.

— Батюшка, Василий Захарыч! Погубили! Погибель наша пришла!

Ерофеев поморщился. Он не любил этих театральных представлений.

— Встань, дурак. И говори толком, что стряслось. Шпиль поставили?

— В том-то и дело, кормилец! — Игнат поднялся, но продолжал стоять в полупоклоне. — Поставили, да не впрок пошло! Беда случилась! Михашка Молниев, ирод окаянный, все дело испортил!

— Молниев? Это кто такой?

— Да Мишка, наладчик. Его как молния шибанула, так мы его промеж с собой «Молниевым» прозвали, — объяснил артельный староста.

Ерофеев нахмурился. Он вспомнил этого парня. Наглый, себе на уме, но толковый верхолаз, не боялся высоты.

— И что этот «Молниев» натворил?

— Да он, батюшка, полез на самый верх, когда гроза уж вовсю гуляла! — затараторил Игнат, активно жестикулируя. — Я ему кричу — слезай! Вся бригада кричит! А он знай себе — гайки крутит! И тут как шарахнет! Молния прямо в шпиль, а со шпиля — в него!

— Убило, что ли? — без особого сочувствия спросил купец.

— Хуже, Василий Захарыч! Ой, хуже! — Игнат понизил голос до трагического шепота. — Его не убило. В него бес вселился! Он очухался, а глаза — как у вурдалака! Мы ему слово, мол, отвечать тебе, Михась, за порчу хозяйского добра, у шпиля шест-то медный оплавился, головку менять надобно. А он…

— Что он? — нетерпеливо перебил Ерофеев.

— Он на нас кинулся! Одним тычком людей на землю валял! Всю артель, почитай, как есть на землю положил! А сам стоит и смеется, аки сатана! Сказал, платить ничего не будет, и чтоб мы убирались, пока он нас на тот свет не отправил! Колдун, Василий Захарыч! Истинный колдун! Вся деревня видела!

Ерофеев откинулся на спинку кресла и побарабанил толстыми пальцами по столу. В бесов и колдунов он не особо верил. А вот в то, что от удара молнии у парня могло помутиться в голове — вполне. Или, что еще вероятнее, этот пройдоха Игнат просто пытался свалить на него свою вину за испорченный шест. Но одно купца задело за живое.

— Значит, сказал, платить не будет? — вкрадчиво переспросил он.

— Так и сказал! И вас, кормилец, поминал словом недобрым, мол, обойдется ваш хозяин, не обеднеет! — не моргнув глазом, соврал Игнат.

Купец мгновенно побагровел. Бунт, прямой вызов его власти и его кошельку! Этого Ерофеев стерпеть не мог: если он сейчас этакое спустит с рук, завтра вся его сотня рабочих ему на голову сядет. Нужно было показать, кто в доме хозяин.

— Значит, колдун, говоришь? — Ерофеев усмехнулся. — Ну, на всякого колдуна найдется свой оберег. А на бунтовщика — кнут и плеть, а то и солдатская фузея. Так. Ты, Игнат, свободен. Иди, приведи артельных в чувство. Потери за шпиль я пока на тебя запишу, а там посмотрим.

— Да как же, Василий Захарыч…

— Я сказал, свободен! — рявкнул купец. Игнат пулей вылетел из кабинета.

Ерофеев позвонил в серебряный колокольчик, что лежал на столе. Вошел приказчик.

— Слышь, Кондрат, собери-ка мне пяток наших самых крепких ребят из мастерской, да возьмите с собой дубье. Поедете в деревню, найдете мне этого Михаила Молниева. Говорят, что-де он после грозы стал долги забывать. Нужно ему память освежить.

— А если он и правда… того… с силой? — осторожно спросил Кондрат, который слышал все причитания бригадира фабрики.

Ерофеев презрительно фыркнул.

— Сила силой, а дубина — она дубина и есть. Ты артельных не слушай — они дураки дураками. У страха глаза велики — перепились, видно, да и мерещится им, как их малец один сам-десять уделал! Припугните как следует. Пусть бумагу подпишет, что обязуется весь ущерб возместить. А не подпишет — избейте так, чтоб на всю жизнь запомнил, как хозяйскому слову перечить. Даже если он могет чего, главное, до себя не допускайте — как полезет к вам со своими штучками-дрючками, отпихивайте его от себя, и лупите сдалека и все разом. Один раз по башке дубиной прилетит — сразу мозги прочистятся! И скажите ему, что если еще раз выкинет какой-нибудь фокус — я его не сам отлуплю или в острог сдам, а в дом для умалишенных попадет. Там из него быстро всех бесов выбьют. Пора этому щенку его место показать. Исполнять!

В общем, решил я покинуть это гнилое место. Но отправиться в путешествие, не имея при себе вообще ничего было бы верхом безрассудства. И тут мне пришла в голову мысль что у предка, наверное, всё-таки было какое-то имущество! Ну вот незадача — я не помнил, где он, собственно, жил. Напрасно я озирался по сторонам пытаясь выловить в глубинах памяти хоть какое-то воспоминание. Но зато на глаза мне попался пацан лет семи, с независимым видом рубивший прутиком крапиву и с любопытством поглядывавший на меня.

— Эй, малой, а где моя хата? — прямо спросил я его.

Малец явно обрадовался, что «герой дня» обратил на него внимание

— Да вон же, дядя Миша! — радостно закричал он, указывая пальцем на покосившийся домик на окраине села.

Нда, прямо скажем, не графский дворец! Но делать нечего, и я, вздохнув, побрёл к нему. Никто не посмел остановить меня — страх в глазах людей был лучшей охранной грамотой.

Жилище оказалось под стать статусу хозяина — крохотная комнатушка, арендованная у хозяев дома, кровать, шаткий стол да грубо сколоченный сундук — вот и все мое наследство. Еще узнал, что я здесь пришлый, на заработки приехал.

Открыв тяжелую скрипучую дверцу сундука, быстро перебрал немногочисленные пожитки. Одежда была старой и ношеной, вся в заплатах, но зато нашлись крепкие, почти новые сапоги. Под парой запасных штанов я обнаружил то, что искал — небольшой кожаный кошель, а в нем — горсть разнокалиберных медяков. Невеликое богатство, но на первое время хватит.

Сборы были недолги. Закинув в заплечный мешок смену белья, краюху хлеба, соль и деньги, я покинул избу, не оглядываясь. Прошлое меня не интересовало: мой путь лежал в будущее, которое предстояло построить с нуля.

Село я покинул без малейших проблем. К вечеру, прошагав верст десять или двенадцать, я добрался до соседней деревушки. Сумерки уже сгущались вокруг, и ночевать под открытым небом, не разведав толком обстановку, было бы глупо, поэтому я хотел остановиться на постоялом дворе. Вот только здесь такого не было. Местные даже удивились, когда я начал спрашивать, где он находится.

— Дык, это и не в каждом селе-то есть, — чесал бороду дедок, сидящий на завалинке. — Ты вона, к Кузьмичу попросись на постой. Он, можа, и пустит.

Кузьмичом оказался мужик лет пятидесяти, крепкий, как мореный дуб, с широкими руками-лопатами и окладистой бородой. Дом у него был под стать — широкий сруб-пятистенок. В сам дом меня не пустили, семья у мужика оказалась большой — только сыновей четверо и еще три дочери. Но на сеновале можно было переночевать, и даже ужином накормили.

Еду принесла средняя дочь мужика — Аглая. С виду — лет семнадцати, в сером холщовом белье. Даже при тусклом свете вышедшей на небосвод луны заметно было, что она явно имеет проблемы со здоровьем. В глаза бросилась нездоровая бледность и худоба, да и двигалась она тяжелой, апатичной походкой хронической усталости, и ее бледное лицо в тусклом свете казалось почти прозрачным.

Ну, казалось бы что такого — больная и больная, мало ли таких вокруг? В конце концов, мы все не совсем здоровы. Мой взгляд скользнул по ней без особого интереса и вдруг замер. На ее шее, чуть ниже уха, алело пятно.

В мозгу с абсолютной четкостью вспыхнула картинка из бестиария Ордена, виденная сотни раз на схемах и учебных голограммах. Именно так выглядит место присасывания «червя». Твари уже были здесь, и одна из них, прозрачная, невидимая для обычного глаза, присосалась к нервному узлу девушки и теперь медленно, день за днем, выпивала из нее биоэлектричество, жизненную энергию. Покраснение было лишь слабой реакцией организма. Скоро придет слабость, если уже не пришла, потом потеря координации, а через пару месяцев — отказ сердца или паралич. Девушка уже была покойницей, просто еще не знала об этом. Ее пока спасало малое количество энергии вокруг, да сам «червь» видно не из самых сильных был.