Фортуна Флетчера (ЛП). Страница 36

— Я вернусь и женюсь на тебе, Полли… — сказал я. — Я буду о тебе заботиться…

— Конечно, голубчик, — ответила она, не без сочувствия, хотя и слышала эти слова тысячу раз.

А потом она уже была за бортом, в шлюпке, и лодочник отталкивался от борта. Он поднял парус, чтобы поймать береговой бриз, а я забрался на такелаж, чтобы в последний раз увидеть ее, пока она не исчезла.

Я горько плакал. Я не только потерял свою любовь, но она обчистила меня так же основательно, как самого тупого и глупого матроса на корабле. Она пробила мою врожденную осторожность в денежных делах и унесла мое жалованье и всю мою с трудом заработанную прибыль от рома и табака. Меня! Она сделала это со мной! Впрочем, всегда оставался запас припасов, отложенный мной и боцманом. Я вытер слезы и пошел его искать. Пришло время превратить их в наличные.

К счастью, вскоре мы попали в руки именно тех людей, которые могли ускорить это дело. Когда большинство шлюх покинуло корабль, снова появился капитан Боллингтон, стремясь начать ремонт. Насколько я знаю, он не принимал участия в оргии и позволил ей идти своим чередом, как и планировал.

И вскоре началось оживленное хождение туда-сюда портовых чиновников, торговцев и ремесленников всех мастей. Наши повреждения под палубой были устранены, на борт были приняты новые припасы, и, наконец, «Фиандру» пришвартовали к плавучему крану, оснащенному огромными стрелами для поддержки фок-мачты, пока ее снова надежно не установили на киль.

Среди всех торговцев, приходивших на борт, мне нетрудно было найти подходящего покупателя, и я еще больше впечатлил боцмана, договорившись о более выгодных условиях для наших припасов, чем он когда-либо мог мечтать. Фактически, это полностью изменило баланс в моих с ним отношениях. Он был так ослеплен перспективой бесконечных сделок такого рода, что с тех пор стал больше походить на моего служащего, чем на моего начальника, хотя, конечно, я оставался к нему почтителен. Здравый смысл диктовал это новичку в отношениях с ветераном, уорент-офицером. Было бы так легко и так глупо расстроить его и все испортить. Но я всегда был вежлив, и в результате он делал в точности то, что я хотел. (Предлагаю это вам, молодежь, в качестве урока.)

Первым плодом этой новой ситуации стала чудесная возможность вернуться к той другой, лучшей жизни, от которой меня оторвали. Вы заметите, что я несколько преуспел на борту «Фиандры» и нашел способ заработать немного денег. Но продажа корабельных припасов, хоть и хорошее дело само по себе, была мелочью по сравнению с тем, чего я мог достичь на берегу. И была еще темная сторона. В глубине моего сознания всегда таился страх перед тем, что я сделал на борту «Булфрога». Так что чем скорее я вырвусь из лап флота, тем лучше. Тогда мир будет моим. Я смогу сменить имя, уехать туда, где меня никто не знает, и навсегда похоронить возможность быть привлеченным к ответу за боцмана Диксона. В конце концов, думал я, в имени Джейкоб Флетчер нет никакой особой ценности.

20

В воскресенье, 31 марта, почти через неделю после того, как он с позором отправил Эдварда Люси домой к отцу, мистер Натан Пенденнис присутствовал на божественной службе в церкви Сент-Джайлс. Обычно Пенденнис получал большое удовольствие от посещения церкви. Он внимательно слушал проповедь и наслаждался музыкой, если она была. Но сегодня он был рассеян и не мог сосредоточиться.

Дело в том, что ему не хватало молодого Люси. Работа, которая так нравилась Пенденнису, когда их было двое, стала для него одного обузой. Не с кем было обсудить события дня. Не было восхищенной аудитории, которая бы хвалила его за мастерство и энергию. И, несмотря на все усилия Пенденниса, Адмиралтейство все еще не отдавало Джейкоба Флетчера. Пенденнис наконец поверил тому, что ему постоянно твердили клерки Адмиралтейства, а именно, что Флетчер находится на корабле в море, и любые дальнейшие действия должны ждать возвращения этого корабля в порт.

Сидя на своей личной скамье (зарезервированной за один шиллинг в неделю для его единоличного пользования), не обращая внимания на службу и гадая, можно ли положиться на полученные им обещания о помощи, он заметил, что какая-то леди пытается поймать его взгляд. Его поразила пронзительная прелесть ее лица и элегантность ее одежды. Очевидно, это была леди весьма значительная и безупречно респектабельная.

Но он не знал эту леди и не мог представить себе никакой причины, по которой она могла бы желать познакомиться с ним. Он вздохнул — даже в молодости Пенденнис никогда не привлекал внимания знатных дам — и сначала подумал, что, должно быть, ошибся, поэтому огляделся, чтобы увидеть, на кого же она на самом деле смотрит.

Но леди упорствовала, и никто другой не отвечал на ее взгляды, и Пенденнис понял, что она действительно пытается поймать его взгляд. Толстый, средних лет и погребенный в браке, он почувствовал, как его сердце забилось немного быстрее. Он рискнул коротким, вежливым кивком в сторону леди, чтобы признать ее. Она, казалось, была этим удовлетворена и до конца службы сидела, с достоинством внимая пастору. После, когда Пенденнис выходил из церкви, он увидел, что она ждет его на улице. К его тревоге и одновременно восторгу, она подошла, и с каждым ее изящным шагом его очарование росло. На расстоянии она казалась необычайно прекрасной женщиной, но вблизи от нее захватывало дух.

В голове у него закружились эмоции. Он не был человеком для приключений. Он был серьезным человеком, деловым человеком. Но внутри каждого настоящего мужчины (даже Натана Пенденниса) таится крошечная искра надежды, когда дело касается красивых женщин. И эта искра не гаснет ни с возрастом, ни с достоинством, ни с чем, кроме смерти. Так что бедный Пенденнис заново пережил все ощущения своей юности, когда впервые вообразил себя влюбленным в свою будущую жену. Он видел, что леди немолода, но тем не менее она была такой женщиной, какой он никогда себе не представлял. Такая кожа! Такие глаза! Такие копны блестящих черных волос, такой тонкий аромат! И тут она заговорила.

— Сэр, — сказала она, трепеща ресницами и со всеми изящными признаками смущения, — прошу, не думайте обо мне дурно за то, что я вот так заговариваю с вами без представления, но мое отчаянное положение не оставляет иного выбора. Не вы ли мистер Пенденнис из Полмута? Ибо если вы — это он, то я вверяю себя вашей милости…

Голос был под стать всему остальному. Он ласкал слух и опьянял разум. Одного лишь его звучания хватило бы, чтобы покорить сердце Пенденниса, не говоря уже о силе самих слов. Еще до того, как она объяснила, в какой опасности находится и чем он может ей помочь, Пенденнис уже ломал голову, ища способ угодить ей, способ развеять отчаяние на этом ангельском лице — он был на крючке, подсечен и вытащен на берег.

— Мадам, — сказал он, — я действительно Натан Пенденнис из Полмута и всецело к вашим услугам, но откуда вы меня знаете?

— Сэр, — ответила она, — простите меня! Ибо я устроила так, чтобы мне указал на вас тот, кто вас знает. Я здесь намеренно, чтобы встретиться с вами, и умоляю уделить мне достаточно времени, чтобы я могла объяснить свое затруднительное положение.

— К вашим услугам, мэм, — сказал он и оглядел шумную и суетливую улицу. — Но здесь?

— У меня есть карета, — молвила она. — Не поедете ли вы ко мне домой?

И Пенденнис поехал с ней. И не успела она сделать и двух шагов, как, из-за неровной мостовой, леди случайно оступилась, и Пенденнис был вынужден прижать ее к себе, чтобы спасти от падения. Так, вместе, они и поднялись в закрытый экипаж, запряженный парой подобранных в масть лошадей, с ливрейным кучером на козлах.