Инженер Петра Великого 9 (СИ). Страница 23

Но вместо ожидаемого гнева шевельнулось иное чувство — отстраненная жалость.

— Бедный мальчик, — тихо сказал я. Он вздрогнул от неожиданной смены тона. — Ты и впрямь думаешь, что дело в наследниках? Что род — это спасение?

Я отошел от окна и сел за стол. Опершись локтями о стол, я подался вперед.

— Ты говоришь о будущем. Хорошо, давай я расскажу тебе про будущее. — На этой фразе мне пришло в голову, что будущее Алексея я уже изменил безвозвратно. — Так вот. Целились в тебя. Не в меня. Ты — слабое звено. И я сильно сомневаюсь, что во вражеских столицах сразу дойдут, что такое «Гражданская Смерть». Значит, попытаются еще раз. И еще. И однажды у них получится. А знаешь, что будет тогда, царевич? Твой отец, потеряв единственного сына, сломается. Превратится в зверя, который зальет страну кровью в поисках виноватых. Начнется грызня за трон. Меншиков, бояре, генералы… Они разорвут Империю на куски быстрее, чем стая волков рвет оленя. Все, что мы строили — заводы, дороги, армия, — все пойдет прахом. А лет через двадцать на это пепелище придет новый Карл или новый Батый и возьмет то, что осталось, голыми руками. А может и вовсе, — здесь я даже вздохнул, — начнутся дворцовые перевороты, где весь род Романовых будет грызню вести за престол. Вот твое будущее без наследника. Не моего. Твоего.

Откинувшись на спинку кресла, я смотрел, как царевич сидит в легкой прострации. Его атака была отбита — я разверз перед ним бездну, на самом краю которой он стоял. Его личная смерть стала бы сейчас спусковым крючком для гибели целого государства.

— Так что оставь заботы о моем роде, — закончил я уже спокойнее. — И займись своим. Государство — это не машина, ты прав. Это семья. И у этой семьи должен быть не только отец, но и сын, способный продолжить его дело.

Он долго молчал. Потом медленно поднялся. В его взгляде мелькнуло понимание. И еще кое-что, отчего у мне даже стало немного не комфортно.

— Вы правы, Петр Алексеевич, — сказал он тихо. — Система должна быть защищена. На всех уровнях. Благодарю за урок.

Он поклонился и вышел. А я остался сидеть, с неприятным ощущением в груди. Спор я, безусловно, выиграл. Однако оставалось гадкое чувство, будто войну только что проиграл.

И пяти минут не прошло, как дверь отворилась. На пороге стояла Анна Морозова. В строгом дорожном платье темно-синего сукна, с туго стянутыми в узел волосами. Вид, как у генерала, прибывшего на инспекцию в разбитый полк. Под мышкой — тяжелая кожаная папка — придумка моей Инженерной Канцелярии.

— Не вовремя? — спросила она скорее для проформы, уже шагая к столу.

— Для вас, Анна Борисовна, время, кажется, всегда самое подходящее, — ответил я.

Она проигнорировала тон, но, думаю, уловила мое недовольное настроение. Положив папку на стол, она посмотрела мне прямо в глаза.

— У меня дурные вести, Петр Алексеевич. Из Амстердама и Лондона. Мои приказчики доносят: англичане, оправившись от шока после заключения мира с османами, готовят ответ. Экономический. В их парламенте уже на рассмотрении «Акт о защите законной торговли», который, по сути, узаконивает грабеж наших судов под предлогом борьбы с «пиратством». Голландцы пока упираются, однако их дожмут. В роттердамском порту уже арестован наш караван с железом. Убытку на двести тысяч ефимков. Они хотят нас задушить.

Новости ожидаемые, но от того не менее скверные. С каждой деталью, что она приводила, смутная угроза обретала плоть и кровь. Государь будет в ярости. А ведь мы так старались «не отсвечивать».

— И вы, разумеется, привезли решение, — кивнул я на папку.

— Я привезла план, как выжить, — поправила она, развязывая тесемки.

Она не стала спешить. Сначала на столешницу легли донесения приказчиков. Методично, шаг за шагом, она доказывала: наши внешние рынки перекроют в течение полугода. Любые мои попытки прорвать блокаду технологиями — будь то более быстрые корабли или новое оружие — приведут к эскалации и полномасштабной войне, к которой казна не готова. Не используя эмоций, а только упрямые цифры, она виртуозно загоняла меня в угол.

— Мы не сможем пробить их стену, — закончила она свой анализ. — Значит, нужно сделать так, чтобы эта стена для нас не имела значения.

И только потом она извлекла из папки второй документ. Эдакая экономическая симфония, где каждый рубль, пуд железа и каждый аршин сукна играли свою, партию. В нем предлагалось восстановить Игнатовское, создать на его базе замкнутый, самодостаточный экономический цикл, неуязвимый для внешних атак. Московские деньги и торговые пути Морозовых вливались в мою промышленную мощь, создавая монстра, способного выдержать блокаду и самому диктовать цены на внутреннем рынке от Архангельска до Астрахани.

Я дочитал до конца. В самом низу, под итоговыми расчетами прибылей, от которых захватывало дух, шел раздел: «Гарантии и Управление». И первый же пункт бил в цель, подготовленную Алексеем: «Для обеспечения неразрывности союза и объединения торговли — брак между договаривающимися сторонами: бароном Смирновым П. А. и девицей Морозовой А. Б.».

Я медленно поднял взгляд. Она выдержала мою прямую атаку, правда предательски побелевшие костяшки пальцев, сжимавших край стола, выдавали ее с головой. Она тоже рисковала, ставя на кон и деньги клана, и собственную судьбу. В ее мире такой откровенный ход со стороны женщины сродни самоубийству. Либо пан, либо пропал.

— В любом большом деле, Петр Алексеич, всегда есть главный стержень, — сказала она безэмоционально, хотя я видел, каких усилий ей это стоило. — Вы — разум этой Империи. Мы — ее кошелек. Порознь нас можно разбить. Вместе — мы непобедимы. Это не прихоть. Это необходимость.

— Необходимость, — повторил я, словно пробуя слово на вкус. — Удобное слово. Им можно оправдать что угодно.

Я встал и прошелся по кабинету, останавливаясь у окна. Внизу, во дворе, мужики таскали обгоревшие бревна. Мои люди. Мой дом. Моя крепость. И вот теперь эту крепость предлагали сдать без боя в обмен на золотые горы и политическую защиту. Ценой сдачи был я сам.

Глупо, если честно. Ведь в капитале я не нуждался, так как у меня был партнер — Демидов. Просчитали ли мои «товарищи» этот момент?

— Ваш план превосходен, Анна Борисовна, — повернувшись к ней, произнес я. — План логичен и, наверное, эффективен. Как хорошая паровая машина. Вот только вы не учли одну деталь. Главный компонент. В этом договоре вы покупаете не заводы, не патенты и не контракты. Вы пытаетесь получить право распоряжаться моим разумом. А он не продается.

Подойдя к столу, я взял ее бумаги и протянул ей.

— Он может быть только главным пайщиком. Старшим.

Она замерла, не понимая.

— Поэтому будет так, — продолжил я, уже диктуя свои условия. — Пункт о браке откладывается. На неопределенный срок. К его обсуждению мы вернемся после того, как решим крымский вопрос и разберемся с этой вашей блокадой. Когда у меня будет время думать не только о выживании. А вот уставной капитал и доли в новом предприятии можем пересмотреть прямо сейчас. Право решающего голоса и большая часть пая останутся за мной. Вы получаете долю, место в совете правления и все обещанные барыши. Мои технологии и управление, ваши деньги и пути. Это мое встречное предложение. И оно единственное.

Она смотрела на меня, на ее лице мелькнуло что-то похожее на восхищение. Она пришла покупать, а ей предложили войти в долю, но на правах ведомого. Я перехватил инициативу. Она хотела получить полный надзор над активом, я же предложил ей лишь доступ к его плодам.

Анна долго молчала, переводя взгляд с моего лица на бумаги. Я буквально видел, как в ее голове взвешиваются риски: принять мои условия, получив огромную прибыль, но оставшись на вторых ролях, — или отказаться и поставить под удар все. Анна едва заметно выдохнула.

— Вы сильный противник в любом торге, Петр Алексеич, — произнесла она без лести. — Возможно, даже слишком сильный для своих союзников. Хорошо. Ваше слово принято. Мы подготовим новый договор на ваших условиях.