Бальтазар (СИ). Страница 26

— Я безмерно люблю свою сестру, но даже ей я не позволю встать у меня на пути, — с легкой усмешкой отвечаю. — А потому приготовься умереть Константин, я подарю тебе покой, а заодно столкнусь лицом к лицу со своим любимым кошмаром. Сестра, если ты меня слышишь… — со всей серьезностью произношу: — Я обязательно вернусь к тебе, когда стану достоин стать подле тебя, но не в качестве очередной игрушки, а в качестве твоего брата. Спасибо за то, что ты любишь меня, что укрепила мою веру в тебя, но пришло время и тебе поверить в Люциуса Бальтазара!

Не говоря ничего больше, я атаковал. Мои глаза вспыхнули светом, впервые за начало своего путешествия, я ощутил уверенность в своих силах. Сестра меня действительно любит, иначе она уже давно убила меня, как она сама меня учила. Чтобы она нарушила свои же принципы, должно было произойти что-то действительно невероятное, например, она действительно могла полюбить своего брата, только так я мог остаться в живых.

Осознав столь простую мысль, источник в груди перестал трепетать, вновь став тем, чем и должен — оружием в моих руках, чистым светом!

— Умри! — обращаюсь не столько к Константину, сколько к своему страху. — Сгиньте вы все! Мне больше не нужна ваша любовь и признание! — пройдясь своим обжигающим взглядом по витражам предков. — Поскольку она уже есть у меня от человека, который поистине мне дорог!

У меня за спиной на миг распахнулась пара белых крыльев, и пускай это был лишь отзвук моего источника, но на этот краткий миг я стал цельным, ощутив гармонию с миром. Я был Бальтазар, а потому я лучше сдохну, чем признаю свою слабость! Нет ничего, чего я не могу сделать своей силой! Константин даже не пытался увернуться от моего огненного взора, на его лице застыла лишь пугающая улыбка, перед своей смертью он кинул костяной посох к моим ногам, который загремел костяной головой на навершие, катясь по ступеням.

Когда буйство света стихло, я одним волевым усилием поглотил разлитую в холле силу. Откуда-то из темноты по мне ударила ослепляющая молния, причем была она сильней, чем от птеродактиля. Упав на колени, ощущая запах паленой ткани, от моей формы, что передала мне Сонми, отходил дымок, а на груди виднелось тлеющие отверстие. Я справился с этим страхом, но впереди меня ждал настоящий Ужас. И пускай сестра подбодрила меня столь «причудливым» образом, в своем стиле, но даже так это лишь повысило мой шанс, не более.

Пока я приходил в себя, я опустил взгляд на костяной жезл. Черепушка в навершие с вытянутыми острыми зубами, торчащие ребра из ручки, которые сжимали темный камень. Кажется, нечто похожее, но меньшего размера передал Игорь своей бывшей ученице, а ныне Верховной Ведьме. Не сомневаюсь ни секунды, я поднял артефакт, ощутив, как он покалывает кончики пальцев. Эта была могущественная вещь, которая хранила в себе зловещую силу, мой светлый источник был не в восторге от такого соседства, но я уже привычно проигнорировал его, пытаясь подняться на ноги с помощью этой штуки.

Когда мой враг явится сюда, чтобы меня спа… добить, я должен встретить его во всем своем великолепии, стоя крепко на ногах!

***

Генриетта Бальтазар сидела в кресле, поджав ноги, и неотрывно смотрела в матовую поверхность черного хрустального шара. В его глубинах клубились тени, и из них проступали знакомые очертания. Она видела его. Своего дорогого, единственного Люциуса. Видела, как он, охваченный священным гневом, крушил порождения своей же воли. Слышала каждое его слово, отточенное и яростное, как клинок. И на её устах, обычно подернутых ледяной усмешкой, играла нежная, почти материнская улыбка. Улыбка, от которой у самых отъявленных негодяев в мире стыла кровь в жилах.

«Я обязательно вернусь к тебе, когда стану достоин…»

Его голос, полный непоколебимой решимости, отозвался в тишине комнаты эхом. Генриетта медленно провела длинным заостренным ногтем по поверхности шара, и образ стал четче. Она видела боль в его глазах, когда он понял её игру с Константином. Видела, как эта боль тут же превратилась в топливо для его ярости. И это было… прекрасно.

Она прекрасно знала о плане старого Игоря. Знать чужие секреты было её работой. Она могла бы запечатать его дряхлый дух в самой дальней урне фамильного склепа, могла развеять его замыслы одним щелчком пальцев. Но не стала. План основателя рода, этого древнего грешника, оказался… удобен. Он предоставлял идеальный полигон, идеальную печь для закалки её самого ценного сокровища.

Она хотела не просто брата. Она хотела создать идеального партнера, равного, того, кого можно было бы любить, не опасаясь разочароваться. И процесс этого творения был мучителен и восхитителен одновременно. Сколько раз она была на волоске от того, чтобы сломать его, поддаваясь гневу или раздражению? Сколько раз её пальцы сами тянулись к ритуальному кинжалу, чтобы положить конец этому болезненному эксперименту?

Но глядя сейчас, как он, охваченный сиянием своей истинной сути, сокрушает её же подарок: тень Константина с костяным посохом; Генриетта испытывала неприкрытый, животный восторг. Гордость распирала её изнутри, сладкая и опьяняющая. Это был ЕЁ брат. Плоть от плоти, кровь от крови Бальтазар. Она приняла бы его любым: сломанным, покорным, вечным ребёнком в её коллекции. Но он… он не переставал бороться. Не переставал восхищать и удивлять.

— Ты всё же поступила по-своему, — в темноте, беззвучно, материализовалась фигура.

После стольких веков уже не столько призрак, а скорее сгусток ещё более древней тьмы, принявший облик человека. Генрих Бальтазар. Основатель. Вот только Генриетта даже бровью не повела, не отрывая взгляда от шара.

— И вы ожидали от меня иного? — её голос был спокоен и холоден. — Мой брат не станет слепым орудием вашей мести, старик. Как вы того жаждали.

— Да, он силён, — согласился призрак, и в его тоне прозвучало нечто, отдалённо напоминающее уважение. — Оглядываясь назад, я уже почти жалею, что пытался его убить в колыбели. Но именно тогда, в тот миг, он впервые продемонстрировал свой… потенциал.

— Который вы поспешили запечатать, — отрезала Генриетта, и в её голосе впервые прозвучала сталь.

— Да, и я не жалею об этом, — основатель парировал с той же ледяной прямотой. — Пусть его источник в итоге приобрёл этот мерзостный белый окрас, лишившись благородной тьмы. Но лучше уж так, чем позволить той чудовищной силе поглотить его целиком ещё во младенчестве…

— Он стал бы Величайшим Тёмным Магом за всю историю нашего рода, — произнесла Генриетта с лёгкой, почти театральной грустью.

— Но прежде он уничтожил бы всё, к чему прикоснулся, включая этот мир, — мягко, но неумолимо закончил Генрих. — Наша цель сбросить тиранию алхимиков, для чего мы и собираем Братство Теней. А не для того, чтобы стать могильщиками всего сущего. Пожалуй, даже хорошо, что Люциус на время обучения покинет это место. В ближайшее время здесь станет слишком… шумно. Вряд ли в такой обстановке он смог бы сосредоточиться на учебе.

На губах Генриетты появилась довольная ухмылка.

— Да, зная характер моего брата, он непременно бросился бы в бой одним из первых, — она покачала головой, и в жесте была странная нежность. — К тому же, мы наконец-то избавились от той крысы, что из-за своих сентиментальных слабостей так и не заметила наших приготовлений.

— Не недооценивай Игоря, — предупредил основатель, и его фантомная форма на миг стала чуть плотнее. — Он был талантливым мальчишкой. Очень талантливым. Если бы не его пристрастие к выпивке и ведьмам, то из него мог бы выйти толк.

— Сейчас это уже не имеет никакого значения, — отмахнулась Генриетта, её взгляд снова вернулся к хрустальному шару, где Люциус, шатаясь, поднимался на ноги. — Теперь важно иное. Пора объявить всем Тёмным Домам, что Братство выходит из тени. Слишком долго мы прятались во тьме. Пора напомнить этому миру, кто в нём истинный хозяин. Пора древним чудовищам выйти на свет…