Игра саламандры. Страница 3

Федерика – ее лучшая подруга, спутница и компаньонка – фламинго рода Phoeniconais minor, тощая девушка, психопатка, помешанная на запорах, размерах груди, шоу талантов и тату. Почти все время советует другим, как бороться с прыщами, прославляет Джессику, потому что та «просто чудо», и следит за модными блогершами в надежде однажды стать одной из них.

Последней следует Гага, недавно прибывшая в приют. Она ждет, что в ближайшее время вольется в свиту Джессики. В связи с этим все ее старания, как у сомика-чистильщика Otocinclus, направлены на поддержание в опрятном состоянии и порядке комнаты этих двоих – в надежде, что ее примут в подруги на полную ставку. Кроме того, много спит, плохо учится и смеется невпопад.

Само собой, во главе стола, прямо напротив Оливо, сидит властелин этих дементоров [15] , Джокер [16] без грима, орк [17] без бороды, нетленный мистер Хайд [18] , Халк, который уже никогда не станет Брюсом Бэннером [19] . Короче говоря, Мунджу.

Оливо поглядывает, как он уплетает три порции пасты аль форно [20] , шесть эскалопов, две тарелки картошки и один невероятного размера кусок бисквитного торта. Именно столько, молча, уставившись в тарелку, не удостоив соседа ни единым взглядом, только что поглотил Мунджу.

Можно было подумать, что ему даже в голову не приходит, будто это Оливо разболтал о тайнике с травкой, запустив таким образом процесс его исключения из приюта, где Мунджу за последние годы обзавелся девушкой, бандой приспешников и прибыльной сетью сбыта наркотиков.

Оливо не может поверить своим глазам, но, похоже, дела обстоят именно так: Мунджу помалкивает и ест с немой прожорливостью барсука Meles meles Linnaeus – зверька, с которым он делил в прошлом увлечение подземными лабиринтами. Не знаю, понятно ли объясняю. Между тем трое его прихвостней и подруги громко болтают, прикалываются и смеются, как обычно совершенно не интересуясь происходящим на другом конце стола, где сидят воспитатели и лузеры.

«Ну вот видишь», – только собрался подумать Оливо, всю ночь пролежавший с готовым лопнуть в любую секунду мочевым пузырем, разглядывая белый потолок в ужасе от мысли, что встретит кого-нибудь из них по дороге в туалет, и представляя самую страшную месть, однако же… Правду говорят: страхи оказываются иногда сильнее того, что может случиться на самом деле…

Именно это сейчас и происходит.

3

Порой кажется, что все идет к лучшему, то есть все в порядке, но только до тех пор, пока не замечаешь какую-нибудь мелочь и не понимаешь, что ошибался: на самом деле все идет прахом, хуже некуда, до омерзения. В двух словах: ты зашкваренный или, как сказала бы Аза: плаваешь по уши в помойной яме, из которой шансов выбраться у тебя столько же, сколько их было у Людовика XVI [21] , когда он стоял на коленях у гильотины.

Именно такую мелочь, лежа в кровати, уже несколько часов усиленно перетирает в голове Оливо. Раз за разом он прокручивает момент, когда после обеда Гектор разрешил всем уйти и Мунджу, поднимаясь, мельком бросил взгляд в его сторону.

Он не то чтобы посмотрел, а так, знаете ли, взглянул исподлобья. Однако чем больше Оливо роется в мыслях, возвращаясь к тому моменту, тем четче проявляется еле заметная, сложенная из маленьких букв, но вполне читаемая фраза: «Я ЗНАЮ!» – и под ней совсем мелко: «Ну и огребешь ты у меня, наглая свинья!»

Вот почему, когда в дверь стучат, он тут же вскакивает на ноги.

– Оливо?! – зовет Гектор. – Можем поговорить минутку?

– Да. – Оливо с облегчением выдыхает.

Гектор открывает дверь, но не входит, что означает – дело срочное.

– Послушай… – говорит он. Если Гектор начинает с «послушай», не жди ничего хорошего. – Директриса Атраче вызывает тебя в свой кабинет: там кто-то хочет поговорить с тобой.

Быстро прикидывая в уме, Оливо сразу понимает, что его ждут плохие новости. Но если перебрать в голове все, какие только возможно, плохие новости, их может статься не так уж и много. Что это за человек хочет с ним поговорить? И почему в кабинете Атраче? Однако трудно придумать новость хуже той, что Оливо получил, когда ему было восемь лет, – известие о том, что остался сиротой, без отца и матери; тогда же он узнал подробности их смерти.

– Оливо?

– Да.

– Пойдем?!

– Да, – кивает и показывает, что ему нужно завязать шнурки на ботинках.

– Ну давай, я в коридоре.

Оливо ожидает, пока закроется дверь, и поворачивается к Азе. Она, сидя задницей на столе и поставив ноги на стул, стрижет ногти. Но тут же отвлекается от своего занятия и смотрит на него:

– Ну чё?

– Что «чё»? Нужно идти к директрисе.

– Так в чем проблема, головастик в обмороке? Не съест она тебя! Хотя, конечно, если посмотреть на размер ее талии…

– Как думаешь, что ей нужно?

– О, какой вопрос! Усыновить тебя, переписать на тебя свой банковский счет, выдать за тебя свою дочь или самой жениться на тебе, вымыть тебе ноги собственными слезами, клонировать, избрать тебя мессией [22] и подарить почку, хотя, глядя, как ты ешь, я бы свою почку и на выходные тебе не одолжила… Ну с какого хрена я должна знать, что она хочет! Пойди да узнай! Ты сирота, не от мира сего, у тебя нет друзей, нет девчонки потрахаться, нет денег, нет образования, нет будущего, и через пару часов ты не исключено что останешься и без головы, которую Мунджу прищемит дверью. Что хуже этого может еще с тобой случиться? Впереди только лучшее, разве нет? Иди-иди, головастик Винни-Пух, а я здесь крепость поохраняю. Если придет Мунджу по поводу яичек, скажу ему, чтобы зашел через полчасика.

Оливо и Гектор идут по коридору, поворачивают к заднему выходу, чтобы миновать холл, где другие воспитанники смотрят фильм и играют в карты. На улице дождь, сегодня суббота – значит у Гаги, Федерики, Стефана и Октавиана никаких занятий в школе, у Джессики никакой практики в парикмахерской, не работают и профессиональные курсы электриков и токарей у Мунджу и Галуа. В субботу днем все на базе.

– Директриса разрешила мне тоже присутствовать. Не возражаешь? – спрашивает Гектор, когда они проходят через актовый зал.

– Угу.

– Сколько слов сказал уже?

– Двести тридцать восемь.

Гектор быстро подсчитывает в уме. Он уже поднаторел в этом.

– Трехсот шестидесяти двух будет достаточно. – Кивает головой.

Они выходят на задний двор, где паркуют машины воспитатели, посетители, обслуживающий персонал и родственники воспитанников (немногочисленные). Приют находится в помещении бывшего обжигового завода – кирпичной фабрики. Не знаю, понятно ли объясняю. Последний его владелец подарил завод частному фонду, который содержит в нем приют и управляет им. Фонд называется «Мы есть!», в провинции Турина у него шесть подобных учреждений для детей и подростков, а также интернаты для уже выросших воспитанников, таких как Мунджу. Среди подопечных кого только ни встретишь: сироты, иностранцы без вида на жительство, чудные и проблемные, с суицидальными наклонностями, отбывающие срок вместо реального заключения в колонии, парни и девчонки, спасенные от занятий проституцией или от родителей – насильников, эксплуататоров, жестоко с ними обращавшихся, а также отстающие в развитии дети – наследие еще тех времен, когда их содержали вместе со всеми.

Оливо живет в одном из укромных, удаленных от Турина приютов, предназначенном для ребят, которые оказались в тяжелых жизненных обстоятельствах, нуждаются в помощи либо прячутся по необходимости от злоумышленников, готовых их похитить или причинить вред. Именно поэтому здесь все ходят в школу в небольшой горный поселок, а не в город и всегда в сопровождении. По этой же причине им нельзя пользоваться соцсетями и выкладывать в интернет фотографии, чтобы исключить риск раскрыть свое местоположение. Но на самом деле все это делают, и мобильники у всех есть, и симки, спрятанные в унитазах, под плитками, даже в творческой мастерской. Но для Оливо, как и для Розы, это вообще не проблема: у них никогда не было мобильников.