Судьба империи (СИ). Страница 13

Зазвенел металл. Удивительно было наблюдать, что вокруг подраненного Татищева стояли трое его бойцов, готовые отдать жизни за Василия Никитича. Что-то мне подсказывало, что только лишь за деньги так бандиты себя не ведут. Ну да ладно, Татищев — хитрый лис. Наверняка знает, как мотивировать своих бойцов.

Фроловские ребята споро работают клинками. На рожон не лезут, работают парами, сразу же оттесняя противников. Нас больше, мы можем позволить сражаться двое на одного. И вопросы о чести оставлены на потом.

— Бах! — один из подранков-бандитов стреляет, и тот заваливается на спину. Остаётся только надеяться, что кираса сдержала удар, или пуля хотя бы глубоко не зашла и не задела важных органов.

Татищев приподнимается, его поддерживает один из бойцов, они пытаются уйти. Уже два шага сделали в сторону кухни.

— Не дать уйти Татищеву! — кричу я, указывая рукой в сторону.

Только за то, чтобы дать своему хозяину относительно спокойно приподняться, приносит жертву один из бандитов, жертвуя собой же. Он рьяно отмахивался шпагой, подбегая к тем штурмовикам, которые старались приблизиться к Татищеву.

Василий Никитич встал в полный рост и посмотрел на меня. Наши глаза встретились. Я смотрел жёстко и решительно на своего врага. Он ухмылялся. Ну ничего, посмеемся чуть позже, когда я буду с ним разговаривать. А потом медленно убивать.

Тут правая рука Татищева извлекла пистолет из-за спины. Я поспешил сделать то же самое и уже направлял дуло своего пистолета в сторону врага. Я не хотел его убивать. Вернее, не сразу. Мне нужно было кое-что обсудить, прежде чем…

— Бах! — резко докручивая руку влево, где всё ещё сидел связанный мой брат, улыбаясь до ушей, Татищев выжимает спусковой крючок.

Пуля летит в моего брата, снося Александра Матвеевича вместе со стулом.

— Бах! — стреляю и я.

Пуля летит в голову Татищеву, вышибая ему мозги.

Мой враг падает с грохотом на спину. И тут же заканчивается бой. Оставшиеся трое его бойцов кидают оружие, поднимают руки, быстро ложатся на пол.

Не всё так произошло, как предполагал я. Так что особого удовлетворения, не говоря уже об эйфории, не случилось. Да и видел, как корчился от боли один из фроловских бойцов, раненный в ногу. Еще один лежал без сознания. Но там пуля застряла в кирасе. Так что придет в себя.

Я подошёл к своему брату, предполагая, что кираса, которая была у него надета и спрятана под камзол, всё-таки должна была сдержать пулю. И только сейчас я заметил, как расстёгнутая кираса лежит под столом…

Я склонился над Александром Матвеевичем. Слезы предательски полились с глаз. Сегодня один из худших… Нет, самый худший день в моей новой жизни.

От автора:

Кондитер Ивана Грозного: https://author.today/work/491322

Глава 7

Все человечество — один вид, живущий на одной планете. А все различия только у нас в голове.

Вишен Лакьяни

Петербург-Гатчино

4–8 сентября 1735 года

Брат был мёртв. Можно было долго и упорно пытаться провести какие-то реанимационные действия… Нет, бесполезно. Пуля пущена в сердце.

Я до хруста сжал кулаки. Скрежетали зубы, губы и щёки подёргивались в нервном тике. Хотелось разрыдаться. Но отчего-то я сдержался. Дело не закончено.

Недооценил я степень решительности Василия Никитича Татищева. Даже не предполагал, что он пойдёт на такие крайние меры, и что окажет столь упорное сопротивление. До сего дня операция шла вроде бы как по маслу. Мне не сообщали ни о каких признаках того, что Александр Матвеевич плохо отыгрывает. Напротив, мой нынче умерший братец практически истерил, когда лаялся на меня на чём свет стоит.

Да и не промах был брат, и с характером и с навыками бойца. Так что…

Моя ошибка… Моя первая существенная ошибка. Если все, или почти все получается, то наступает опьянение от успехов. И вчерашний день-начало сегодняшнего ярко показали мне, что… Нужно больше думать, чтобы больше делать.

Я заигрался. Хотел красиво поступить, предельно выгодно, чтобы выпытать у Татищева некие тайны про несметные сокровища. Более того, я собирался отжать у него пару заводов. Чего только человек не сделает, чтобы спасти свою жизнь. Думал, что отпущу, якобы, Татищева, как только он подпишет дарственную. Он выедет из Петербурга, проедет дорожный пост, а там уже и лишать его жизни, заметая следы.

Вот такой план был. Получается, что жажда наживы подвела. Это одна из причин. И как бы я не объяснял себе, что все только ради процветания Отечества, отвественность с меня не снимается и при благих целях.

— И как же теперь его Гильназ? — вслух сказал я.

А внутренне дал себе зарок, что обязательно эту девушку выручу. Более того, возьму над ней такое шефство. Она не раз ещё вспомнит добрым словом того, кто изменился, скорее всего, и ради неё, и из-за неё. Вспомнит Александра Матвеевича Норова.

— Гришку сюда немедля! — выкрикнул я.

Тут же сразу двое бойцов группы захвата рванули к моей карете. Все видели мое состояние, шарахались, держались чуть в стороне, будто бы я сейчас начну истерить и размахивать шпагой.

Гришка — это один из людей, которых я просил себе в секретари. Парня ещё учить и учить. Но что у него не отнять, за что я сразу же принял его, как только узнал о таком… У беспоместного дворянина Григория Ивановича Алёхина был уникальный дар. Он сам писал великолепным каллиграфическим почерком. Ну и умел подделывать чужие.

Тело брата аккуратно подняли и понесли в мою карету. Отъезд по месту службы откладывался ещё на три дня. Надо будет достойно похоронить Александра Матвеевича. Закажу ему соборование в Петропавловском соборе. Поставлю памятник на кладбище. Хотя… какая уже разница, где именно.

Сразу после похорон лично займусь тем, что потребую, если надо, так дам взяток, чтобы труды и записки Александра Матвеевича были изданы в Академии наук. Пусть его имя увековечится. Да и видел я эти труды — уникальные.

Мы будем хоронить русского Карла Линнея… Вот только бы не винить себя в этом, иначе тяжко придется. Поедом грызть себя стану изнутри. А это только делу повредит.

Через минут пять привели Григория. Опустошённым голосом я указал ему на то, что нужно сделать. Григорий Алёхин раскрыл папку и стал дописывать в неё почерком Татищева недостающие слова.

Это были подготовленные документы, свидетельствующие о том, что Василий Никитич Татищев планировал войну против башкир. Но самое главное то, что он собирался после этой войны объявить себя государем всего Урала.

Вот так, ни много, ни мало, но Татищева я сейчас уничтожаю полностью. Убил его телесно, уничтожаю о нём хоть какую-то добрую славу. Не успел он стать историком, и не надо. Будет другой исторический труд в России.

Я отдал свои записи на редакцию и рецензию Ломоносову. Ему, конечно, там многое не понравится, как и некоторая роль норманнов в становлении государства Российского. Но Михаилу Васильевичу следовало бы раскопать пару курганов в Гнездово, чтобы понять. Да — были норманны на службе у славян. Вот так, и не иначе. Они служили, как саксонец Миних служит России сейчас.

Ломоносов грамотный человек и мыслит научными категориями. Так что лучшего рецензента по истории России мне не найти. Ну не хочу обращаться к Байеру или Шлецеру по сакральному, личному, важному, по истории своего Отечества. Пусть бы немцы иными науками занимались.

Казалось бы, что можно было и подделать дарственные от Татищева. У него же с собой личная печать. Подделать почерк, приложить печать, и все. Но о бое обязательно узнают. Куча вопросов появится, если через некоторое время я заявлю на право владения некоторыми из личных заводов Василия Никитича. Так что с ними я пролетаю.

Быстро, я бы сказал, что профессионально, трофеились все вещи Татищева. Хозяин таверны был одним из тех, кого мы убили, но и кто пытался убить нас. Так что обчищалась и таверна. Вплоть до того, что фарфоровый сервиз, не говоря о с столовом серебре, все забиралось.