Рожденный, чтобы жечь! 3 (СИ). Страница 23
Студентов как ветром сдуло, оставив Борю наедине с Валентиной и злобно поглядывающим из клетки Разрушителем.
Валентина, проводив взглядом исчезающих второкурсников, обернулась к Боре и, прищурившись, сказала:
— Ну, Клеменко, ты попал. Ректор тебя живьем сожрет. И, честно говоря, я даже не знаю, как тебя спасать буду. Какого чёрта ты вообще здесь устроил? Как он выбрался?
— В душе не е…
— Придурок!
С этими словами она развернулась и направилась в сторону здания академии, оставив Борю в компании перепуганного демона, клетка для которого больше напоминала груду металлолома. Боря вздохнул и, почесав затылок, поплелся в сторону академии.
Боря брёл к ректорату, размышляя о превратностях судьбы. И ведь не сказать, чтоб он сам нарывался. Просто Разрушитель Миров оказался каким-то хилым. Другие на его месте, может, и планету стёрли бы, а этот…
Только клетку разломал и сеанс групповой паники сорвал.
В кабинете ректора пахло пылью, нафталином и суровой обречённостью. Сам ректор, седой, как лунь, сидел за массивным дубовым столом и смотрел на Борю взглядом, полным вселенской скорби. Рядом с ним, сложив руки на груди, стояла Валентина, явно не испытывающая ни малейшего желания заступаться за студента.
— Клеменко, — глухо произнес ректор, даже не поздоровавшись. — Что это было? У меня тут академика Элиаса чуть кондратий не хватил. Министр названивал. Пресса… Ты хоть понимаешь, что натворил?
Боря пожал плечами.
— Да я вроде ничего такого… Он сам вылез. А потом выпендривался.
Ректор тяжело вздохнул и потёр переносицу.
— Выпендривался? Разрушитель Миров? Перед второкурсником? Клеменко, ты всерьёз думаешь, что это звучит правдоподобно?
— Ну а чего ему ещё делать? — парировал Боря. — Миры рушить после обеда разве что. А пока постоял бы, да побоялся. Мне вот, например, вообще не до него было, я голодный.
Ректор закрыл глаза, пытаясь сохранить остатки самообладания. Валентина тихонько хмыкнула. Боря заметил, как угол ее губ слегка приподнялся в улыбке.
— Клеменко, — процедил ректор сквозь зубы, — ты у меня доиграешься. Знаешь, сколько сил было вложено в то, чтобы демона привезли сюда на практикум? Знаешь, сколько согласований, разрешений, взяток, в конце концов? А ты… Ты просто взял и выпустил его погулять!
Боря пожал плечами.
— Да я ж не специально. Клетка хлипкая какая-то. Я ж думал, там сталь, а там… фольга какая-то. Он чихнул, она и развалилась.
Валентина подавила смешок, но ректор был непреклонен.
— Клеменко, я понимаю, ты у нас талантливый. Один из лучших на курсе. Но талант без дисциплины — это как порох без гильзы. Взрыв, конечно, будет, но толку никакого. Ты должен понимать, что с такими вещами шутки плохи. Настоящий демон — это не котенок, которого можно погладить. Это тварь гораздо сильнее одержимых, в конце концов! Он может… Он мог… Да что я тебе рассказываю!
Боря вздохнул. Он знал, что ректор прав. Но что он мог поделать? Не его вина, что клетка оказалась такой хлипкой. И не его вина, что Разрушитель Миров решил погулять. В конце концов, он всего лишь хотел помочь.
— Ладно, — сказал ректор, устало откидываясь на спинку кресла. — Ты слишком ценный кадр. Но наказание ты понесешь. И наказание будет суровым.
Боря насторожился.
«Наказание? — пронеслось в его голове. — Ля, а за что? Было задание — я его выполнил, почти. Не дал даже демону выйти за рамки дозволенного! Да и вообще, надо было предупреждать о подобном!»
Но вместо возмущения он спросил:
— Каким?
Валентина не отрывала взгляда от понурой фигуры Клеменко, медленно бредущего по направлению к общежитию. В его походке читалась не только усталость, но и явная подавленность.
Она вздохнула, но в ее глазах не было сочувствия. Скорее, наоборот, в них проскальзывало раздражение.
— Я не понимаю, ректор. Он чуть не сорвал операцию, рисковал жизнями стольких людей. Это недопустимая халатность, — она обернулась к нему, ее голос звучал твердо и бескомпромиссно. — Наказание должно быть соразмерно проступку. Мягкость в таких вопросах может привести к еще более серьезным последствиям в будущем. Нужно показать остальным, что подобные действия не останутся безнаказанными.
Ректор молчал некоторое время, наблюдая за тем, как солнце медленно уходит за горизонт, окрашивая небо в оттенки багряного и золотого. Он понимал опасения Валентины, ее стремление к порядку и дисциплине в этом непростом мире, где переплетались наука и магия, реальность и потустороннее. Но он также видел в Клеменко не только нарушителя спокойствия, но и человека, столкнувшегося с чем-то выходящим за рамки его понимания.
— Кровожадность — плохая советчица, Валентина, — наконец произнес он, не отрывая взгляда от заката. — Я понимаю твои опасения, но в данном случае я считаю, что Клеменко действовал, исходя из лучших побуждений. Да, он перегнул палку, повредил ценный экземпляр, но его реакция была вполне объяснима.
— Он сам же его и выпустил! Я уверенна!
— Нет. Я видел всё иначе. Представь себя на его месте: молодой человек, еще не окрепший духом, внезапно сталкивается с существом, о котором только читал в книгах. Демон, во плоти. Не думаю, что кто-то из нас отреагировал бы хладнокровнее.
Валентине очень не понравилось то, что она услышала. Но ректор продолжил, не взирая на её кислое выражение лица.
— Тем более, он сумел взять себя в руки и остановить угрозу, пусть и не самым изящным способом. Важно помнить, что их не было на нашей земле несколько столетий. Само столкновение с подобной сущностью — уже сильнейший стресс.
— Но… — попыталась возразить Валентина, однако ректор поднял руку, прерывая ее.
— И потом, Валентина, не будем забывать, что мы не карательная организация. Наша задача — оберегать, изучать и направлять. Мы должны помочь Клеменко справиться с этим опытом, понять его и извлечь из него уроки.
Девушку услышанное огорчило. Ещё сильнее, чем-то, когда она не добилась наказания после своего освобождения. Тем более, что именно по той причине, что Клеменко появился там, на том складе йогуртов, она не смогла обуздать силу кукловода. Хотя специально попала под контроль, развивая собственный иммунитет.
— Наказание не всегда лучший способ достижения цели. Иногда достаточно просто поговорить с человеком, объяснить ему его ошибки и дать ему возможность исправиться. Клеменко — талантливый ученик, и я уверен, что он сможет принести еще много пользы нашей академии. Не будем спешить списывать его со счетов из-за одной ошибки, совершенной в состоянии шока. В конце концов, все мы люди, и все мы можем ошибаться.
Валентина поджала губы, чувствуя, как гнев медленно закипает внутри. Слова ректора казались ей наивными и опасными. Она, как никто другой, знала, что с потусторонними силами нельзя церемониться. Любая слабость, любая ошибка могла стоить слишком дорого. Ее собственный опыт научил ее этому горькому уроку.
Она предпочла бы видеть Клеменко, измотанного тяжелыми исправительными работами, усердно изучающего защитные заклинания, чем праздно шатающегося по коридорам академии, лелеющего в себе оправдание собственной глупости. Ей очень не нравилось то, что ректор позволял эмоциям затуманивать разум. В этом мире чувства — непозволительная роскошь.
— Вы слишком мягки, ректор, — процедила она сквозь зубы, с трудом сдерживая раздражение. — Понимаю, что вы видите в нем потенциал, но у нас нет права рисковать безопасностью других ради чьих-то перспектив. Что, если в следующий раз он выпустит не демона, а что-то гораздо более опасное? Кто тогда будет отвечать? Вы? Я? Или те студенты, которые окажутся на пути у этого существа?
Ректор вздохнул, поворачиваясь лицом к Валентине. В его глазах читалась усталость, но и решимость. Он не собирался менять свое решение, несмотря на ее протесты.
— Валентина, я понимаю твою тревогу, но я не думаю, что Клеменко представляет реальную угрозу. Он допустил ошибку, да, но он не злодей. Он испугался и запаниковал. Это не делает его опасным преступником, заслуживающим сурового наказания. И потом, я повторюсь, мы — не карательная организация. Если мы будем наказывать за каждую ошибку, то кто рискнет проявить инициативу, кто захочет исследовать неизведанное? Мы должны создавать атмосферу, в которой люди не боятся ошибаться, в которой они могут учиться на своих ошибках и становиться сильнее.