Товарищ Йотунин (СИ). Страница 16

Это отлично понимали что мои старые кахетинские соседи, что новые — казанские… Я же, по доброте душевной и пустячности предлагаемой нагрузки, отказывал редко.

Тем более, знали бы вы, какие перемячи жарила Джиляк-апа, мать самого активного в деле стройки и ремонта казанского — тогдашнего — моего соседа! Ум отъешь, что такое, а не перемячи!

Дом, в общем, был, и был вполне себе.

Я поднялся по внутренней лестнице сначала на второй, потом на третий поверх, заглянул и на чердак.

Лестница не скрипела, крыша не текла, не гуляли по углам ожидаемые сквозняки. В комнатах и проходах даже не пахло сыростью и плесенью — а ведь от дома-на-болоте чего-то подобного ожидаешь в первую очередь…

В целом, недвижимость меня порадовала. Оставалось прояснить главный вопрос.

— А где лаба? — обратился я к орку.

Зая Зая в это время уже уверенно разжег дровяную плиту — несколько поленьев обнаружились там же, в кухне первого этажа — и сейчас ставил на решетку пузатый чайник.

— Да вот же, — ответил урук, даже не оборачиваясь.

— Да где? — настаивал я.

— В рифму не буду, — порадовал меня орк. — Хотя хочется! Тут она, твоя лаба. Вот плита, по шкафам посуда. Вода течет оттуда — в указанном углу действительно тихонько капал старинного вида бронзовый кран, — и уходит туда, — прямо под краном я, даже без всякого эфирного зрения, ощутил трубу, выведенную в какой-то бездонный провал — расположенный, к счастью, не прямо под фундаментом.

— Плита на дровах? — уточнил я.

— Необязательно, — ответил орк. — Кристаллы в тумбочке, там еще мегаватта на три. Только дорогие они… Чайник можно вскипятить и так, по старинке.

Вопрос о мегаваттах я с трудом, но сдержал — не хотелось, отчего-то, расстраивать товарища проявлением ложной своей амнезии.

Известно ведь, что электрическая энергия не запасается внутри кристаллических структур… Или это одно из отличий законов физики этого мира? Стоило разобраться, но сделать это я решил чуть погодя.

— Ничего, — зачем-то сказал я вслух. — Приходилось работать и в худших условиях… Намного худших!

— Когда это? — удивленно воззрился на меня Зая Зая. — В смысле, в худших? Эта лаба, кажись, всегда такой была… Сам же рассказывал — мол, наследство…

— А в бурсе? — по наитию ответил я, и, видимо, угадал.

— Ну разве что в бурсе, — согласился урук. — Те полтора урока, после которых тебя освободили от алхимии…

В голове зашумело: вновь явился голос, далекий и зовущий.

— Это после того, как я согласился на итоговые десять? — то ли догадался, то ли вспомнил, я сам.

— Да, мастак такой еще, — урук согнулся спиной, сделал постное лицо — не сказать, что в моем друге пропадал великий актер, но пожилого хэ-эс-эс он изобразил до крайности похоже, — мне нечему учить потомственного алхимика из клана Желтой Горы!

Посмеялись: чужие воспоминания неожиданно согрели душу.

— Слушай, братан, — информация появилась внезапно, столь же решительно была обдумана и потребовала немедленного прояснения, — а что с кланом? Тем самым, из которого я весь такой потомственный алхимик?

— А нет больше клана, — грустно, но весомо, уронил урук. — Был, да весь вышел. Ты — последний из… Дальше я уже не знаю, а ты, походу, не помнишь.

— Беда, — согласился я. — Своих нельзя забывать. Буду…

Тут в дверь постучали: сильно, уверенно, со всем на то правом.

Урук подобрал колун, случившийся у той же стены, возле которой лежали поленья.

Я вынул нож, чуть помялся и пошел открывать — думая на ходу о том, что сигналку, пожалуй, стоило разбудить обратно.

— Драссть, — прошипели мне сквозь дверной проем.

Существо, оказавшееся по ту сторону порога, смотрело на меня сразу четырьмя глазами.

Два были вполне человеческими, пусть правый и оказался прикрыт какой-то странного вида линзой, сквозь которую мигал нарочитый багровый огонек — несмотря на то, что само око ощущалось совершенно живым и неповрежденным.

Третий глаз размещался выше, прямо над переносицей, и относительно посередине между двух основных. Выглядел он, будто красная линза, аккуратно имплантированная прямо в лысый череп, причем давно — края раны зарубцевались пару лет назад или даже раньше.

Если первые три глаза выглядели сурово и страшновато, но относительно безопасно, то вот глаз четвертый…

Ниже, от уровня примерно моей груди, в лицо Вани Йотунина уставилось ошеломляющего калибра огнестрельное ружье.

— Пыряло — долой! — потребовал тот же голос.

Я предпочел подчиниться: несмотря на все мои навыки и познания в области волшебства, не было никакого желания проверять — не окажется ли незваный гость быстрее… Лишних дырок в организме не хотелось категорически.

— Кацман, Дамир Тагирович, — представился четырехглазый, опуская вниз зрачок четвертого ока. — Капитан Егерской Его Величества особой службы, личный номер — триста три сорок семь… А, да кому я это говорю! Ты — Йотунин?

Я кивнул: отрицать очевидное можно, но не в таких обстоятельствах.

— Тогда я войду, — не спросил, а именно констатировал, вновьприбывший.

Я сделал шаг назад, успев — боковым зрением — заметить, как принявший слегка напуганный вид урук аккуратно ставит на место тяжелый колун.

Нормальный, кстати, оказался дядька, пусть и наполовину железный.

Железо это поскрипывало, скрежетало, щелкало и иногда светилось, но в целом не вызывало никакой неприязни.

Тем более, что никакой ментальной защиты, ожидавшейся от чистокровного — в этом я был уверен — хомо сапиенс сапиенс, практически не оказалось. Так, было что-то смутное, не очень рабочее и реализованное, не поверите, чисто электрическим способом… Мне не помеха.

Так вот, в отсутствие защиты я читал его — намерения, не мысли — словно открытую книгу, напечатанную очень крупным и обязательно кириллическим, шрифтом, причем — на хорошем советском языке. Те были… Нормальные, вот что.

Слуга царю, отец солдатам, агрессию проявлять не желает, явился по делу, нуждается в помощи… Конкретно моей?

— Я чего зашел-то, — мы уселись за стол — только вдвоем, Зая Зая взял на себя временно обязанности радушного хозяина, и сейчас разливал по чашкам удачно подоспевший кипяток. — Я знаю, что ты, парень, алхимик. Странный, ненаучный, как и все ваше племя, но можешь, и даже — могешь!

— Яда не вари, приворотное не тронь, высшее не смей, наркотикам — бой, — пробормотал я, удачно вспомнив строчки из кодекса алхимика, приведенного в самом начале одноименного конспекта. — А так — чем могу помочь родному государству?

— Родному… Это ты хорошо сказал, надо запомнить, — жутковато улыбнулся лысый мужик о третьем глазе. — Тут вот какое дело…

Тут я случайно узнал такое… Полезное. Даже очень.

Видите ли, до этого разговора я всерьез полагал всякую хтонь чем-то вроде зоны отчуждения, возникавшей повсеместно в моем мире — по местам особенно страшных боев Великой Войны. Много магии, много смертей, блокирующие эфир контуры по периметру… Там, у нас, подобные зоны зачищали, и полностью устранили году к пятидесятому двадцатого — ровно к пятилетию Победы во Акте Втором.

Твари хтонические представлялись мне вариациями на тему простых чудовищ, даже названия ровно половины увиденного — конкретно, болотного лешего — совпадали с принятыми у меня дома. Некоторые сомнения вызывал гиблемот, но я сразу посчитал того волшебным мутантом, редкой флуктуацией стихийной магенетики…

В общем, выяснилось, что самое правильное название для такой флуктуации — не иначе, как слово «норма».

— Тут недалеко, — сообщил егерь. — На берегу Казанки, даже пешком — минут пятнадцать. Проехать — можно.

— Чего там? Если конкретно, — спросил я, правильно оценив страшные знаки, что делал лицом — из-за спины капитана — Зая Зая.

— Конкретно — Водокач, — последнее странное слово гость произнес так, что сразу стало ясно: это — личное имя. — Болеет. Надо бы полечить.

— Надо, — чужим деревянным голосом, будто против своей воли, согласился я. — Диагноз?