Ведьма и столичный инквизитор (СИ). Страница 3

- Беззащитная ты моя! – его голос был как лезвие, скользящее по камню. – Чего последние мозги-то уже посеяла? А хочешь силой мериться, зови жандармов. Они вмиг вздорную бабу успокоят. Посмотрим, кто кого...

Мужчина обвел меня взглядом, от моих стоптанных башмаков до растрепанных волос.

- И кому они поверят? Лесной оборванке с ее диким козлом-убийцей или уважаемому гражданину из столицы?

Я открыла рот, чтобы выпалить еще что-то яростное, но мужчина резко поднял руку, заставив меня замолчать. Этот жест был не угрожающим, а предостерегающим. Он наклонил голову, будто прислушиваясь.

Тишина. Даже Берни перестал брыкаться, насторожив уши. Птицы замолчали. Ветра не было. Казалось, сам лес затаил дыхание.

И тогда это донеслось.

Вой.

Но не волчий. Не медвежий. Не человеческий.

Глава 2

Теяна

Это был низкий, протяжный, хриплый звук, полный такой первобытной тоски и хищной ярости, что кровь стыла в жилах. Он вибрировал в воздухе, сотрясая листву на ближайших деревьях, отдаваясь ледяной дрожью в костях. Звучало это не просто опасно. Звучало это неправильно. Как будто сама природа содрогнулась от этого вопля.

Мы замерли. Все трое. Моя рука, сжимавшая веревку, обвисла. Я встретилась взглядом с незнакомцем. В его глазах уже не было ярости или надменности. Было нечто иное – мгновенное, острое понимание опасности, холодный расчет и... тревога? Да, определенно тревога. Мужчина выпрямился во весь рост, голова повернута в сторону, откуда донесся вой. Тело его напряглось, как тетива лука, каждая мышца очерчена под мокрой тканью камзола. Он выглядел теперь не разгневанным щеголем, а воином, почуявшим смертельную опасность.

Тишина после воя была звенящей, гулкой, давящей. Солнечный свет вдруг показался обманчивым и хрупким.

И в эту звенящую тишину Берни внес свою лепту.

«Бе-э-э-э», – блеянье прозвучало нелепо громко, жалко и испуганно. Он ткнулся мордой мне в бок, ища защиты, его глаза были полны животного ужаса.

Незнакомец резко обернулся к нам. Его черные брови сошлись в грозной складке над переносицей. Он приложил палец к губам в универсальном жесте «Тихо!», но взгляд был прикован ко мне. Напряженный, требовательный, почти отчаянный.

«Контролируй его!» – словно кричали серые глаза.

Но Берни, перепуганный до крайности, решил, что надо подать голос еще громче. Видимо, в его козлином сознании это казалось лучшей защитой от невидимого ужаса.

«Бе-э-э-Э-Э-Э!» – залился он громче, тряся головой и отчаянно брыкаясь, чуть не вырвав поводок.

- Угомони своего козла, дурочка! – незнакомец прошипел, не церемонясь. Его голос был сдавленным от напряжения и страха, который он явно пытался подавить. – Ты хочешь, чтобы это что-то нас нашло?! Он как колокольчик звонит!

Я попыталась зажать Берни морду ладонью, но он яростно мотал головой, вырываясь. Страх парализовал меня – страх за Берни, страх перед этим воем, и немного страх перед грозным незнакомцем, который вдруг оказался единственной опорой в этом сходящем с ума мире. Солнце все еще светило, но холод пробирал до костей.

- Ну, будь же ты мужчиной! – вырвалось у меня, отчаянная, глупая попытка переложить ответственность, сподвигнуть его на действие, на защиту. Голос мой сорвался на визг. – Раз такой важный и сильный, разберись… с тем, что воет. Ты же, небось, умеешь!

Незнакомец бросил на меня взгляд, полный такого немого возмущения и «ты-серьезно-сейчас-это-говоришь?», что мне стало стыдно даже в этот миг всепоглощающего страха. Его губы шевельнулись, но он не успел ничего сказать.

Тишину разорвал треск ломающихся веток и шум вырванного с корнем кустарника прямо перед нами, в двадцати шагах. Из густых зарослей папоротника и молодого орешника вывалилось оно. Мое дыхание перехватило. Мозг отказывался воспринимать. Даже Берни замолк, забившись за мои ноги.

Ростом с высокого мужчину. Оно стояло на двух ногах. Человеческих? Да, но искаженных. Слишком длинных, с неестественно вывернутыми коленями вперед, как у собаки, и заканчивающихся не ступнями, а огромными, когтистыми медвежьими лапами, впившимися в землю. Каждый коготь был длиной с мой палец, черным и загнутым.

Туловище его было массивным, покрытым свалявшейся, колючей шерстью грязно-бурого цвета, местами клочьями свисавшей, обнажая кожу под ней. Из спины торчали костлявые выступы, обтянутые кожей, как недоразвитые крылья летучей мыши. Хвост, толстый и чешуйчатый, как у ящера, с кисточкой жесткой шерсти на конце, нервно хлестал по земле, выбивая клочья травы.

Страшнее всего была голова. Она сидела на толстой, короткой шее. И была словно слепленной из кусков разных существ. Лоб – низкий, покатый, покрытый грубой, серой кожей, как у носорога. Нос – сплющенный, широкий, с раздвоенными ноздрями, из которых вырывалось хриплое сопение.

Рот был слишком широким, растянутым от уха до уха, даже в закрытом состоянии. Когда оно приоткрыло пасть, обнажились не зубы, а костяные пластины, острые, зазубренные.

Чудовище замерло, низко опустив свою уродливую голову. Слюна, густая и тягучая, как смола, капала из уголков рта с костяными зубищами.

И тогда оно издало звук. Низкое, булькающее урчание, исходящее из глубины его бочкообразной груди. Звук, от которого волосы встали дыбом. Звук голода, готового перейти в ярость. Оно сделало шаг вперед. Его медвежья лапа с глухим стуком опустилась на землю, оставляя глубокий след.

Незнакомец медленно потянул руку за спину, из заплечного мешка достал арбалет. Его лицо выражало абсолютную концентрацию и ледяную решимость. Мускулы были напряжены до предела, как у зверя перед прыжком. Он не смотрел больше на меня. Весь его мир, вся его ярость и надменность растворились, сузившись до этого гибридного кошмара, вставшего на нашем пути.

Чудовище пригнулось, его мощные задние конечности с вывернутыми коленями согнулись для прыжка. Урчание перешло в рык.

Оно сделало свой первый размашистый шаг. Земля содрогнулась. Незнакомец взвел тетиву небольшого, но крепко сбитого арбалета. Движения были резкими, без лишней суеты, но я видела, как дрожали его пальцы.

Щелчок. Шшш-тук. Испугавшийся рева чудовища Берни внезапно боднул нашего защитника в зад. Послышался треск ткани и ругань незнакомца.

Первая стрела просвистела мимо, вонзившись в ствол сосны сбоку от чудовища. Оно даже не дрогнуло.

- Ты издеваешься? Держи козла! Не то зашибу, – рявкнул недовольно незнакомец, не отрывая взгляда от цели. Он уже перезаряжал арбалет. Чудовище ускорилось, его неестественно вывернутые ноги с когтистыми лапами покрыли расстояние в несколько прыжков. Запах гнили ударил в нос.

Щелчок. Шшш…

Вторая стрела. Она пролетела так близко от бочкообразного туловища, что задела свалявшуюся шерсть, но не зацепила кожу. Стрела с глухим стуком ушла в кусты. Чудовище разинуло пасть в реве, как разъяренный бык, рвануло вперед.

Когда оно было всего в пяти шагах, его голова на короткой шее резко дернулась в мою сторону. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь кроны, упал прямо на его лицо. На эти маленькие, дикие глазки.

Кровь застыла у меня в жилах. Не от страха, а от ошеломляющего открытия.

Глаза.

Не красные, не звериные щелочки.

Круглые зрачки.

Человеческие глаза! Темно-карие, полные животного ужаса и нечеловеческой ярости, но человеческие. В них читались мука, растерянность, безумие – то были глаза человека, запертого внутри монстра.

Кошмар. Это заколдованный человек!

- Не стреляй! – крик вырвался у меня сам собой, пронзительный и отчаянный. Я рванула вперед, не подумав о собственной безопасности, толкнула незнакомца в бок, когда он уже целился для третьего выстрела, наверняка смертельного на такой-то дистанции.

- Что ты творишь, дура?! – он взревел, потеряв равновесие. Стрела ушла в небо, а я, спотыкаясь, навалилась на него всей тяжестью, сбивая с ног. Мы грохнулись на землю в клубах пыли. Берни отчаянно заблеял. Чудовище, не ожидавшее такого поворота, замерло на мгновение, его человеческие глаза мелькнули недоумением.