Ведьма и столичный инквизитор (СИ). Страница 1

Анна Кайзер

Ведьма и столичный инквизитор

Глава 1

Теяна

– Тея! Тея, деточка, отпирай-ка! Это я, Баба Руша! – протрубил голос, способный перекричать грозу и, возможно, даже разбудить мертвого.

И надо же было ей явиться так рано! Наверняка встала с первыми петухами и, невзирая на законы приличия и расстояния, марш-броском двинулась к моему домику на самой опушке. Слава богиням, я не забыла запереть дверь на массивный деревянный засов.

Баба Руша славилась тем, что не считала чужие пороги препятствием на своем пути.

Помнится, она как-то ввалилась к местной красавице-ткачихе Милике, когда из-за двери явственно доносились… скажем так, звуки, не оставлявшие сомнений в том, что хозяйка занята. Занята весьма приятно и отнюдь не с законным супругом, а с самым что ни на есть сынком Руши, Саймуром.

Впрочем, может, это материнское сердце подсказало ей, что ее кровиночка стонет? Правда, стон этот был явно не от боли.

Взгляд скользнул по комнате: деревянные стены, потемневшие от времени; низкий потолок, перечеркнутый массивной балкой; повсюду – на полках, в плетеных корзинах, пучками под потолком – сушеные травы. У окошка грубый стол, заваленный ступками, весами, связками кореньев и пергаментами с рецептами. В углу медный таз для варки «лечебных» отваров. Ничего явно запретного.

Важно поддерживать образ обычной травницы. Идеальный камуфляж для ведьмы в Эдернии, где за колдовство могли и сразу на костер.

– Тея! Не копайся! – грохот под дверью усилился.

– Сейчас! Иду! – крикнула. Потуже затянула передник, поправила рыжие непослушные пряди и отодвинула засов.

– Здравствуйте, Баба Руша, – сказала я, открывая дверь ровно настолько, чтобы показаться, но не впустить. Опыт научил меня осторожности: прошлый визит затянулся на два мучительных часа, пока я намеками, а потом и прямым текстом не выставила гостью.

На пороге стояла Руша – женщина, чье присутствие заполняло собой все пространство крыльца. Дородная, как добротный амбар, она была облачена в цветастое платье, поверх которого накинут выцветший, но еще крепкий фартук. Лицо ее, румяное, как печеное яблоко, сияло утренней энергией. Глаза, маленькие и блестящие, как бусины, моментально принялись осматривать пространство за моей спиной. Из-под платка выбивались седые пряди, напоминавшие гнездо рассерженной птицы.

- Тея, деточка! – затараторила женщина, пытаясь, подобно упрямому ледоколу, протиснуться мимо меня в сени. – Мазь-то от радикулита ты мне обещала! Старик мой опять на погоду ноет, как старый пень. Да и дело у меня к тебе есть. У меня купец, у тебя товар, – добавила она, потерпев фиаско во вторжении и теперь с явным любопытством вытягивая шею, пытаясь заглянуть за мою спину вглубь жилища.

– Э-э-э… – почувствовала, как кровь ударила в лицо. Вспомнился Саймур, ее ловелас-сынок, для которого я месяц назад варила весьма специфическое зелье от одной… деликатной проблемы. – Я, конечно, глубоко уважаю вас и знаю Саймура, но не думаю, что…

- Нет! – решительно перебила меня Руша, махнув рукой, как будто отгоняя назойливую муху. – Не о том я! Козла твоего хочу взять. Не насовсем, – уточнила она, заметив, как мои ярко-зеленые глаза округлились от изумления. – Так… чтоб с козочками моими порезвился. Козляток потом по-честному поделим.

Мир на мгновение поплыл у меня перед глазами. Я мысленно представила Берни – моего козла, мирно щипавшего траву где-то за домом, под старым дубом - козла с необычайно умными, почти человеческими глазами. Представить его «резвящимся» с козочками Бабы Руши было… кощунством, ведь мой Берни вовсе не обычный козел.

– Не получится, – выдавила я, чувствуя, как краснею еще сильнее.

– И чего это не получится? – Голос Руши мгновенно потерял всю притворную сладость и налился металлом. Отказы она переносила даже хуже, чем запах старика Хемеса, к которому вечно таскался ее муж пропустить стаканчик.

– Мой Берни… он… козочек не любит, – пробормотала я, понимая, насколько это звучит глупо.

– А чего их любить не любить? – фыркнула Руша, сложив руки на массивной груди. – Скотина он! Природа ему укажет. Сама разберется.

Я собрала всю свою волю. Пора заканчивать этот сюрреалистический утренний кошмар.

– Вы же за мазью пришли? – сказала я твердо, протягивая заветную баночку. – Ее я Вам дам. А козла – нет.

Лицо бабки стало цвета спелой сливы. Она недовольно протянула пару монет и фыркнула так, что задрожали мои занавески, развернулась с достоинством потревоженного бегемота и вышла. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что с полки слетела банка с сушеными ромашками.

– Ишь ты! – донеслось из-за двери ее ворчливое бормотание. – Козлам человечьи имена дают… Совсем люди с ума посходили!

Больше бабка не стучала. Я прислонилась к двери, слушая, как ее тяжелые шаги удаляются по тропинке, и вздохнула с облегчением, смешанным с предчувствием новых хлопот. Через запотевшее стекло окошка увидела Берни. Он стоял под дубом, перестав жевать траву. Его белая, бородатая морда была повернута в сторону калитки, куда только что скрылась Руша.

«Совсем ничто не предвещало неприятностей», – горько подумала я. Очень, очень наивная мысль. Но времени на огорчения не было. Ярмарку никто не отменял. А значит никто за меня денег не заработает. Надо складывать товар на продажу и отправляться в город.

***

Солнце, лениво греющее макушки сосен, растягивало длинные, теплые тени по лесной тропинке. Летние дни – благословение для ярмарочных дел, но сегодняшний, увы, благословением не стал. Усталость тяжелым камнем лежала на плечах, а кошелек на поясе жалобно поскрипывал от пустоты. Только старая Гивельда, верная как часы, накупила у меня всяких сушеных кореньев да цветочков для своих бесконечных чаев.

А как же мыло, что пахнет лавандой и диким медом? Мази, снимающие ломоту в костях? Амулеты, пучки зверобоя и душицы? Все это осталось невостребованным, пылясь на моем прилавке под снисходительными взглядами горожан, которым явно больше по душе привозные безделушки, чем проверенная веками лесная мудрость.

Так что, подходя к своему домику, что ютился на самой опушке, я уже мысленно перебирала запасы в кладовой. Картофелина поменьше, каша погуще… В общем, предстоящая неделя сулила мне серьезную экономию. Хорошо хоть Берни кормить не надо. Он питается травой.

Берни – мой козел. И мой бывший жених по совместительству. Как это вышло? История долгая, невеселая и пахнет скорее полынью, чем розами. Скажу лишь, что смотрю я на его рогатую голову, на эти желтые глаза, и сердце сжимается от чего-то острого и горького.

Жаль до боли, что заклятье так прочно, что обратной дороги к человеческому облику, нет. А еще жаль, что он… не весь здесь. То в его взгляде мелькнет старая, знакомая до дрожи искорка – умная, почти человеческая, и я замираю, надеясь: «Берни? Это ты?». А то – просто козел. Жует, блеет, бодает забор. И этот переход от почти-мужчины к просто-скотине… это, пожалуй, самое тяжелое.

Мысль о предстоящем скудном ужине в компании с Берни вдруг оборвалась, как ножом подрезанная. У калитки – пуста. Нет знакомого бело-рыжего бока, нет терпеливо ждущей фигуры. Только оборванный конец веревки болтался на колышке, обнажая аккуратно перегрызенные волокна.

«Дурья башка!» – вырвалось у меня, и холодный ужас схватил за горло. Лес! Вечерний, пробуждающийся лес, где тени становятся длиннее и гуще, а голодные желтые волчьи глаза еще ближе. Волкам ведь все равно, что под этой козлиной шкурой два года назад билось человеческое сердце, что он умел читать стихи и смеялся так заразительно. Для них он – просто ужин. Сочный, глупый ужин, сбежавший прямо к ним в пасть.

Проклиная все на свете – свою непредусмотрительность, его козлиную глупость, злополучное проклятье – я рванула в чащу. Полчаса адской беготни. Крики «Берни!» разбивались о стволы вековых елей, эхом отдаваясь в наступающей тишине.