Любовные письма серийному убийце. Страница 2

Но мы с Максом не использовали слово «любовь» или даже «отношения».

– Я не ищу ничего серьезного, – прошептал он мне на ухо, когда мы впервые оказались в постели.

– Я тоже, – сказала я, расстегивая ему штаны. Это была ложь, которую я произносила уже так много раз, что она перестала казаться ложью. Разговоры с мужчинами стали больше похожи на зачитывание сценария, чем на обмен сокровенными тайнами.

Поскольку мне не хватало искренности, я полагала, что и ему тоже. Конечно, со временем мы бы становились все ближе и ближе друг к другу, пока с неизбежностью не стали бы парой, и тогда в порыве страсти он вынужден был бы признаться, что постоянно думает обо мне и хочет быть вместе навсегда. Только вместо этого после занятий любовью, или секса, или как ему наименее дискомфортно было называть тот животный акт, которому мы только что предавались, он говорил что-то в духе: «Как думаешь, “Макдоналдс” еще открыт?» или «Можешь с утра сделать яйца, как я люблю?»

На наше последнее свидание мы ходили в полувегетарианский ресторан, который недавно открылся в районе, охваченном стремительной джентрификацией  [2] . Был октябрь, и деревья хватались за последние остатки ярких цветов, прежде чем превратиться на зиму в голые скелеты.

– Как ресторан может быть полувеганским? – спросила я Макса. – Разве вся идея вегетарианства не в том, что ты целиком за? Хотя, наверное, скорее целиком против?

Он улыбнулся. Нам нем была рукодельная футболка Fugazi с дыркой в подмышке. Больше всего на свете я хотела, чтобы он любил меня вечно.

– Вот что я люблю в тебе больше всего, Ханна. Ты постоянно думаешь, – ответил он. При слове «люблю» я просияла.

Потом я спросила Макса, не хочет ли он вернуться ко мне, и он меня отбрил.

– У меня завтра много дел, – сказал он.

Я не стала напоминать, что он работает в сырном магазине.

– Да ладно тебе, – произнесла я своим самым соблазнительным тоном и прижалась к нему всем телом. Я хотела, чтобы моя плоть была всемогуща. Но нет.

– Извини, – сказал Макс, отталкивая меня. При этом он улыбнулся, но криво.

Отказ не так сильно бы меня расстроил, воспринимай я нас как равных. Макс все еще ездил на машине, которую родители отдали ему в шестнадцать лет, хотя вся конструкция жутко скрежетала каждый раз, когда он нажимал на тормоза. У него не было медицинской страховки, и когда об этом зашла речь, он признался, что не помнит своего последнего планового медицинского осмотра. Предполагаю, такая же ситуация была с дантистом, особенно учитывая то, что он отклонил предложение оставить у меня зубную щетку.

– Для меня это чересчур серьезно, – говорил он.

Однажды Макс объяснил, что не может пойти на нормальную работу, потому что тогда он продастся, а он слишком предан своей панк-группе. А как, хотела я спросить, ты представляешь ваши дальнейшие успехи? Если ты уже достиг всего, о чем мечтал, то что тебя тогда держит? Вместо всех этих слов я пробормотала что-то про талант.

– Я не такой, как ты, Ханна, – сказал он, заканчивая разговор. – Я просто не могу пойти на старую добрую работу.

Этот комментарий меня задел. Я действительно отказалась от творческих устремлений своего детства – театра, искусства и литературы – в пользу сорокачасовой рабочей недели. Но мне, по крайней мере, хотелось верить, что я несу добро, работая в некоммерческой организации.

«Буду менять систему изнутри!» – с энтузиазмом сказала я себе, когда получила должность. И только потом поняла, что система сама медленно пожирает человека, пока он не обратится в ничто.

Я успокаивала себя медицинской страховкой со слишком высокой суммой удержания, благодаря которой недолго проходила на терапию к женщине, больше всего напоминавшей злобную училку. Также я знала, что мне регулярно капают деньги на пенсионный счет, хотя до конца не понимала, что значат эти цифры. А в те дни, когда этого было недостаточно, я находила утешение в тако-баре, однажды появившемся у нас в комнате отдыха, и поглощала кукурузные чипсы до рези в животе.

Но Макс не испытывал ко мне никакого сочувствия. С его точки зрения, это была жизнь, которую я выбрала сама, как будто в моем случае о выборе вообще шла речь.

Мне потребовалось полторы недели на осознание, что Макс меня отшил. До этого момента я носила его футболку, грызла сыр и обновляла страницы в его соцсетях, пытаясь понять, куда он подевался. Когда он выложил афишу предстоящего концерта «Ревущих Тюленей», я наивно решила пойти, думая, что один мой вид непременно спровоцирует у него стояк.

Я надела свое любимое маленькое черное платье, которое извлекла из шкафа, заваленного маленькими черными платьями. Я выпрямила и уложила волосы и нарисовала размашистые стрелки подводкой, решив, что так я выгляжу немного как панк. Я пригласила свою лучшую подругу Меган сходить на концерт вместе, и она явилась в мою студию со своим парнем.

– Он будет нашим трезвым водителем, – стала оправдываться она, признавая, что его появление слегка нарушает договоренности. Этим вечером мы планировали быть только вдвоем, но это понятие сразу начало размываться.

Я напилась прежде, чем мы добрались до мероприятия. «Ревущие Тюлени» играли после других групп, и в ожидании их выступления я убивалась по поводу своего возраста: слишком очевиден был мой переход на темную сторону тридцатилетия на фоне крутых молоденьких панкушек. Я поняла, что моя прическа выглядит глупо, а платье не сидит. К моменту выхода Макса на сцену я уже серьезно накидалась в попытках поддержать свою самооценку. Все их выступление я старалась установить с ним зрительный контакт, чего мне так и не удалось.

После сета он спустился в зал, и я пошла ему навстречу. Я ждала, что он радостно воскликнет: «Ты здесь!», растроганный моей преданностью. Я была в шоке, когда он заключил в объятия другую девушку. Когда они оторвались друг от друга, я поняла, что видела ее раньше на одной из домашних вечеринок, которые устраивал Макс. Ее звали Ребекка или Рэйчел, и они с Максом дружили в колледже, пока он не бросил учебу на втором курсе, заявив, что «колледж – это неаутентичный опыт».

– Они просто друзья, – сказала я Меган, не заметив, что она уединилась в углу со своим парнем.

– Привет! – сказала я, подойдя к Максу.

Его глаза пару секунд фокусировались на мне, будто он не сразу меня узнал.

– О, привет, Ханна, – наконец произнес он.

Я попыталась обнять его так же крепко, как Ребекка или Рэйчел, но он ответил вяло.

– Вы смотрелись просто отлично! – похвалила я.

– Спасибо, – натянуто улыбнулся он.

Я уже чувствовала, как прогрызаю себе путь обратно к его сердцу. В моей голове развернулся план, как мы оба уйдем в пьяный угар и я позову его к себе в квартиру. В нем вспыхнет любовь, ну или хотя бы симпатия, когда он увидит меня голой. С утра мы можем позавтракать вместе. Весь день я буду похмельная, но счастливая, потому что хотя бы ненадолго Макс останется на расстоянии вытянутой руки.

Вот только он не хотел уходить в пьяный угар. Макс отклонил мое предложение пойти к бару, а, что хуже всего, Ребекка или Рэйчел ни на минуту не оставляла нас одних.

– Так чем ты занимаешься, Ханна? – спросила она.

И вот я на панк-концерте рассказываю о своей работе – наименее панковой вещи на свете.

– Работаю в коммуникациях в общественной организации, – ответила я, и мне пришлось повторить это еще раз, потому что музыка в клубе была слишком громкой.

– Круто, – сказала она.

Меган похлопала меня по плечу, прежде чем я успела задать встречный вопрос.

– Мы собираемся идти, – сказала она.

Мне было наплевать на то, что эти двое собираются делать. Парень Меган вообще не должен был приходить, и я уже хотела сказать ей оставить меня здесь, потому что я возьму «Убер» вместе с Максом, но тут он заявил:

– Мы тоже собираемся отчаливать.