Хозяйка волшебного ателье (СИ). Страница 2

— Зато кредиты берет, не работает и вещи из дома выносит. Он игроман, ты понимаешь?

— У него бизнес плохо идет, — всхлипнула несчастная.

Ага, знаем мы этих «бизнесменов», которые дело открываю только для того, чтобы «не быть лохом, быть самому себе начальником», а не потому что есть новая гениальная идея, выдающиеся собственные способности, разработки. Бизнес надо открывать, чтобы самому целыми днями батрачить, а не чтобы от работы сбежать. И так-то по статистике вероятность продержаться на плаву хоть пару лет невелика, а уж если запрос «только что и делать, что ничего не делать», так и вовсе ничего не выйдет.

— Бизнес не идет, поэтому он начал деньги на ставки сливать? Ты сама-то в это веришь?

Вера всхлипнула:

— Ну, Надежда...

— Мать моя тоже все надеялась, пока собутыльники отца квартиру не подожгли, — рыкнула я. Из того дерьма я выбиралась долгие годы. Повезло, что, поступив в училище, я старалась дома не бывать, все по подружкам кантовалась, а не то тоже сгорела бы. Квартиру пришлось продать, чтобы оплатить ущерб соседям и от огня, и от тушения. Повезло еще, что больше никто не погиб, ребенка из квартиры выше пожарный смог вынести вовремя, хотя квартира их уже полыхала, у бабушки, что за ним присматривала, сердечный приступ случился, но все же выжила. — В общем, так, Вера, я этого терпеть не буду!

— Но что же мне делать-то? — завыла по-бабьи швея, заливаясь слезами. — Я не знаю, что делать, Надежда Петровна!

Я тяжело вздохнула и мысленно перелистнула свою записную книжку:

— Ладно... ладно... есть у меня человек. У Софьи Викторовны, ну, что недавно зеленое платье шелковое заказала, помнишь? — Вера кивнула. — У нее зять, как я слышала, психиатром работает как раз в центре для зависимых. Они и наркоманов, и алкоголиков, и игроманов лечат.

— Но мой Костя...

— Твой Костя не бизнесмен, а игроман, тебе нужно с этим смириться. Может, он с биржи и начинал, то теперь-то на ставки деньги сливает и оторваться не может. Он тебя и детей на дно потащит, если позволишь. Тебе нужно поставить ему ультиматум: либо он едет лечиться, либо ты от него уйдешь. Ничего, и не таких вытаскивают. Но тут и тебе нужно на терапию походить, это, прости, созависимость. Видела я, как мать убивалась, как мы в комнате запершись сидели, пока отец на кухне пьянствовал, — Вера хотела возразить, но я ее перебила: — И не важно, что твой не пьет, а играет, все равно себя не контролирует. Подумай о детях, они же все это видят!

— Но это же так дорого, Надежда Петровна, мы и так в долгах, а тут коллекторы еще эти, дома телефон оборвали, теперь до работы добрались. Я боюсь их, детей к маме отвезла, но самой-то куда... — захныкала Вера.

— Ничего, нужно по закону все делать. Пойти в суд, попросить рассрочку. На лечение тоже. Лишь бы твой сам согласился.

— А если нет? — она смотрела на меня со смесью надежды и ужаса.

— Тогда разводиться надо, — отрезала я.

— Но долги... долги же на меня повесят, я кредит на себя записала, ему уже не дают... — завыла Вера.

— Ой, ду-ура, — закрыла лицо руками. Впрочем, заставила себя быстро собраться. — Ладно, не важно. Долги — такое же совместно нажитое имущество, как все остальное, их также поделят. Половину выплачивать и мужика на горбу не содержать тебе всяко легче будет, чем за все платить целиком. А он пусть как хочет, если лечиться не будет. А будет — так, может, человеком станет, на работу устроится. Поняла?

— Поняла, — всхлипнула она и закивала, как болванчик.

— И смотри у меня, либо он лечится, либо вы разводитесь. Я помогу, связи есть, деньги найдем. А нет — так я тебя уволю, не посмотрю, что ты мастерица на все руки, мне репутация ателье дороже.

Через пару часов, когда все соседи уже насмотрелись на надпись, явился ленивый участковый, сперва отказывался, но потом все же принял заявление. Правда, сообщил, что это просто хулиганство, и преступников точно не найдут. На информацию о коллекторах не отреагировал, ничего не стал записывать, только хмыкнул и посоветовал долги вернуть и не возникать. Понятно, у этих гадов все схвачено. Не понимают даже, что, если я Верку за это уволю, она же им и долг не сможет выплачивать без работы.

После я кое-как попыталась отмыть надпись средством для снятия лака, с самой двери более-менее сошло, хотя следы все равно читались, а стену и вовсе придется перекрашивать. Еще и с владельцем здания неприятности будут. И перед клиентками неудобно, на вопросы приходилось улыбаться и пояснять, что это ошибка. Они, конечно, кивали, но видно, что по репутации ателье, которую я нарабатывала долгие годы, был нанесен сильный удар.

Глава 3

Засиделась я до позднего вечера, когда уже и сотрудники разошлись: секретарша Катенька убежала первая, рабочий мобильник у нее все равно в собой, потом ушла грузная Зинаида Павловна, оглядев рабочее место, оставленное в идеальном порядке, мрачным взглядом. После засобиралась дерганная и несчастная, как побитая собака, Вера, я дала ей три дня сроку, чтобы определилась, как дальше жить будет. Я же, закончив с обычными делами, заперла дверь ателье и занялась тем, что меня всегда успокаивало: шитьем.

Еще в школьные годы из-за проблем в семье я считалась неблагополучным ребенком. Мы не могли сдать ни на шторы, ни на учебники или рабочие тетради, я не ходила на платные экскурсии и в театры с другими детьми, не выкупала фотографии класса. На меня косились, но не травили, хороший был класс. Заношенная одежда, частенько рваная или нестиранная, растрепанные космы. Мать работала с утра до ночи, воевала с отцом и его пристрастием или прислуживала ему и его дружкам за столом, заперев меня в единственной комнате нашей квартиры. На меня у родителей не было особенно времени. Накормлена, одета — и ладно, у других и похуже бывает, если оба родителя пьют. А что в школе проблемы — ничего, как-нибудь доучишься.

Учителя тоже не особенно придирались, понимали ситуацию, но и они иногда вздыхали: «ты б хоть причесывалась иногда, мама за тобой совсем не смотрит?» Но и то, я же сама не хулиганила, уроки не срывала, другим не мешала, сидела в окно смотрела тихо, вот меня и не трогали особо, тянули четверки на тройку, из класса в класс. И только Клара Давидовна, наша трудовичка, неожиданно решила, что «девочкам обязательно нужно уметь шить». Даже таким, как я, никому не нужным. А что у меня ткани нет для того, чтобы скроить не то что юбку, даже фартук — так у нее дома были запасы еще с советских времен.

И неожиданно мне понравилось. Пусть машинки в классе были старенькие, ножные, а, разглядывая чертежи выкроек, другие девочки только глаза закатывали, но я смотрела на все это с интересом. И постепенно научилась и за одеждой своей смотреть, и пуговицу пришить, дырку залатать, и вещи, которые мне перепадали от сердобольных соседей, ушивать, чтоб не ходить в несуразных размахайках. Неожиданно геометрия стала моим любимым предметом, учительница математики только удивлялась. А как иначе, если я, наконец, поняла, к чему вообще все это нужно, каков практический смысл в построениях.

Конечно, мечтала я стать дизайнером-модельером, создавать коллекции, чтобы мои модели выходили на неделе моды, но практичная Клара Давидовна сказала:

— Иди лучше в училище после девятого на швею — всю кухню изнутри знать будешь. Что там те дизайнеры, только картинки красивые умеют нарисовать, а потом за них другие люди и выкройки строят, и все остальное делают. Тут деньги нужны, большой бизнес это. А у тебя дело в руках будет, не пропадешь нигде. А рисовать... рисовать и после сможешь научиться.

Хотелось, конечно, иначе, но реальность говорила — так и надо. И дома поменьше появляться, и учиться скорее заканчивать. Еще два года в школе, а потом пять лет в институте, если вдруг даже получится поступить — на что существовать? Мать совсем зачуханная ходила, могла мимо стула сесть или полчаса в одну точку смотреть, не двигаясь. Сейчас я понимаю, это была депрессия или нервное истощение. Две работы, дом с пьяным мужем, который устраивает загулы с друзьями до рассвета, а утром опять на работу. Неудивительно, что она не проснулась, когда квартира загорелась. Но, сколько бы я не просила развестись, уйти со мной — она не соглашалась: «квартира как же, и отец твой, столько лет вместе...» — вместе и сгорели.