Проклятое наследство беглой графини (СИ). Страница 6

Не смотря на то, что сил стоять больше не было, а голова трещала так, что каждое его слово было сродни удару молотка, я всё равно внимательно слушала рассказ. Куда идти дальше я пока не знала, но очень надеялась узнать о своём наследстве, как можно больше. Отпив из флакончика немного обезболивающего, спросила:

– Так почему вы назвали лавку проклятой? Что с ней не так?

– Проклятье на лавку наслала заезжая ведьма. По крайней мере так все считают. Алекс Рейн, упокой Господь его душу, однажды отказал незнакомой старухе в изготовлении чёрных свечей для совершения какого-то страшного ритуала. С этого то всё и началось... Воск стал таять в руках только что купивших свечи горожан, а если кому и удавалось донести их до дома, задыхались от ядовитого зловонного запаха, или горели так жарко, что вспыхивало всё вокруг. Он отчаянно пытался наладить производство, не спал ночами, изобретая всё новые и новые стабилизаторы для воска. Но всё было тщетно. Годы успешной работы в один миг стёрлись из памяти клиентов, и Алекса все возненавидели, считая виновником происходящих с людьми несчастий. Мало кто знал, что и у самого свечного мастера дела пошли из рук вон плохо. Сильнейшая хворь охватила его, превратив из мужчины в самом расцвете сил в дряхлого, немощного старика.

По скорбному выражению лица и потухшему взгляду возницы было совершенно понятно, что этот человек вероятно единственный из населения Ансора скорбит по моему почившему родственнику. Да я и сама, узнав столько подробностей, горько сожалела о несчастной судьбе дядюшки.

– Тогда я пришёл к нему, предложив свою помощь, – мужчина тяжело вздохнул. – Я пытался помочь ему, привозил двух докторов, да было уже поздно. Тело моего бывшего друга погибало на глазах. Тогда он вызвал душеприказчика и составил завещание на племянников – детей своей сестры Каталины, а меня попросил проследить, чтобы она во что бы то ни стало получила этот документ. Последняя воля умирающего – закон! Я сам отправился в Шимрон к его родственникам и лично передал бумагу. Однако, до сих пор никто из наследников так и не явился. Кому нужно проклятое наследство?!

– Я племянница Алекса Рейна – Лия Рейн, – пробормотала я, понимая, что по всей видимости попала в ещё одну большую передрягу. Однако, обратного пути у меня не было! – Мы его единственные живые родственники, остальные к сожалению все почили.

Я аккуратно, чтобы не разбудить дочку, достала заветную бумагу и протянула её Вику. Тот долго хмурился, всматриваясь в размашистый почерк местного душеприказчика, пока наконец-то не произнёс: – Ну, что ж... Не завидую я тебе, дочка, ох, не завидую.

После этих слов мне стало ещё горше и тоскливее. Голова снова закружилась, и я едва не рухнула в центре площади, прямо к ногам Вика.

Увидев моё состояние, мужчина бросился на помощь. Усадив нас с Юми обратно в обоз, он понужнул свою старую клячу.

– Потерпи, дочка, скоро будем на месте, тогда и отдохнёшь.

Когда мы наконец-то остановились у небольшого двухэтажного домишки, я сразу же поняла почему это место так не не любят местные.

Глава 8

Среди красивых, белостенных, украшенных цветущими лианами и оранжевыми крышами коттеджей, словно бельмо на глазу, стоял абсолютно чёрный, похожий на обгоревшую головешку дом. Растения, раскинувшие свои вьющиеся щупальца по всем его стенам были пожухлыми и имели сероватый оттенок. Засохшие цветы дополняли этот мрачный антураж, делая из некогда свечной лавки – бюро ритуальных услуг. Бррр...

Из разбитых окон, как из мёртвых глазниц на нас рваными зрачками взирали оборванные занавески. А на покосившейся вывеске, словно насмешка, едва различимо виднелись два слова: «Свеча Алекса».

– Вот мы и на месте, – помогая мне спуститься на землю, – пробормотал Вик. – Обживайтесь, а я на днях заскочу, проведаю вас.

Мужчина, более не сказав ни слова, спешно уехал, а я так и осталась стоять напротив жуткого строения, завещанного мне родным дядюшкой.

Несколько человек, видимо живших в соседних коттеджах, при виде остановившегося возле проклятой лавки обоза спешно разбежались по домам. Даже птицы перестали щебетать, погрузив всю улицу в потустороннюю тишину.

– Мамочка, это наш дом? – пропищала проснувшаяся дочка, испуганно взирая на чёрные стены.

– Да, милая, и мне совсем не хочется в него входить, – упавшим голосом проговорила я. Но испуганные глазки малышки Юми напомнили мне, что мои желания теперь абсолютно ничего не значат. Ребёнку нужен дом. А лучшего жилья в чужом, пока ещё не знакомом городе предложить нам не сможет никто. – Но выбора у нас нет.

И я, собравшись с духом, медленно шагнула в сторону большой входной двери.

– Я не хочу быть здесь, – захныкала девочка, и я ещё крепче обняла её.

– Обещаю, мы приведём дом в порядок и он станет очень красивым и уютным! – смутно веря в собственные слова, прошептала я ей на ушко. И, когда получила в ответ слабый кивок, дёрнула за большую дверную ручку. – Что ж, добро пожаловать в новую жизнь!

Громкий скрип давно не видевших масла петель огласил округу, спугнув с высокого дерева, росшего у соседнего особняка, громкоголосого ворона. От испуга я немного присела и крепко зажмурилась, опасаясь увидеть внутри жилища ещё более неприятную картину. Но, на моё удивление стены здесь не выглядели обгоревшими, Что хоть немного, но всё же подняло мне настроение.

Лавка, в которой мы очутились, была разгромлена, сохранилось лишь несколько полок с оплавленными свечными огарками и какими-то колбами. Прилавок, письменный стол и огромный стеллаж были по, всей видимости, разрублены топором, который валялся тут же, засыпанный щепками и прочим мусором.

Единственное целое окно почти не пропускало солнечный свет, редкие лучи которого подсвечивали свисающие с потолка огромные паутины.

Прямо за покосившимся шкафом мы нашли висящую на одной петле дверь, ведущую в жилую часть помещения. Первой комнатой оказалась мастерская Алекса Рейна по изготовлению свечей. Здесь тоже всё было буквально уничтожено разъярёнными горожанами: два стола, станок и несколько шкафчиков были беспощадно разбиты, а пол толстым слоем устилали растоптанные чьими-то тяжёлыми сапогами, свечи вперемешку с исписанными бумагами.

По всему видно, трудился Алекс много. Мне даже стало его искренне жаль. Как, оказывается, бывают страшны и не предсказуемы случайные встречи с незнакомыми людьми...

Пройдя чуть дальше, мы очутились в небольшой столовой с перебитыми окнами, оборванными портьерами и разбитым сервантом.ь У большого овального, по всему видно некогда дорогого стола были зверски отбиты две ножки, стулья с красивыми витыми спинками также валялись без ножек в груде битой посуды и стекла.

– Господи, неужели не единой табуретки не осталось не тронутой? – горечь от того, что всё моё наследство кто-то уже давно уничтожил, не думая, что это может кому-то когда-то пригодиться, буквально разрывала мне сердце.

С подступившими к глазам слезами я осматривала метр за метром своего нового дома. Остальные комнаты были один в один похожи на предыдущие. Разве что менялись габариты изувеченной мебели, да и рана в душе разрасталась всё больше и больше, заставляя ненавидеть каждого ансорца, так жестоко расправившихся с имуществом дяди.

– Бедный Алекс, неужели всё это произошло ещё при жизни бедняги? – вздохнула я, заглядывая в хозяйскую спальню. – Как, наверное, больно ему было видеть этот бедлам.

Умер ли он своей смертью, или был беспощадно растерзан обезумевшей толпой? Эта мысль, промелькнувшая в моей голове ещё в первые минуты пребывания в особняке, не давала покоя. Вик ничего не сказал об этом, как не сказал и о могиле моего родственника.

Мечтая куда-нибудь присесть, а ещё лучше прилечь, я метр за метром осматривала свои новые владения. Направляясь сюда я и не мечтала о несметных богатствах и серебряной посуде, но и полностью разрушенный особняк увидеть тоже не ожидала. Ещё обиднее было то, что напавшие на «Свечу Алекса» не оставили целым совершенно ничего. Лишь в дальней комнате чудом уцелел старый, грязный матрас, на котором вольготно себя чувствовал большой рыжий кот. Сюда же упала и я, окончательно обессилев.