Комикс. Страница 8

– А я вот кое-что смог восстановить, Уэйд. И, похоже, мы в заднице.

– Да ладно? – Уэйд недоверчиво морщится. – Федералы опросили вчера больше трехсот человек – у всех потеря памяти. Никто ничего не помнит. И Винни, похоже, тоже пока молчит. Что ты раскопал?

– Сейчас расскажу. Только ты мне сперва скажи, что ты имел в виду, когда говорил «что-то происходит в последнее время»?

– Да много всего… Убийств много. Куча всяких мелких происшествий, о которых даже газетчики не пишут, но из-за всего этого у меня в комиссариате творится черт-те что, и день ото дня все хуже и хуже. Выборы эти еще. И раньше бывали тяжелые времена, но сейчас… такое впечатление, что все разом свихнулись.

– Я тебе подкину еще. Я сам поджег кабинет сегодня ночью.

– Что?! На хрена?!

– Вчера вечером я нашел свою одежду, в которой был в кинотеатре, и кое-что вспомнил. В голове все спуталось, честно говоря… Сам не помню, как, но я точно сам поджег… И это не все. У меня вчера утром брал интервью журналист. Он меня увидел и сразу в обморок упал, а когда очнулся – сбежал. Он тоже там был, и ему удалось мимо федералов проскользнуть. Я с ним ночью поговорил. Думал, он из банды Винни, но нет – он сам по себе оказался. Он мне рассказал, что смог вспомнить. Я думаю, мы заражены, Уэйд. Все посетители заражены. Многих уже отправили в психушку.

– Я в курсе, что все в психушке, но чем заражены? У меня, например, все нормально.

– Не знаю, Уэйд. Это какое-то помешательство или что-то вроде того, но что его вызвало – я без понятия.

– В смысле?

– Ты знаешь меня, я ведь вообще трус, особенно после того случая. – Эвил трогает пластину. – Но за последние сутки я столько всего натворил… Расстрелял прожектор, который мне светил в окно с соседнего здания, поджег свой кабинет, то есть всю мэрию в итоге, а чуть позже ночью я отрубил этому журналисту палец кухонным топориком, когда допрашивал. Мог и убить его. Как тебе такой расклад?

Уэйд смотрит на Эвила, открыв рот.

– Ты сейчас серьезно?

– Вполне.

– Это, конечно… неожиданно… мягко говоря. Но при чем тут заражение? У меня ничего такого не было.

– Вообще ничего странного не происходило?

– Нет. – Уэйд отворачивается и смотрит в окно.

– Уверен?

– Нет.

– Ага!

– Что «ага!»? Сплю я беспокойно, плохо сплю, но я плохо сплю уже год, наверное! И я, блядь, не поджигал свой кабинет и никому ничего не отрубал.

– Может, по-разному действует…

– С чего ты вообще взял, что это какое-то заражение? Тебя же накачали чем-то перед началом!

– Уэйд! Я был в какой-то маске! Я подходил к людям и стоял напротив несколько секунд, а пока я стоял, они бились в судорогах! Я это помню!

– Чем так можно заразить и заразиться?

– Я не знаю.

– Давай рассуждать логически. Ты еще что-то узнал?

– Нет.

– Нам надо просто разобраться, что за хрень устроил Винни. Обожди! У меня же есть Петерсон. Сейчас выясним. – Уэйд достает мобильник и набирает номер: – Алло, Джон, говорить можешь? Федералы далеко? Отлично. Где сейчас Петерсон? Так. Так. Но где он сейчас? Так. А кто у него? Понятно. Подними его досье и прямо сейчас высылай к нему группу!

Уэйд уже собирается отключиться, но в последний момент останавливается:

– Обожди! Еще вопрос: Петерсон говорил, что внутри кинотеатра работало около десяти наших – их всех повязали федералы вместе людьми Винни? Ага, так и думал. Не выпускали еще никого? А что так долго? Ладно… Высылай группу к Петерсону и все его контакты прочеши, если на месте его не будет. Звони мне сразу же. – Уэйд прячет мобильник во внутренний карман. – Ну, ты слышал, в общем.

– Агент?

– Скорее всего. После кинотеатра его не видели, и с тех пор он не выходит на связь. Сейчас к нему поедет группа. У дела, похоже, не одно дно и не два.

– Что будем делать?

– Не знаю. Я бы пожрал.

– Мы как раз в ресторан едем.

Уэйд вздыхает и засматривается в окно. Лимузин заезжает в тоннель, желтый свет фонарей мечется по салону, освещая искаженными пятнами то Эвила, то Уэйда. Молчание. Только мягкие удары покрышек о стыки асфальта.

– Может, выпьем? Там, справа от тебя, в баре, есть коньяк.

Уэйд достает коньяк и рассматривает этикетку.

– Утро у меня сегодня пьяное. Ну, давай, а то меня аж дергает от твоих рассказов. – Уэйд разливает по бокалам немного коньяка, один отдает Эвилу. – Ты в курсе, что твоя Элла выпила почти целую бутылку шампанского в трейлере? Я ей, конечно, помог, но все равно…

– Хм.

– Во-во. Я с ней сейчас пообщался, и мне постоянно казалось, что эта дамочка слишком себе на уме. Не то чтобы говорила хрень, хотя и не без этого… Но все время такое мерзкое ощущение было, будто меня рассматривают в микроскоп.

– С бабами всегда так.

– Не скажи. Твоя – особенная. Где ты ее откопал?

– Да так… Давняя история.

– Досталась от предшественников?

– Вроде того.

– И ты ее все равно взял?

– Я сам не знаю, почему. Я тогда сделал пару звонков, ей дали хорошие рекомендации…

– Я присмотрю за ней на всякий случай. И еще своих ребят к тебе приставлю, незаметно, а то твои совсем зеленые.

– Так уж и зеленые?

– Поверь мне, они даже, вон, памятник от голубей не смогут защитить.

Шоссе 26

Ливень.

Уэйд за рулем.

От влажной одежды запотели стекла. Он включает кондиционер и печку на всю. Жарко. Приоткрыть форточку больше, чем на пару сантиметров, невозможно – заливает.

Он курит, нервничает, дергается, иногда кусает ногти, тихо матерится, часто меняет радиостанции, в конце концов, выключает радио.

Расслабиться невозможно. Ему кажется, если он хотя бы на секунду замрет, то исчезнет. Сгорит, утонет, умрет…

Кости ломит, глаза слезятся.

Словно в пузыре, он плывет по бесконечной реке. Время исчезло. Все тело чешется.

Редкие встречные машины слепят и вызывают яростное раздражение. Уэйду хочется достать пистолет и стрелять в каждую фару. Метко и зло.

«Вечно».

Он едет вечно.

Ничего нет.

Только встречные фары.

«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а».

Уэйд сжимает руль. Пальцы белеют. Пот капает с бровей на ресницы, с ресниц на щеки…

Дождь барабанит по крыше, словно тысяча молотков.

Небо и земля слились.

Намертво.

Нескончаемый ад.

Дворники виляют туда-сюда.

Уже ничего не видно.

Резина елозит по мокрому стеклу.

Туда-сюда.

Скрип-скрип.

Туда-сюда.

Скрип-скрип.

«НЕТ!»

Он выжимает педаль тормоза. Ногу сводит судорога.

Машина медленно, скользя и юзая, останавливается.

Уэйд с силой открывает дверь и, чуть не падая, выбирается на улицу.

Дождь.

«До-о-ождь».

Подставляет ему лицо и ртом ловит капли.

Спустя минуту его уже трясет от холода.

Постепенно он перестает чувствовать руки, ноги, уши, нос.

Вода затекает за шиворот.

Уэйд ежится.

Проносится машина и на миг озаряет замершие деревья и бессчетные нити косого дождя, который пронизывает водяную пыль над шоссе, разбивается об асфальт, превращается в пыль…

Бесконечность.

Еще несколько машин подряд.

Уэйда привлекает дерево на другой стороне дороги.

Оно мечется стоп-кадрами, как в фотовспышках: вот оно изнемогает под дождем, вот редкими листьями тянется к машине, вот, вслед за ней, пригибается к дороге, и все повторяется снова.

Бесконечность.

Уэйд залезает обратно.

Холодно.

Врубает печку на полную.

За лобовым стеклом вспыхивает высвеченный фарами дорожный знак «Шоссе 26». Дождь трассирует сквозь лучи.

Окна снова запотевают. Знак постепенно превращается в белое пятно.

Жарко.

Фары приближающейся машины освещают салон. Уэйд обреченно смотрит в зеркало заднего вида: лицо в отражении мокрое, словно заплаканное. На кончике носа трепещет капля.