Егерь. Системный зверолов (СИ). Страница 6

Я мысленно усмехнулся. Не у дел? Это вряд ли. Значит, звери? Пусть они тут магические, но зверь — он везде зверь. Если одна уловка не сработает, сработает другая. Найду подход, я был егерем, чёрт возьми!

Знаю, как читать следы, как слушать лес, как заманить добычу. Да, зверь умён, но ты всегда должен быть хитрее. Думай, соображай и он твой. Этот мир другой, спору нет, но законы природы не отличаются кардинально — память Макса дала мне достаточно, чтобы это понять.

— Сам разберусь, — сказал я, глядя на Стёпу. — Ведь ловить зверей мне никто запретить не может, так?

Он хлопнул глазами.

— Серьёзно? Ты же… ну, хворь, Макс. Ты еле встал. Да и вряд ли старик Ефим обрадуется.

— Старосте-то что? Ладно, неважно. Выйдем во двор, — оборвал я его. — Осточертело в четырёх стенах торчать. Ноги уже почти в норме, помоги встать.

Стёпа замялся, теребя волосы на голове.

— Твоя мать меня убьёт.

— Не убьёт, — я постарался улыбнуться, но вышло криво. — Давай, Стёп, помоги! Надо двигаться, а то сгнию тут.

Он вздохнул, но всё же подставил плечо. Я встал, чувствуя, как ноги уже почти не дрожат как вчера, но мышцы чуть ноют от слабости. Ничего, завтра уже буду работать и тренироваться на полную.

На самом деле я уже полностью ощущал это тело — слабость стремительно отступала, будто принял волшебную пилюлю. Быстро себя на ноги поставлю, но на этом останавливаться точно нельзя. Нужно вырвать семью из нищеты, а чтобы это сделать — работать на полную, к чему не привыкать!

— А ну подожди, — нахмурился я и отцепился от плеча Стёпы, оставаясь на своих двоих.

— Ого! — воскликнул он. — А мне говорили, ты не ходячий.

Я аккуратно поднял сначала левую ногу и согнул в колене, затем вторую.

— Слушай, да и сам справлюсь, — улыбнулся такому скромному, казалось бы, успеху.

Мой дед вообще заставлял меня таскать брёвна, чтобы «косточки окрепли». Тогда я злился, ворчал, что он меня гоняет. Теперь был благодарен. То упорство, которое он привил, точно пригодится. Да и многие навыки. Я знал, как чинить, как строить, как выживать.

Мы вышли во двор, и я вдохнул свежий воздух. Он был тёплым, пах травой и рекой.

Я впервые оказался на улице, и передо мной открылось семейное хозяйство. Невольно присвистнул.

Двор был большим, но запущенным. Огород тянулся к маленькой илистой речушке, что текла через участок. На грядках росла картошка и капуста, но маловато как-то, да и заросло всё. Видно, мама не успевала.

Ей бы помощь, валяюсь тут, как барин. Надо браться за дело. Огород прополоть, грядки подправить. Картошка ещё может дать хороший урожай, если взяться за ум. Давненько я таким не занимался, но тяжело забыть навыки, которые получил в деревне, когда прожил там до двадцати трёх.

Рядом с огородом стоял покосившийся сарай с дырявой крышей. Доски местами прогнили, а дверь висела на одной петле, скрипя, как старуха Ирма. Можно дрова хранить, если починить.

Чуть дальше виднелась кузня — маленькая, с закопчёнными стенами и ржавым горном. Вот тут навыков мне не хватит, но научиться всегда можно. Рядом с кузней — мастерская, низкая постройка из брёвен, с кучей ржавых инструментов у входа.

— Ну и развал, — невольно вырвалось у меня.

— Так отца твоего сколько уже нет… — неуверенно начал Стёпа. — Ты болел, мать работала. Прохудилось ваше хозяйство Звероловов.

Я молча кивнул Стёпе, чтобы вёл меня в мастерскую. Он посмотрел на меня с сомнением, но не спорил.

Здесь было пыльно, пахло старым деревом, ржавым металлом и чем-то кислым, как будто кто-то разлил уксус сто лет назад. На верстаке лежали ржавый серп, молоток без ручки, пара гвоздей и моток верёвки. Я провёл пальцем по верстаку, чувствуя шершавую поверхность, покрытую пылью и стружкой.

Работать можно. Инструменты подправить, верстак вычистить. В тайге из палки и верёвки можно силки делать, а тут целый сарай добра. Капканы какие сделать, те же силки, ловушки. Может не сразу, но перспектива есть.

Я взял серп, повертел его в руках. Лезвие было тупым, но точильный камень в углу мастерской выглядел рабочим. Уже представлял, как начну приводить всё в порядок.

Мама парня не должна пахать одна, нужно сделать так, чтобы она вообще не работала. Неблагодарный это труд, в поле.

Она теперь моя родня. Этот дом — мой, этот мир — тоже мой.

— Макс, ты чего задумался? — Стёпа ткнул меня в бок, и я чуть не выронил серп.

Я очнулся и поднял взгляд.

И тут увидел…

Это!

В куске неба, далеко, где облака сливались с горизонтом, зияла трещина. Будто кто-то разорвал это небо, как старую тряпку. Словно разрез зазубренным клинком! Тёмный, с рваными краями, а под ним, на земле, проглядывал хребет. «Чёрный Раскол».

Я не сдержался, ткнул пальцем вверх:

— Это что⁈ Раскол?

Стёпа проследил за моим взглядом и кивнул мрачно.

— Ага. Раскол. Лихо ты памяти лишился. Оттуда магия и лезет. И… всякие твари. Говорят, там аномальные зоны, чего там только не добывают. Но туда только сильные приручители ходят с кучей охраны, их по пальцам пересчитать. Из столицы королевства. Лучшие-то королю служат. А у нас только староста и Григорий.

— И я.

Стёпа нахмурился и открыл было рот, но сзади раздался голос — мягкий и тягучий как мёд:

— Ну и ну, Максим, дорогой мой, ты и впрямь на ногах!

Я обернулся. У ворот стоял староста Ефим — худой, чуть сгорбленный, опирающийся на трость с резной рукоятью. На руках виднелись татуировки — красные, с узорами, один в один как у меня, и горели они ярко, будто напитанные силой. Мои, красные, пылали чуть слабее, и я заметил, как его взгляд на миг замер на них, а уголок рта дёрнулся, словно от укола.

— Ирма, знаешь ли, сообщила, что ты…ожил, — продолжил он, медленно шагая к нам. Трость постукивала по земле, а старик улыбался, но улыбка чересчур уж широкая, как натянутая на лицо маска. — Говорит встал, да ещё и с такими… необычными знаками. Решил сам проверить, не могу же я оставить ещё одного Зверолова без внимания, правда ведь?

Он остановился в паре шагов и чуть наклонил голову, разглядывая меня. Его пальцы мягко поглаживали рукоять трости.

— Стёпа, дружок, — он повернулся к парню, и голос его стал ещё слаще, почти приторным. — Мать твоя знает, что ты здесь? С таким-то… непростым здоровьем Макса? Я, конечно, не против, но сам понимаешь, теперь придётся предупредить деревню о том, что ты тут был.

Стёпа напрягся, но ответил твёрдо:

— Знает. И я не считаю Макса больным.

— Ох, какой ты смелый, — староста покачал головой, будто восхищаясь, но в его глазах мелькнула тень раздражения. Он шагнул ближе ко мне, так близко, что я уловил запах травяного отвара и старой кожи.

— Макс, мальчик мой, ты ведь понимаешь, как люди в деревне волнуются? Твоя хворь… она всех напугала. Мы вот думаем, что тебе пока дома посидеть надо. Для твоего же блага, конечно.

Он положил руку мне на плечо, и я почувствовал, как его пальцы чуть сжались — не сильно, но достаточно, чтобы намёк был ясен. Его улыбка не дрогнула, но в ней было что-то холодное. Скользкий этот Ефим, Максу он никогда не нравился, и теперь я видел, что не зря. Хорошо, что умею с такими общаться.

— Благодарю за заботу, — начал я будто из уважения, но с лёгкой ноткой удивления. — Только вот… вы ведь сами ко мне подошли, да так близко. Если хворь моя и правда опасна, разве не стоило держаться подальше? Но вы, наверное, уверены, что на самом деле я уже здоров, раз рискнули. Верно же?

Его глаза на миг сузились, но он быстро взял себя в руки, поглаживая трость с той же приторной мягкостью.

— Ох, Макс, — протянул он по-доброму, но я заметил, как его пальцы на трости сжались чуть сильнее. — Я же за тебя переживаю, должен был сам убедиться, что ты на ногах. Староста ведь за всех в ответе, знаешь ли.

— Конечно, понимаю, — кивнул я, стараясь, чтобы мой тон звучал искренне, но добавил с лёгкой улыбкой:

— Тогда, раз вы так близко подошли и ничего не боитесь, может, и другим в деревне не стоит меня стороной обходить? Если уж сам староста не опасается, то, видать, и хвори никакой нет, правда?