Егерь. Системный зверолов (СИ). Страница 2

— Стреляйте, когда скажу, — шепнул, не сводя глаз с зверя. — Цельтесь в шею, ниже уха. И не дёргайтесь.

Чувствую, как пот стекает по виску. Сердце колотится, но мои руки твёрдые — дело привычное.

Кабан всё фыркает, копает землю копытом. Мощные клыки блестят в пятнах солнечного света, пробивающихся сквозь крону. Зверь чует что-то неладное, но пока не бежит. Я медленно поднимаю ружьё, целюсь в шею, ниже уха, как учил дед — одним точным выстрелом, чтобы не мучить.

— Нет ну я не могу! У меня внутри прямо всё горит, Пашка! Не верю я короче тебе про бабки! Лоха из меня делаешь! — вдруг зло прошипел Олег позади меня, явно забыв про то, где мы находимся. — Деньги с нашего общего счёта потратил, а теперь мажешься!

Я замер. Чёрт возьми, какого творят эти дебилы? Сказано же было — тихо!

Кабан насторожился ещё больше, его маленькие глазки-бусинки искали источник шума.

— Заткнись, придурок! — взвизгнул в ответ Павел, и в его голосе была такая ярость, что даже птицы замолкли. — Не знаешь ничего и базаришь! Согласился же, что я финансами заведую!

— Согласился на сделку, а не на то, чтобы ты полмиллиона в казино просрал! — голос Олега дрожал от бешенства. — Думал, я не узнаю? Мне Сашка из охраны твоей рассказал! Ты меня за лоха держишь?

Я почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Полмиллиона? Казино? Да они что, совсем с катушек съехали? Я резко обернулся, забыв про кабана, и увидел лица двух мужиков — красные от злости, искажённые яростью. Олег сжимал кулаки, а Павел держал ружьё, но направлял его не на зверя, а куда-то в сторону.

— Тихо! — зашипел я. — Вы что творите, идиоты? Зверь же…

— Да пошёл ты со своим зверем! — рявкнул Олег и толкнул меня в плечо. — Мы тут серьёзные дела обсуждаем. Партнёр мой тут решил поиграть в большого человека.

— Я не играл. — Павел побагровел. — Это была инвестиция. В новый проект. Но эти козлы кинули!

— Чёрт, всё-таки я был прав? Ну ты и… Какая инвестиция, дебил? В рулетку инвестиция⁈ — Олег схватился за голову. — Да я тебя убью! Это были деньги на закрытие долгов! Ты понимаешь, что теперь будет⁈

При упоминании долгов лицо Павла изменилось. Стало бледным, но тут же снова налилось злостью.

— Ничего не будет. Найдём деньги. Продадим склады, займём ещё!

— У кого займём? — Олег смеялся, но смех был истерический. — Ты уже всех должников обошёл! Да нас же… с потрохами сожрут, если не вернём к сроку!

Кабан фыркнул ещё громче и сделал шаг назад. Он готовился к бегству. Впрочем, кажется, моих «клиентов» это больше не волновало.

— Заткнитесь оба! — прошипел я. — А не то…

Павел резко повернулся ко мне, его глаза горели бешенством. Ружьё в его руках развернулось прямо на меня.

— А не то что? — процедил он сквозь зубы. — Сам заткнись, егерь паршивый! Не с тобой разговор идет!

Холод прошёл по спине. Ствол смотрел прямо в грудь, палец Павла лежал на спусковом крючке. А вот моё ружьё опущено, точно не успею. Я быстро оценил расстояние — метра три, может чуть больше. Если рвануть в сторону, за дерево… Но он может выстрелить раньше. Если просто вскинуть ружьё и остаться на месте — шансов попасть в меня больше.

— Послушай, Пашка… остынь. — Олег нахмурился, смотря на него. — Ты чего творишь? Мы же…

— А знаешь, — вдруг холодно сказал Павел. — Уже всё равно.

В его голосе появилось что-то страшное. Он наставил ружьё на компаньона.

— Эй, ты чё? — Олег подался назад, вскидывая руки. — Не дури!

БАХ!

Выстрел разорвал тишину тайги оглушительным громом. Эхо покатилось между могучими стволами сосен и елей, отражаясь от коры, а птицы поднялись с веток чёрной тучей.

Кабан где-то вдалеке от нас басовито взревел и рванул в чащу. Звук удаляющегося зверя смешивается с предсмертным хрипом Олега, а убийца наводит ружьё на меня.

В критический момент думать некогда — только реагировать. Адреналин бьёт в виски, время словно замедляется.

БАХ!

Выстрел Павла грохочет первым. Дробь свистит совсем рядом, сдирая кору с дерева. Если б не рванул в сторону — размазало бы по стволу.

Но я успеваю укрыться.

Не останавливаясь, на адреналине, вскидываю ружьё на ходу. Мушка — прямо в центр грудной клетки.

БАХ!

Мой выстрел разносится эхом по тайге. Павел отлетает назад. Ружьё выпадает из рук, со звоном ударяется о камень, а он падает на спину в жёлтые опавшие листья, широко раскинув руки. На груди клетчатой рубашки мгновенно расплывается тёмное пятно.

Хорошо попал. Точно наглухо.

Сердце колотится как бешеное, в горле пересохло. Через адреналин пробиваются странные ощущения. В боку словно раскалённое железо воткнули.

Опираюсь о дерево. Ноги слабеют, в глазах темнеет. Вот же чёрт! Неужто задел?

Дыхание даётся с трудом, каждый вдох отдаёт мучительной болью. Рубашка быстро намокает от крови — слишком быстро.

Точно задел, зараза!

Тишина давит на уши. Только ветер шелестит в кронах.

Нужно выжить. До просёлочной дороги отсюда три километра через болотистую низину — в нормальном состоянии прошёл бы за полчаса неспешным шагом, но сейчас…

Всё равно нельзя сидеть на месте, надо действовать. Делаю шаг — и у меня подкашиваются колени. Земля под ногами становится ватной, неустойчивой. Падаю на четвереньки, пытаюсь встать — руки подводят, растягиваюсь на земле.

Вот же…

Кажись, это конец. Не так я его себе представлял, не так.

И самое поганое, что убили меня не волки, не медведь, не холод и не стихия, а обычные люди… да «просьба» друга. Да уж, удружил Витек, ничего не скажешь, удружил. Впрочем, какая уже разница…

Тайга забирает меня. Медленно, неспешно, как и положено настоящей хозяйке этих мест. Она просто берёт своё. В ноздри ударяет запах прелых листьев, мокрой земли и грибной сырости. Последнее, что слышу — это монотонный шорох листвы на ветру да далёкий размеренный стук дятла, который всё долбит свою сосну.

Тайга никогда не осуждает, никого не жалеет. И в этом есть её истинная ценность и честность. Только лес не врёт и не предаёт. Он просто есть, со своими законами. Жёсткими, но справедливыми.

Да уж, не зря говаривал дед: «Доверяй лесу, а не людям». Лес врать не умеет.

И меня накрывает тишина — глубокая как сама тайга.

Тепло. Мягкое, обволакивающее, как воспоминание о лете в детстве, когда мать гладила меня по голове после долгого дня на сенокосе.

Я почувствовал прикосновение — шершавая, но тёплая ладонь легла мне на лоб. Кожа была грубой, с мозолями, какие бывают у тех, кто годами таскает тяпки и роет землю. Но в этом прикосновении было что-то родное, давно забытое. Тепло разлилось по груди, и я, чёрт возьми, чуть не улыбнулся. Сколько лет прошло с тех пор, как кто-то касался меня так? С такой заботой. Я попытался открыть глаза, но веки были тяжёлыми, как камни.

Ощущения странные, будто испытываю чьи-то чужие эмоции.

— Макс, сыночек, очнись, — женский голос, усталый, но полный надежды.

Макс? Какой, к чёрту, сыночек?

И тут же в голове будто молния ударила. Я — Иван Александрович, егерь, пятьдесят два года, тайга, выстрел…

Вот ведь урод этот Павел…

Попытался вдохнуть, но грудь сдавило. Сердце заколотилось, шок на миг накрыл с головой как волна. Это не мой дом, не моя тайга. Где я, чёрт возьми?

Я заставил себя открыть глаза. Свет был тусклым, лился из маленького окна, завешенного выцветающей тряпкой.

Надо мной склонилась женщина. Её лицо… оно было красивым, но усталость оставила свои следы. Глубокие морщины у глаз, волосы, убранные в простой пучок. Она была моложе меня, но жизнь, видать, высосала из неё всё, что могла. Я смотрел на неё, и в груди что-то сжалось от какого-то смутного чувства, будто я должен её знать.

— Макс, ты очнулся! — она схватила меня за руку, её пальцы дрожали. — Слава богу!

Так, почему я вообще лежу в койке средь бела дня? Солнце так и палит в окно. Непорядок.

Попытался сесть, но тело не слушалось. Руки оказались тонкими, чужими, кожа гладенькая, без шрамов, которые я наживал годами в тайге. Посмотрел на свои ладони — мальчишеские, даже без мозолей.