Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ). Страница 37

Шантаж — грубый инструмент для бандитов. Но знание точных рычагов давления, позволяющее заставить всю систему прогнуться под твою волю… вот это уже искусство управления. Некоторых из этого списка можно будет аккуратно взять на крючок. Пригодится.

— Костомар, спрячь это в сейф, — я протянул папку скелету. — И смотри, не перепутай с той, что на меня. Первая — это оружие. Вторая — просто мусор, но пусть останется на память.

Уже не хотелось сжигать ее в огне. Только спрятать. Очень хорошо, чтобы больше никто не прознал. А это Костомар умеет.

— Я ем грунт! — он бережно взял документы с тем благоговением, с каким жрец мог бы принять священные тексты.

Он всё понял без лишних слов. А я отправился на работу.

В клинике царила анархия. Не паника, а именно системный хаос, который наступает, когда из сложного механизма внезапно вынимают главную шестерню. Медсёстры бегали по коридорам, как обезглавленные курицы, врачи сбились в нервную толпу в ординаторской, не зная, какие распоряжения выполнять.

Отсутствие Сомова парализовало всё отделение.

— Где заведующий? — спросил я у первой попавшейся медсестры, которая пробегала мимо с пачкой карт.

— Никто не знает, доктор Пирогов! Со вчерашнего дня не появлялся! Телефон не отвечает! — выпалила она и побежала дальше.

Отмечает вчерашнюю победу. Или, что более вероятно, уже сидит в тихом кабинете с юристами и оформляет документы на должность главврача. Надо бы его найти.

Но его прагматизм создавал вакуум власти, который нужно было немедленно заполнить.

— Всем внимание! — громко объявил я, входя в ординаторскую. Мой голос не был криком, но он прорезал гул встревоженных голосов. — В отсутствие заведующего я принимаю командование на себя. Утренняя планёрка отменяется. Все немедленно расходятся по своим постам и продолжают работать в обычном режиме. Обход пациентов через десять минут.

— С какой это стати вы здесь командуете, Пирогов? — раздался скрипучий голос. Глафира Степановна — старшая медсестра и женщина старой закалки — смотрела на меня, уперев руки в бока. — Вы ординатор. Ваше дело — исполнять, а не распоряжаться.

Я не стал вступать с ней в пререкания. Спорить — значит признавать её равной.

Просто посмотрел ей в глаза. И на долю секунды позволил ей увидеть то, что скрывалось за маской врача. Я не использовал магию, не создавал иллюзий. Всего лишь приоткрыл взгляд на бездну. На холод, который не имеет ничего общего с температурой. На абсолютную пустоту, которая смотрела на неё из моих зрачков.

Глафира Степановна побледнела. Её уверенность испарилась, как вода на раскалённой плите. Она отшатнулась, сглотнула и молча опустила глаза.

Я обвёл взглядом остальных врачей, которые замерли, наблюдая за этой безмолвной дуэлью.

— Есть ещё вопросы? — спросил я.

Волков, стоявший в углу, злобно пыхтел, но молчал. После ареста Морозова он потерял своего покровителя и теперь вёл себя тише воды, ниже травы. Остальные просто отвели взгляды.

На выходе из ординаторской Варвара догнала меня и прошептала, едва касаясь моего плеча:

— Нужно повторить наше позавчерашнее… занятие.

Отличный инструмент для снятия стресса. И, как показала практика, потенциально… возобновляемый ресурс. Союз необходимо поддерживать. Посмотрим сколько Живы я смогу из этого добыть.

— Сегодня, пять вечера, там же, — ответил я, не раздумывая и не сбавляя шага.

В палате номер восемь царила идиллия.

Ольга и Николай, которых из-за общего заболевания оставили вместе, сидели за небольшим столиком и завтракали. Больничная овсянка и чай, но выглядели они так, словно это был праздничный ужин. Оба розовощёкие, живые, спорящие о какой-то мелочи.

Любопытно.

Входя в палату, я активировал некро-зрение, просканировав их обоих. Потоки Живы текли ровно, мощно, как полноводные реки после весеннего паводка. Никаких тёмных прожилок, никаких аномальных вихрей. Ни единого следа проклятья. Работа была выполнена чисто.

— Свят! — воскликнула Ольга, заметив меня. Её лицо озарилось искренней, почти детской радостью. — Спасибо тебе ещё раз! За всё!

Я почувствовал, как тёплая, концентрированная волна энергии влилась в мой Сосуд. Пятнадцать процентов. Её благодарность была чистой, без примеси, усиленной облегчением и, возможно, чем-то ещё, что она сама пока не осознавала.

— Да, спасибо, — добавил Николай, откладывая ложку и натянуто улыбаясь. — И… прости за тот инцидент. Мы были… глупы.

От него в Сосуд капнуло всего три процента. Жалкая, водянистая струйка. Это была не благодарность. Это была вежливость. Маска доброжелательности, за которой скрывалась пустота. Или что-то похуже.

Проклятье не обманешь!

С Николаем нужно держать ухо востро. Он не простил. Ни унижение, ни то, что я оказался сильнее.

Неискренность в благодарности — это не просто вежливость. Это симптом затаённой обиды и возможной будущей агрессии. Потенциальная угроза. Нужно будет понаблюдать за ним. К тому же я и сам еще с ним не закончил. Но подождем полного выздоровления.

В палате поручика Свиридова всё было предсказуемо. Пациент был бодр, сидел в кровати и читал книгу о тактике танковых атак. Моё мягкое внушение о «посттравматическом синдроме» работало безупречно, заменяя его фанатичную преданность на обычную, понятную всем благодарность.

Я проверил его рефлексы.

Идеальный солдат. Исполнительный, лояльный, а теперь ещё и незаметный. Когда придёт время, его можно будет снова активировать.

— Завтра выписываем, — объявил я, закрывая его карту. — Рекомендации получите у дежурной медсестры. После выписки найдите меня.

— Спасибо, доктор! За всё! — он вскочил, пытаясь отдать честь, но вовремя спохватился и просто крепко пожал мне руку.

Палата графа Ливенталя была погружена в тишину. Он лежал в кровати, бледный, но дышал ровно. Операция прошла успешно, но организм всё ещё боролся с последствиями тяжёлого вмешательства.

Аглая сидела у его изголовья, держала его руку и тихо читала вслух книгу.

— А, доктор… — голос графа был слаб, но узнаваем. Он с трудом приоткрыл глаза, увидев меня. — Вы пришли…

— Пришёл проверить, как вы, ваше сиятельство, — сказал я, подходя к кровати.

Я провёл быстрый осмотр. Рефлексы были в норме, постоперационный отёк мозга спадал медленнее, чем хотелось бы, но в пределах нормы. Заживление шло хорошо.

— Всё в порядке. Восстановление займёт время, но угрозы для жизни больше нет.

— Я… я вам обязан… — прошептал он. — Аглая, дочка… мою чековую…

— Не сейчас, ваше сиятельство, — остановил я его. — Сначала полное выздоровление. Все дела потом.

Несмотря на его слабость, я почувствовал мощный, хотя и неровный поток Живы. Благодарность человека, который осознавал, что его вытащили с того света, была сильна. Двадцать процентов.

Итого в Сосуде уже сорок девять с половиной процентов. Отлично. Я был далек от критической отметки.

— Вы… вы друг… семьи, — пробормотал граф, его глаза снова закрылись.

Я уже собирался уходить, когда Аглая подняла на меня глаза. Они были красными от слёз и бессонной ночи.

— Спасибо вам, доктор, — тихо сказала она. — За отца.

И… ничего.

Абсолютная тишина в энергетическом плане. Ни капли, ни даже слабого всплеска Живы.

Я напрягся, сохраняя на лице вежливую улыбку.

Что-то не так. Её благодарность должна была быть одной из самых сильных. Она любит отца. Она видела его на грани. Она должна была…

Её аура была странной. Приглушённой. Как будто между мной и её эмоциями стоял какой-то фильтр. Или… как будто её благодарность была направлена не на меня. А на кого-то другого.

Я посмотрел на неё внимательнее. Она улыбалась, но её глаза были где-то далеко. Она думала не об отце.

Это была не просто аномалия. Это был симптом. Отсутствие Живы от благодарности Аглаи было таким же тревожным признаком, как отсутствие пульса у пациента. Что-то блокировало естественный поток. И это «что-то» нужно было немедленно вскрыть.