Братство. ДМБ 1996. Страница 7

Я вошёл в прихожку, стянул ботинки и поставил их на полку. Куртку повесил на вешалку, вмонтированную в стену, положил ключи на тумбочку, где ещё стоял телефон – красный, дисковый.

Помню, как мы с мужиками на работе смеялись, когда к нам приходили устраиваться пацаны лет восемнадцати, выросшие уже в современное время в обнимку с гаджетами. Половина из них никак не могла дотумкать, как пользоваться такими старыми аппаратами…

На кухне свет выключен, он горел только в зале и в туалете, там журчала вода из крана. Я прошёл в комнату и огляделся. Всё слишком знакомо, будто только сегодня ушёл.

Пол без линолеума, внизу только потёртый ДВП, на который положили красный ковёр. Отец всё хотел постелить новый линолеум, но никак не доходили руки. В этот раз помогу, конечно.

Телевизор, стоящий в углу, включён, по нему показывали старый фильм «Сибириада». В правом верхнем углу виден знак телеканала: цифра 1 и буквы «ОРТ». На окне за тюлем видно запотевшее окно с балконной дверью.

Над диваном висел ещё один ковёр, расписной, с оленем. У стены стоял стол, на нём – печатная машинка, в которой виден исписанный наполовину лист. В массивной стеклянной пепельнице ещё дымил окурок.

Напечатанные листы лежали рядом, на некоторых видны пометки от руки. Даже никогда не интересовался, что отец печатал каждый вечер, но подглядывать не стал – пусть потом сам расскажет и покажет.

Дверь в мою комнату закрыта, но не до конца, сверху висела старая чёрная футболка.

Вот я и дома.

– Чай кипячённый, – раздался голос за моей спиной и кашель.

Отец прошёл мимо и сел за стол к своей машинке. Я же просто рухнул на диван. Как всё это одновременно неожиданно и обыденно.

Вот когда отца не стало, порой оставалось ощущение, что вот-вот он зайдёт в комнату, откашляется, бросит что-нибудь в своей немногословной манере и снова сядет за свою печатную машинку, и скоро она начнёт щёлкать.

Да, это ощущение оставалось надолго, но я всегда знал, умом понимал, что так не будет.

А вот сейчас это вижу вживую.

Но стоит ли удивляться? Когда уже повидал Царевича, Шустрого и Газона, молодых, живых и здоровых?

Вот и отец жив. И в этот раз нам будет что обсудить, уже не будем вести себя, как чужие люди.

– Сам-то чай будешь? – спросил я.

Батя задумался, затянулся сигаретой, с которой вышел из туалета, и затушил её в пепельнице. На нём старый турецкий свитер, на лбу очки, за ухом карандаш. Лоб морщинистый, в волосах и усах видна седина, руки широкие и крепкие, тёмные, будто машинное масло въелось в кожу навсегда. Он мастер ремонтного цеха, знает тепловоз по винтику, почти целиком перебрал его руками.

Наверное, ему тоже сложно общаться с молодёжью, особенно когда всю жизнь был неразговорчивый. Я сам-то порой, когда был в возрасте, ловил себя на мысли, что совсем не понимаю, о чём лопочат эти тощие пацаны с модными причёсками, не выпускающие телефоны из рук.

Вот и батя, наверное, думает, что непонятно, чем эти пацаны занимаются, никак за ум не возьмутся, хотя повидали в жизни всякого.

– Нет, я чаевал уже, – только и сказал он.

Его пальцы начали давить на кнопки машинки. Раздались тихие и отчётливые щелчки.

Нежности и тёплые слова не для него, батя вырос совсем в других условиях, в другое время и в другой стране. К нему надо иначе подход искать. Но разговор с ним нужен, хоть какой-то. Дальше, что ли, молчать, раз такой шанс выпал?

– Давай за компанию, – произнёс я.

Он подумал и кивнул.

Я прошёл на кухню, налил по кружкам густую заварку из заварника через ситечко и плеснул кипятка из старого чайника со свистком, стоящего на газовой плитке.

Из старого советского холодильника «Бирюса» достал молоко в литровой банке и масло на блюдечке из морозилки, но не маргарин «Раму», а вполне себе приличное деревенское. Правда, надо подождать, пока подтает, так на хлеб не намажешь.

Ещё была банка с малиновым вареньем, творог и суп в кастрюле на завтра. Куриный, я сам сегодня варил. На холодильнике стояла металлическая хлебница, покрытая отбившейся эмалью, внутри была половина буханки белого хлеба.

И всё, но на самом деле это неплохо, с голода не дохнем. Это в начале 90-х был совсем мрак, сейчас чуть полегче, продукты есть. Деньги только на них были не всегда.

На шкафу стояли большие жестяные банки из-под печенья, но печенья в них давно уже нет, их приспособили для всякой мелочи и для круп. Под столом виден раскладной советский ящик для инструментов, наверное, батя приносил его из гаража, чтобы что-то починить, но не стал уносить по темноте. Опасно по двору ночью шастать.

С бутербродами на тарелке и двумя кружками я пришёл в комнату, вырубил телевизор и сел за стол. Поставил всё на газетку, где отчётливо виден заголовок, что Ельцину провели операцию на сердце.

– Меня сейчас Руслан Царёв довёз, – я сел на табуретку сбоку от стола и отхлебнул горьковатый чай с молоком, но без сахара. – У тебя же работает?

– Хороший парень, – сказал батя, чуть подумав. – У меня в цехе работает дизелистом. Лучше, чем… – он не договорил, но я понял, кого он имел в виду.

Про моих знакомых, которые подставили с магазином. Но о них я не думал. Зачем, когда уже понял, кто на самом деле мои друзья и близкие.

– С теми уже не связываюсь, хватит, – я отпил ещё чай. – Своих надо держаться, тех, кто там не подвёл. Вот на этих людей можно положиться.

– Угу.

Мрачный, но неразговорчивый, как охарактеризовал отца таксист Харитонов. Так и есть. Но взгляд-то умный, внимательный, грустный, от меня не отводит. Сейчас обязательно спросит про работу и предложит пойти в депо. В молодости это вызывало раздражение, сейчас лёгкую ностальгию.

– А что насчёт работы-то решил? – спросил он. – Ты же про вахту думал?

– Нет, в городе останусь. С афганцем пообщался, кто магазин компьютерный держит, – продолжил я. – Есть мысль одна, а мужики неплохие.

– В охрану к ним? Могу поговорить, чтобы в депо взяли, – задумчиво сказал отец. – Хотя сложно будет, желающих туда много. Да и скажут, что по блату прошёл.

– Сейчас все туда по блату идут, – возразил я. – Да и не в этом дело. Нет, в депо не пойду. С пацанами прикинем, что можно сделать.

Что-нибудь придумаем, накопим, вкинемся куда-нибудь. Сейчас 1996 год. Меньше двух лет до дефолта, когда доллар вырастет в цене кратно. Зная это, можно неплохо подняться. А когда будут бабки, можно будет неплохо поддержать парней, чтобы не рыскали где придётся. Помогу им на ноги встать. Да и не только им. В городе, на самом деле, хватает хороших людей.

Да и не в долларах дело. В той жизни я правильно вложил наследство, а не бездарно пролюбил. Просто подумал, как сделал бы отец на моём месте, прикинул всё, и вышло удачно, открыл по итогу своё дело, хорошо шло. Много чем занимался, и многое до конца довёл.

Так что можно будет начать раньше, опыт-то не пропьёшь, как и знания. Особенно когда единственный в мире знаешь, что будет потом.

Из всей семёрки остался тогда только я. Поэтому мне и тащить остальных, чтобы не сгинули, как тогда. И отца тоже. Не буду я у него клянчить те деньги. Они мне тогда помогли, но сейчас сами поднимемся.

Да, знания остались. Опыт остался. И понимание, что нужно делать, тоже на месте.

– Лишь бы при деле, и не в бандиты, – сказал отец, глядя на меня. – Лёгкие деньги молодых портят. Не должны они легко доставаться, сначала нужно им цену узнать. У тебя вот друг есть, сослуживец, отец у него богатый, а что, ему жить от этого легче? Одни пьянки да кабаки на уме. Сам себя гробит.

– За ним присмотреть нужно. Но я к нему схожу.

Я понял, про кого он – про Славу Халяву. А ведь батя, если так подумать, знает моих друзей, причём всех, даже сослуживцев. Я его не знакомил, но он интересовался, чем я занимаюсь.

– Что-то, значит, придумал, – батя кивнул и громко отпил чай. – Но если надумаешь – про депо поговорю. Ну и осторожно слушай, кто что советовать будет. Я вот дураков повидал, которые советы раздают только в путь, но слушать стоит только умных.