Четвертый берег (СИ). Страница 24

Сдается мне, мой генерал, парижане как-то не особо спешат почувствовать себя французами…

Тем не менее, за минувшие дни Жанна увеличила свои силы почти вдвое — у нее уже полторы тысячи воинов. Больше трети — всадники. Арита проводит с ними всё свое время, изучая местную конную войну.

А мне учиться не у кого'.

Каждое свое письмо бригадир О завершал каким-нибудь подобным нытьем и просьбой разрешить ему сравнять Париж с землёй.

«Ничего, потерпит, — усмехнулся Наполеон. — Зато на юге всё спокойно, и есть время окончательно укрепить север. Мы всё-таки начнем здесь строить Новую Францию… Посадим семечко».

И семечко это он посеет в небольшом графстве Лонгвиль, что к северу от Руана. Наполеону очень требовалась какая-нибудь бесхозная земля для эксперимента. Из-за которой никто не обидится, не разозлится. Или разозлится — да Пресвитерианцам на то будет плевать.

Вот Лонгвиль такой землёй и оказался. Еще прошлый английский король — Генрих V — после завоевания Нормандии, в 1421 году пожаловал графство своему гасконскому вассалу Гастону де Фуа-Грайли. И в том же году, словно, в отместку Карл (тогда еще дофин) пожаловал титул графа де Лонгвиль некоему Арчибальду Дугласу. Шотландцу, который в те годы активно воевал на стороне арманьяков.

Возникла забавная зеркальная ситуация: графом от короля Англии стал француз, а графом от короля Франции — британец. Зеркальность усиливается еще и тем, что шотландцы — это не англичане; но и гасконцы (наравне с бретонцами) — не совсем французы.

Бедняга Арчибальд был графом исключительно на бумажке и свой фьеф даже в глаза не видел. Он уже много лет как вернулся в Шотландию и сейчас боролся за свободу своего короля Якова. Наверное, гордый скотт не будет в обиде, если у него «оттяпают» графство.

А вот второй граф находится совсем недалеко — в Руанской темнице. Гастона пленил лично Гванук в недавней битве за Сеной.И вот Гастон-то, конечно, сильно расстроится. Только… если всё выйдет по задуманному — это станет малой частью его бед.

…Наполеон вошел в полутемный зал Совета Нормандии (окна узкие, света дают мало, а свечи дороги). Все встали.

— Ваша Светлость! — председатель Совета барон Ито распахнул вычурную папку (он подсмотрел их у адъютантов Наполеона и сделал такую же, только роскошную). — Сегодня на повестке дня у Совета…

— Да простит меня Совет, но сегодня у нас на повестке одно дело. Дело об измене Франции! Введите обвиняемого!

Гвардейцы генерала (новые, набранные уже из местных) ввели в зал Гастона де Фуа-Грайли. Узилище пошло на пользу гасконцу — спесь с него слегка спала. Наполеон решил не затягивать.

— Я, генерал Луи, лидер Пресвитерианцев, обвиняю вас в измене Франции, измене королю!

— Какого черта! Я и все мои предки приносили оммаж королям Англии! — зарычал гасконец. — Мы — вернейшие вассалы, никогда не предававшие клятвы. И этот чужак не смеет обвинять меня в подобном!

— В самом деле, ваша светлость, — смутился барон Ито. — Клятва сюзерену этим пленником не была нарушена…

— При чем здесь сюзерен? — Наполеон начал старательно разгонять в себе притворную ярость. — Гасконь — это Франция. Не говоря уже о том, что Нормандия с графством Лонгвиль — тоже Франция. И любой человек — от крестьянина до герцога — может и должен служить только французскому королю! Кто-то не согласен?

Трибуны Совета загудели. Простолюдины довольно кивали, но немногие дворяне пребывали в смущении

— Хорошо. Вот есть у нас графство Э. Кто его граф?

— Разумеется, Шарль д’Артуа! — воскликнул барон, служивший под его началом.

— А вот и нет, господин Ито! — улыбнулся генерал. — Графом Э является некий англичанин Генри Буршье!

Зал пришел уже в окончательное смущение. Разве этот Пресвитерианец не за французского короля?

— Ну, смотрите: графство Э подчинил английский король. И тот, кто ему клянется в вассальной верности — тот и есть истинный граф! Это ведь ваша логика⁈ Главное — не нарушать клятву господину⁈

Он уже орал. А Совет прикинулся сборищем мышей.

— Графство Э — это Франция! И хозяин этой земли может служить только Франции! Именно поэтому Шарль д’Артуа ныне томится а английском плену, а не приносит оммаж новому хозяину — королю Англии! Именно поэтому его братья и прочие члены семьи доблестно служат в войске Его Величества Карла VII! Заметьте, не имея никаких доходов со своих земель. А когда французский дворянин на французской земле приносит клятву верности чужеземному королю, как это называется?

— Предательство, — неуверенно ответил барон Ито.

— Совершенно верно! Прошу Совет проголосовать.

В полном составе Совет Нормандии приговорил гасконца к смерти.

Прецедент создан. Верность стране важнее верности конкретному сюзерену. И вскоре по Нормандии разойдется карманная брошюра об этом суде… Но это только начало.

Все владения предателя конфисковались. Немногие аристократы, услышав о последнем, улыбнулись: бесхозные лены всегда кому-то дарятся, ибо без хозяина земля не дает дохода.

Однако Наполеон вывалил перед собой толстую пачку бумаг.

— Дабы жизнь в провинции не приостанавливалась, в графстве Лонгвиль с сегодняшнего дня и до окончания войны временно вводится особый временный режим управления! Графство становится Департаментом!

Глава 10

Лонгвиль не тянул на город. Замок да небольшой посад вокруг — максимум на пару тысяч человек. Но ради чистоты эксперимента Наполеон решил торжественно объявить это поселение городом. И город получил «временный» Городской Кодекс. В нем — с небольшими поправками на местные реалии — находились самые базовые хозяйственные правила, которые начали разрабатываться в ниппонской Хакате, потом применялись в Сингапуре, на Цейлоне — и везде показали свою эффективность. Свобода предпринимательства, равные возможности, честная конкуренция (на которую здешние цеха должны шипеть, как бесы — на святую воду). Защита законом частной собственности, причем, для ЛЮБОГО СОСЛОВИЯ. И, конечно, налоговая реформа.

Налогов во Франции было в избытке. В связи с войной прибавилась масса нерегулярных, но весомых сборов. А где нет системы и прозрачности — там царит мздоимство и мошенничество. Кодекс всю эту мишуру отменял и вводил единый (немаленький, но фиксированный!) подоходный налог. И больше с людей ничего брать нельзя.

Налог — это самое важное. В Кодексе его даже вынесли во второй раздел, сразу после «Самоуправления». Старшины Лонгвиля уже на первой странице испытали немалое удовольствие от открывающихся перспектив, а налог вообще сделал их счастливейшими из людей.

Свежеслепленный город принял генерала «Луи» и две роты гвардейцев с распростертыми объятьями. Графский замок тоже передавался городу в совместное пользование избираемым бургомистром, назначаемыми виконтом, бальи и агентом Счетной палаты. Границы графства стали административными границами для всех ветвей управления. И всё это вместе теперь называлось странным словом Департамент.

Укрепившись в центре графства, Наполеон провозгласил, что все дворяне, давшие оммаж изменнику, лишаются своих фьефов. Все их земли и угодья «временно» переходят государству, все живущие в графстве крестьяне становятся лично свободными. Серваж ликвидируется, имеющиеся долги прощаются! Конечно, сервов было совсем мало (особенно, в Нормандии), но Наполеон сочинял эту реформу с прицелом и на другие провинции. Барская запашка полностью ликвидировалась и распределялась в равных долях между работавшими на ней крестьянами. А дальше, как и с горожанами: собрать в кучу все эти бесчисленные тальи, шиважи, шампары, чинши, формарьяжи и прочее — и выкинуть! Заменив одним фиксированным налогом. С крестьян брали, конечно, немного побольше, но и это тоже было заметным послаблением.