Подлинные мемуары поручика Ржевского. Страница 5
Заглянул в тыловую хронику. “…Рязанские предприниматели собрали 1 миллион рублей на сигареты тому полку, который первым войдет в Москву… По благотворительной инициативе в пользу лазаретов дамы и девицы собираются по вечерам щипать корпию из “Тампакса”… Пресс-секретарь Главнокомандующего заявил, что по поводу приватизации казаками трофейного барахла к нему информации не поступало… Помощник полицмейстера по борьбе с наркотиками предполагает, что для повышения героизма подпольщиков из Москвы начались поставки героина…”
Лениво перелистал международные известия. “…Продолжается конфликт в Югославии. С посреднической миссией в Сараево направляется австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд… Украина готовится к парламентским выборам. Обозреватели подсчитывают рейтинг ведущих политических партий — петлюровцев, бандеровцев и махновцев, а также независимого ни от кого кандидата батьки Хряка… Молдавия приняла решение о вхождении в состав Румынии. Румыния расценила это как акт агрессии и начала спешное укрепление своих северных границ… В ответ на маневры Китая в Тайваньском проливе Тайвань устроил маневры в Восточно-Китайском море… На Северном Кавказе сошедшие с гор оползни уничтожили абрекскую деревню. В ответ абреки, поднявшись в горы, вырезали деревню оползней…”
С базара вернулся довольный Митька, протирая рукавом обшарпанную винтовку. Сообщил: «Ежели рублей тридцать добавить, то можно было б хорошую пушечку отхватить, — но, отметив мое выражение лица, сразу спохватился, — да только куда она нам с вами, без снарядов-то…
Идти в штаб было рано, и я, отвыкнув от уличной суеты, решил побродить по городу. В скверике у памятника Павлову шел митинг рязанской “Памяти”. Между деревьями свисал покосившийся транспарант “Бей жидов и московитян!” А русобородый оратор в картузе и поддевке объяснял собравшимся зевакам, что все беды Руси начались с Юрия Долгорукого, который на самом деле был Юдой Долгоносым. Ну а замашки и образ Иоанна Калиты вообще не оставляют сомнений в его национальности… Я некоторое время послушал из любопытства, но в последующих выступлениях повторялись одни и те же рассуждения о всемирном жидомосковском заговоре, и мы с Митькой двинулись дальше. В городском парке у каруселей бросалась в глаза надпись: “Билетер был нужен, но уже взяли! И больше со всякими глупостями не лезьте!” Мимо гнали толпу пленных на строительство телеканала “Ока”. Невольно вспомнились жуткие слухи о здешних ведущих, которые своими интервью доводят там людей до изнеможения и вытягивают из них такие сведения, которые не удалось вытянуть даже специалистам из контрразведки… Глянув на часы, я повернул обратно. Найдя на Астраханской бывший Дом Офицеров, оставил Митьку с чемоданами возле дежурного, а сам поднялся на второй этаж. В коридоре сразу же встретил полковника Мышкина, которого хорошо знал еще по Омску. Он тоже был рад встрече, поинтересовался:
— Из госпиталя? Ну как, оправился?
— Еще утром. Стул нормальный.
Как-то странно икнув, он, видимо, счел вопрос исчерпанным и пригласил меня в кабинет. Я обратил внимание на то, что большой сейф в углу грубо взломан. Полковник отмахнулся:
— А, это “неуловимые”. Каждую ночь ломают. Мы уж им через своих людей и шифр передавали — девять-один-четыре. Первая Мировая началась — чтоб, значит, проще запомнить было. Куда там! Как об стенку горох! Все равно ломают! Теперь вообще не запираем, используем вместо мусорной корзины.
— А что, их и вправду никто не может поймать? — удивился я.
— Да кому они на фиг нужны! — плюнул Мышкин. — Еще с хулиганьем связываться!
Предложив сесть, он ввел меня в курс обстановки:
— На сегодняшний день фронт проходит примерно по линии Оки. Калуга — Серпухов — Кашира — Коломна, далее уходит на северо-восток к Егорьевску и теряется где-то в шатурских болотах.
— Шатура наша? — уточнил я.
— Вроде бы, да, — неопределенно замялся полковник. — Там на фланге действует казачий корпус. На днях позвонили и доложили: “Город взяли. Гоним…” Потом раздалось непонятное бульканье и связь оборвалась. Кого или что они там гонят, остается неизвестным.
— Связных посылали?
— А как же, троих. Одного вчера привезли без сознания. Пришлось сразу же в наркологию отправить. Сегодня — завтра ждем остальных, — тяжело вздохнул Мышкин. — Я уж им и места в Галенчинской больнице заказал…
Разумеется, я тут же выразил желание отправиться на опасный участок. Но полковник, скорее всего, решил, что после госпиталя такие перегрузки противопоказаны. И предложил другое назначение:
— Сейчас наметился успех на центральном участке, под Коломной. Здесь Рязанский Добровольческий корпус захватил плацдарм, и главнокомандующий приказал усилить это направление…
Я заверил, что мы с Митькой охотно его усилим.
— Не хотите ли взять после лечения несколько суток отпуска?
Я задумался. Скрыть от Нюськи свое пребывание в городе все равно не удалось бы, а роман с ней уже успел потерять прелесть новизны. И я сказал, что готов сегодня же выехать на позиции. Пока оформлял литер на электричку первого класса, пока получал жалование и подъемные, Митька отоварил продаттестаты и взял сухой паек на дорогу. Причем ухитрился набрать столько, что бока чемоданов распирало от банок и пакетов, а Митькину морду, уже начинающую снова лосниться, от полноты чувств. Времени до отъезда оставалось достаточно, и я решил еще погулять. Впереди ждали фронтовые будни, фронтовые субботы и фронтовые воскресенья. И кто знает, когда судьба опять додумается забросить меня в этот чудный город!
Некоторое время я постоял у красочной витрины магазина “Интим”, где для желающих позаниматься коммунизмом были выставлены резиновые и пластиковые члены КПСС различных размеров. Здесь же красовались фирменные наборы презервативов “Совдепия”: а-ля-Сталин — с усиками, а-ля-Ленин — с бородкой, а-ля-Хрущев — лысенький, с ушками, а-ля-Брежнев — с бровками, а-ля-Горбачев — с пятнышками и длинным болтающимся язычком… А Митькин нос безошибочно поворачивался в сторону киосков с разноцветными бутылками, баночным пивом и баночным самогоном. Набитое брюхо и чемоданы, кроме моря удовольствия, начали доставлять ему и некоторые неудобства, поэтому он все чаще канючил:
— Я ж не лошадь. Значит, перекурить надо.
Я предостерег его, что ослов капля никотина тоже убивает. Правда, на улице Некрасова мы все же сделали остановку. Здесь кипела работа по восстановлению знаменитой пивной, варварски разрушенной большевиками в период антиалкогольной кампании. Рядом со стройплощадкой стояла большая пивная кружка, сделанная из жести, с прорезью и плакатиком: “Жертвуйте на восстановление “Некрасовки”!” До завершения было еще далеко, но со всех концов Рязанщины шли сюда паломники. Седые, изможденные, и в хороших костюмах, и босые, перепоясанные бечевой. Дрожащими пальцами выворачивали карманы и бережно опускали в кружку свои медяки и засаленные бумажки. Потом располагались здесь же, на траве или асфальте, пили водку и бутылочное пиво, молча, благоговейно взирая, как возрождается из праха народная святыня…
— Оживает наша “Некрасовка”! Оживает, матушка! — услышал я голос рядом и увидел благообразного старика в пальто и ботах без молний. — Спасибо освободителям, а то уж и не чаяли! Мож, и не доживем, так хоть знать, что внуки ее узрят!
Я дал седому патриарху на водку и от всей души пообещал грудью стоять за народное дело. А когда получил от него благословение и обернулся на чувствительное шмыгание Митькиного носа, то убедился, что этот нос уже успел приобрести характерный цвет большевистского знамени. Запашок тоже изменится в сторону обычных Митькиных ароматов, хотя он тут же принялся горячо убеждать меня, что здесь просто аура такая.
Миновав улицу Некрасова, мы вышли на набережную. По тенистым лавочкам барышни целовались с офицерами, целомудренно прикрываясь зонтиками от прохожих. И приходилось каждый раз заглядывать за эти зонтики, дабы узнать воинское звание и уточнить приоритет в отдании чести. Впрочем, война испортила нравы — почти никто из господ офицеров так и не догадался представить меня своим дамам. А один тип явно тыловой наружности даже полез выяснять, куда ему прислать своих секундантов. Я попросил прислать их в госпиталь к медсестре Нюське, ибо после моего отъезда ей, конечно же, потребуются другие мужики. И подумал, что Нюська будет тронута этим маленьким знаком внимания с моей стороны.