Подлинные мемуары поручика Ржевского. Страница 23

— Привет, Гиви! А ты знаешь, что в Индии очень строгие законы насчет нравственности? Тут даже поцелуи из фильмов вырезают, а уж голышом разгуливать — сразу за решетку загремишь.

— Я нэ Гиви! — мотнул головой Гиви. — Я святой, а святым можьна!

— Ах, ты святой! Прости, значит обознался. А что ж ты тогда на сторону косишь? Раз святой, иди уж исполнять ваши ритуалы, — Василий сделал пригласительный жест к главной площади, где полным ходом шло протыкание собственных конечностей, щек, носов, мышц груди и живота. Гиви было заколебался, но Хряков выразительно показал на ближайшего полисмена. — Нет, наверное ты не святой. Наверное, все же придется тебя заложить…

И Дидклеани обреченно шагнул вперед…

— Пойди, помоги нашему другу, подай ему нужные инструменты, — заботливо попросил майор Зеленкина. Неуверенно вертя в руках первый острый штырь, Гиви еще раз с надеждой оглянулся, однако Хряков с лейтенантом надежно перекрывали ему пути отступления.

— Давай-давай, генацвали! У тебя же такой большой опыт! На турбазе-то сколько раз баб на шашлыки водил, мясо на шампуры нанизывал!

— Я нэ гэнацвали! — упрямо выкрикнул тот, как партизан на допросе, и с размаху просадил себе обе щеки. А Зеленкин уже услужливо протягивал ему новые спицы.

— Нэ гэнацвали!.. Нэ гэнацвали!.. — распсиховавшись, он вонзал их себе то в одно, то в другое место, все больше напоминая ощетинившегося ежа. Но майор и не думал отвязаться:

— Эй, сачкуешь, кацо! Помнишь, кино такое было — “Конец агента”? Разве настоящий святой эту штуку бережет? Зеленкин, подай-ка ему штырек потолще!

— Я нэ кацо! Нэ агэнт! И ныкакой минэ нэ канэц! — гордо бросил Гиви в лицо врагу, и затаившие дыхание туристки хором вскрикнули, хлопаясь в обморок, когда гипнотизирующий их орган тоже затрепыхался на железяке.

— Вах, молодец! Только ведь еще не все! Нанизал шашлычок — на мангал давай!

Испепеляя Хрякова взглядом ненависти и презрения, Дидклеани двинулся к собратьям по святости, пританцовывающим на пышущих жаром углях. И с отчаянным криком “асса!” вступил в их круг, лихо отплясывая лезгинку. А в следующую минуту толпы зрителей шарахнулись прочь, затыкая носы, потому что от пляшущего в костре отшельника пошли густые клубы черного дыма, воняющие паленой шерстью.

— Вот теперь все дела тут, вроде, сделаны, — удовлетворенно кивнул лейтенанту Василий. — Aйда к контрабандистам!

И под прикрытием стелющейся по площади дымовой завесы исчезнуть им удалось именно так, как больше всего любил исчезать майор — неожиданно и как бы в никуда.

Глава 7

ОДИНОЧНОЕ ПЛАВАНИЕ

Мужик мужика видит у нужника Русская народная мудрость

Свежий морской ветер надувал паруса и доверчивых граждан. Шхуна “Крутая Медуза” лихо резала волны, словно правду-матку. Команда подобралась отчаянная — настоящие морские волки, морские койоты и морские шакалы. Индусы, малайцы, китайцы — словом, бродяги и бомжи южных морей. Только капитан и владелец шхуны Хрякову определенно не нравился. Хотя на первый взгляд он немногим отличался от подчиненного сброда — в рваной тельняшке, с выглядывающей из дыр татуировкой какого-то азиатского владыки, но вел себя весьма подозрительно. С самого выхода в море передал командование старпому и почти не показывался из своей каюты. А при редких появлениях бросался в глаза странный, землисто-зеленый цвет физиономии — похоже, хватил лишку опиума.

До поры, до времени цель плавания Василий предусмотрительно не раскрывал, предпочитая каждый день лично вносить уточнения. Выйдя на палубу, подозвал в качестве переводчика боцмана, объехавшего весь свет и усвоившего многие языки, в том числе и русский мат. В рубке штурман прокладывал курс с помощью гигиенических прокладок. Барометр падал, то и дело стукаясь об пол

Видимо, в связи с расширением Северо-Атлантического блока на восток, с Северной Атлантики шли циклоны. Море вовсю качало права, и пучину сильно пучило от несвежей рыбы. А между тучами и морем гордо реял буревестник, вздернутый на рею во избежание бури. Василий спросил, где находится шхуна.

— На траверсе остров Цейлон.

— Какой сейчас курс?

— Двадцать шесть рублей за доллар.

— А ход какой?

— Десять узлов.

Он велел завязать еще два узла на память. Смуглые матросы, покрытые наколками и матюгами боцмана, ловко лазили по мачтам и по карманам друг у дружки. Палуба уходила из-под ног на обед, и жизнерадостно неслись команды — “Спустить в паруса!”… “Поднять фор-брамсель и бром-штепсель!”… “Отдать концы!”… “Вахтенный, фигли ботик потопили!”… Полюбовавшись этой суетой и проверив, надежно ли заперты в клетке корабельные крысы, чтобы не сбежали, Хряков решил спуститься к себе.

Дойдя до кают-компании, он вдруг замер, гадая, что же за компания здесь побывала. На грязном полу виднелись какие-то загадочные следы. Отчетливой цепочкой в пыли проступали отпечатки правой человеческой ладони. А далеко в стороне удалось обнаружить другую цепочку следов — левой ладони. Между ними грязь была основательно вытерта, словно здесь протащили что-то тяжелое. Присмотревшись повнимательнее, майор заметил и отпечатки ног — но только пальцев, без ступни. И подумав, пришел к выводу, что тут кто-то ползал по-пластунски. И ползал не один человек — следы ладоней были и поменьше, и побольше. А, судя по многочисленным царапинам на досках, они еще волочили какую-то непонятную металлическую конструкцию. Сняв отпечатки пальцев, Василий понял, что где-то их определенно видел, и кажется, не так давно. Но где, и кому именно они принадлежали, припомнить не удавалось.

Следы вели по коридору, делали отчетливый поворот у дверей его каюты, а дальше уходили к люку трюма. Подергав его, майор убедился, что люк закрыт снаружи висячим замком. А когда возвращался, напряженно размышляя над загадкой, его внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из капитанской каюты — будто большим резиновым вантузом прокачивали засорившуюся канализацию. Осторожно заглянув в замочную скважину, Василий увидел, как капитан, высунувшись в открытый иллюминатор, раз за разом выворачивается наизнанку.

Пожав плечами, пошел к себе. И сразу почувствовал, что в каюте есть кто-то еще. На цыпочках, стараясь не шуметь, приблизился к койке и приподнял одеяло. В его постели, положив на тумбочку очки и уютно пристроив на подушку чернявую головку, сладко посапывала очковая змея. Это была уже третья гадина, которых настойчиво подкладывали ему после отплытия из Калькутты. Он потихоньку открыл окошко, ухватил змею за хвост, и пока она спросонья хлопала близорукими глазами, швырнул за борт, отчего следовавшие за кораблем акулы перепуганно шарахнулись в стороны и покрутили пальцем у виска. Да, на судне явно творилось что-то неладное, но как это наладить, Василий пока не знал.

* * *

Некоторое время Хряков постоял у открытого иллюминатора, любуясь на волны, покрытые белыми барашками и белыми овечками, разбивающимися о борт густой пеной шампуня “Хэд-энд-Шолдерс”. В прозрачных толщах воды стайками резвились сельди, кильки и спинки минтая, а на безрыбье важно выползали раки. Скакали морские коньки, мычали морские коровы, мяукали морские котики и хрюкали морские свинки. Носились торпедные катера, предлагая морякам торпеды от алкоголизма. А на отмелях ловцы губок старались поймать губки смазливых купальщиц.

Но и наслаждаясь этой идиллией, майор оставался настороже, поэтому сразу различил в коридоре крадущиеся шаги. Половицы поскрипывали все ближе, и за дверью раздался шорох, переходя в сосредоточенное пыхтение. Василий небрежно подошел к постели и принялся расстегивать рубашку, делая вид, что собирается лечь. А затем, выхватывая “маузер”, прыгнул к двери и резко рванул на себя. В каюту ввалился боцман, очевидно пытавшийся подсматривать и подслушивать, а кинжал в его руке свидетельствовал не о праздном любопытстве.