Ситцев капкан. Страница 6

– Молчи, Лиза, – строго сказала Елена. – Не твоя тема.

Но Лиза упрямо посмотрела на Гришу, будто искала у него разрешения продолжить.

– Всё, что с ней случилось, давно в прошлом, – сказал он, и тут уже сам удивился мягкости своего голоса. – Она была сильной женщиной. Я хочу верить, что это главное, что мне передалось.

Это был первый момент за столом, когда он почувствовал: кто-то слушает его по-настоящему, не только для того, чтобы выставить в невыгодном свете.

– Сильной, но всё же слабой, – грубо вставила Маргарита. – Это часто соседствует.

Гриша усмехнулся: вряд ли она осознавала, насколько этот диагноз применим к каждой женщине за этим столом.

– Возможно, вы правы, – кивнул он. – Но иногда слабость – просто оборотная сторона терпения.

Дальше всё происходило, как во сне: официант разливал вино, на столе появлялись новые тарелки, запахи перемешивались, а разговор всё время возвращался к темам власти, наследования, успеха и провалов. Каждый тост был как укол: с виду безобиден, а в глубине – второй, более острый смысл. София несколько раз хихикала, Лиза пила сок маленькими глотками и ни разу не пролила ни капли на скатерть, Маргарита почти не ела, а только следила, чтобы у остальных всё было по протоколу. Елена поддерживала разговор с минимальными репликами, но, если кто-то сбивался с ритма, сразу же возвращала всех в колею одним взглядом.

В какой-то момент Гриша вдруг заметил: за этим столом ни разу не прозвучало ничего действительно личного. Даже семейные воспоминания озвучивались с такой нейтральной интонацией, что казались репликами из методички для амбициозных сирот.

Он поймал себя на том, что, как только кто-то из сестер задавал ему каверзный вопрос, он начинал считать звуки: крошечные стуки вилок о фарфор, звон бокалов, цоканье каблуков под столом. Это успокаивало – позволяла отключиться от смыслового слоя и перейти в режим автоматического выживания.

– А вам нравится у нас? – вдруг спросила Лиза, едва заметно смутившись.

Гриша повернулся к ней, медленно, чтобы не спугнуть этот первый сигнал открытого любопытства.

– Лучше, чем в Москве, – честно сказал он. – Здесь всё настоящее. Даже иллюзии.

София прыснула в бокал, Елена впервые улыбнулась уголком губ, а Маргарита бросила на него такой взгляд, будто собиралась сделать выговор за нарушение субординации.

– Он шутит, – сказала она матери.

– Не думаю, – ответила Елена. – В этом доме мало кто умеет шутить.

Гриша почувствовал, как внутри у него что-то переворачивается: будто за обедом ему сделали скрытую операцию и вставили новый орган – для чувствительности к чужим ожиданиям. Он уже знал, что в этом доме будут ломать только по-крупному, но почему-то захотелось остаться.

– Тогда разрешите поздравить меня с новым назначением, – сказал он, подняв бокал. – Клянусь держаться до последнего.

Тост прошёл сдержанно, но эффект был мгновенный: за столом разом стало чуть теплее, как если бы кто-то открыл окно в душном зале.

– Завтра покажем вам рабочее место, – сказала Маргарита. – Не удивляйтесь, если там тоже всё по-прежнему.

– Удивляйте меня как можно чаще, – попросил Гриша. – Я этого не боюсь.

В этот момент он понял: впервые за долгое время его слушают не потому, что обязаны, а потому что интересно, как долго он выдержит.

За окном падали листья – медленно, плавно, как будто в городе решили проверить на людях новое средство для расслабления. В комнате пахло пряностями, горячим чаем и чем-то ещё, неуловимо личным. Гриша поднял взгляд на люстру и вдруг заметил: в каждом кристалле отражалась своя, отдельная сцена, и на всех – кто-то смотрел прямо на него.

Видимо, Ситцев выбрал себе новую игрушку. Но Гриша был не против. Он знал, что ни один семейный ужин не бывает вечным, а игры – только начинаются.

Меню было построено так, чтобы проверить не только желудок, но и характер. После закусок появился куриный бульон, в котором плавали идеально круглые, как артиллерийские снаряды, фрикадельки; за ним следовала запечённая утка с карамелизированными яблоками, чёрный рис в миниатюрных пиалах и пышный салат с ломтями свежего ананаса – последнее, вероятно, чтобы никто не забыл, что за столом сидят женщины, а не декабристы на каторге. С каждым новым блюдом в комнате становилось теплее, и если поначалу сквозняк чужого присутствия Гриши чувствовался явно, то теперь его как будто вписали в расклад, но только в качестве ещё одной изюминки для кулинарного эксперимента.

Сигналы между хозяйкой и дочерями были построены на уровне инфразвука: иногда хватало лёгкого движения брови или почти незаметного щелчка ногтя о стекло, чтобы разговор в одну секунду сменил тон, а собеседник – тему. Так, когда София попыталась вставить остроту по поводу местных мужчин мол, “в Ситцеве даже приличные люди – с кривым резцом”. Елена буквально на долю секунды сжала губы, и София мигом перешла к обсуждению текстуры утиной кожи, будто и не было попытки восстания против семейного вкуса.

Маргарита управляла сёстрами, как заправский диспетчер: если Лиза долго молчала, она бросала ей кость для разговора; если София слишком заигрывалась в иронию, Маргарита обрывала её коротким «Софи, прекрати». Даже официанты попадали под раздачу – ей хватало одного взгляда, чтобы подать сигнал, что кто-то неправильно сервировал соус или слишком рано убрал тарелку.

Гриша поймал себя на ощущении, что сидит в аквариуме с пираньями: он мог оставаться абсолютно неподвижным, но вокруг него всё равно с бешеной скоростью двигалась вода, и любая неряшливая реплика могла стоить ему плавника. Он решил наблюдать, ничего не инициируя. За это его внутренний голос называл себя трусом, но мозг упрямо твердил: сейчас главное – выжить.

– Григорий, – обратилась к нему Елена, когда между блюдами воцарилась комфортная пауза, – скажите, вы когда-нибудь работали с клиентами? В смысле – не теоретически, а руками.

– Я помогал бабушке на даче, – ответил он. – В сезон отпусков там такой трафик, что с клиентами проще, чем с садовым шлангом.

София прыснула, но Маргарита тут же оборвала сестру строгим взглядом.

– Работать в ювелирном салоне – это вам не агрономия, – сказала она. – Там главное – имидж и дисциплина. Ошибки стоят дорого.

– Идти в ногу с трендами, – вставила София. – Сейчас даже на обручальных кольцах QR-код выгравировать могут. У нас был такой случай, помнишь, мам?

– Я считаю, что у каждого поколения свои задачи, – задумчиво сказала Елена, обращаясь скорее к себе, чем к ним. – Моё – выжить после девяностых. Ваше – не растерять себя в новых правилах.

– А кто решит, что считать “собой”? – тихо спросила Лиза. Её всегда перебивали, но сейчас вдруг настала пауза, и слова повисли в воздухе. София глянула на неё с одобрением, а Маргарита хмыкнула, будто не ожидала от младшей философских выпадов.

– Сама решишь, – сказал Гриша, и посмотрел на Лизу с лёгкой улыбкой. – Если дадут.

Маргарита выпрямилась и быстро обратилась к матери:

– Мам, я думаю, что в первое время Григорию лучше заниматься рутинными вопросами. Провести инвентаризацию, разобрать склады, обработать все старые заказы. София, помнишь, ты жаловалась на архив? Пусть поможет тебе оцифровать всё.

– Прекрасно, – одобрила София, – давно не было в помощниках кого-то с “живым мозгом”.

Гриша услышал: “давно не было в помощниках того, кого можно безнаказанно шпынять”. Но он уже был готов – если хочешь понять систему, начни с её подвала.

Елена слегка кивнула, давая понять: план одобрен, протокол подписан. Только на секунду её взгляд скользнул по лицу Маргариты – и в этот момент Гриша понял: в семье есть только одна власть, все остальные – временные администраторы.

София развлекала стол театром, но уставала быстро. Через четверть часа она уже поглаживала запястье, придумывала анекдоты про петербургских ювелиров и примеряла, как звучит “старший менеджер” на английском. Если кто-то начинал терять интерес к её речи, София тут же переходила на сплетни, рассказывая о том, кто из клиентов “сделал себе нос” или женился на пластическом хирурге. Она была в своей стихии – до тех пор, пока Маргарита не погасила очередную вспышку, как ночная бабочка попадает в пылесос.