Призрак Сомерсет-Парка. Страница 23

Из-под двери кабинета виднелся слабый свет.

Доктор Барнаби прошептал:

— Если он не возьмет передышку, мне придется пользовать двух пациентов. А тут и одного упрямца вполне хватает.

Я задумалась о посылке из Лондона.

Мы вместе поднялись по лестнице.

— Надеюсь, здоровье мистера Локхарта скоро пойдет на поправку, — сказала я. От меня не ускользнуло, что поверенный не кашлял в тот день, когда бранил в оранжерее Уильяма. — А вы давно с ним знакомы?

Мы вышли на площадку лестницы и направились в коридор.

— Я познакомился с ним тогда же, когда познакомился с Одрой, почти год назад. Он служит семейным поверенным много лет.

Доктор Барнаби снова помрачнел, как в тот раз, когда заговорил о ней за ужином, и я кое о чем вспомнила.

— Кажется, вы упомянули, будто еще кто-то умер незадолго до гибели леди Одры, — сказала я.

Он кивнул.

— Да, это была девушка из деревни. Недуг быстро ее сгубил.

Через перила я заметила, как внизу, в холле, движется свет лампы.

— Больше никто не пострадал? — спросила я, снова повернувшись к доктору Барнаби.

— Кое-кто из пожилых — одна хрупкая старушка, которая решила лечиться травяным чаем. — Он помолчал. — Есть в смерти молодых что-то очень противоестественное, верно?

— Весьма любопытно слышать такое от человека, которому приходится постоянно сталкиваться со смертью.

— Возможно, именно поэтому я так стараюсь ее предотвратить, мисс Тиммонс.

Мы подошли к моей комнате, и доктор Барнаби подержал для меня лампу, чтобы я отперла дверь. После того, как я зажгла от его лампы свечу, он откланялся, пожелал доброй ночи и зашагал дальше, к комнате мистера Локхарта. Я с облегчением отметила, что идет он в направлении, противоположном тому, где располагалась спальня Одры. Но все же что-то не давало мне покоя, и я смотрела ему вслед, пока он не свернул за угол.

Я закрыла за собой дверь и поставила свечу на каминную полку. Взгляд притянула картина со шхуной. На сей раз мне удалось разглядеть в волнах акулу — в нескольких дюймах от тонущего моряка. Я стряхнула досадную дрожь, быстро переоделась в непривычную ночную сорочку, натянула одеяло до подбородка и принялась ждать. За дверью спальни скрипел и стонал дом, укладываясь на покой.

Из библиотеки эхом донесся бой старинных часов, они пробили двенадцать — самое безопасное время побродить по темным коридорам. Я накинула халат, туго завязала пояс на талии, прихватила свечу и заперла за собой дверь. Пройдя по коридору, свернула за угол и нашла нишу с маленькой статуей ангела, о которой говорила Флора.

Я вставила в замок ее комнаты мой собственный ключ. Замок не поддался. Я вытащила его и попробовала еще, но ничего не выходило. Уязвленная, я вернулась к себе.

Разумеется, чему бы тут удивляться? С какой стати моему ключу открывать дверь спальни Одры? И тут я поняла, что меня насторожило во время ужина. Когда доктор Барнаби рассказывал о помолвке, он говорил «Одра», как мистер Пембертон, а не «леди Одра», как все остальные.

Я задула свечу, улеглась в постель и почти тут же заснула.

Проснулась я с колотящимся о ребра сердцем, вся в липком поту. Кто-то крепко сжимал мои плечи. Я открыла глаза и увидела, что на меня с искаженным от ужаса лицом смотрит мистер Пембертон.

Глава 21

С самого раннего детства я знала, чем моя мама зарабатывает на жизнь. Мои самые первые воспоминания связаны с тем, как я режу свечные фитили и играю с Книгой духов.

Пока другие дети в школе выводили на грифельных дощечках цифры, я дома тренировалась записывать послания от мертвых. Часами копировала текст из «Собора Парижской Богоматери».

Мне было семь, и я была тощая, как фонарный столб. Мои черные локоны вели себя смирно благодаря ловким пальцам maman, которая заплела мне толстые косы. Мы подъехали к красивому особняку — такому огромному, что несколько раз вместил бы в себя наш маленький домик. Я несла сумку maman, высоко держа ее перед грудью.

Слуга кивнул нам и проводил в комнату с плотными шторами и изысканной мебелью, которая казалась неудобной. Пылал камин, и все же затылок холодил сквозняк. Я шагнула в сторону, но холод последовал за мной.

Maman приготовила стол, водрузив напротив каждого стула свечи, а посередине положила Книгу духов. Она говорила с семьей простыми фразами, давая наставления.

Я так и стояла в сторонке. Я оставалась элементом тайны на спиритическом сеансе maman. Присутствующие, особенно дамы, украдкой косились в мою сторону, поигрывая своими ожерельями или покручивая кольца на пальцах. Они смотрели на меня с непомерным интересом, пытаясь сдержать болезненное любопытство. Ребенок на спиритическом сеансе? Как это жутко, неожиданно и захватывающе!

Я точно знала, что произойдет дальше. Mamam вызовет призрака, который живет в этом доме. Того самого, утрата которого разбила сердца членам семьи. Поначалу родственники испугаются, зажмурят глаза и станут вскрикивать. Однако чудесным образом, благодаря таланту maman и ее умелому обращению с духами, разговор с мертвыми покажется им самым естественным делом на свете.

— Разумеется, они по тебе скучают, — сказала она, обращаясь к потолку. Потом закрыла глаза и произнесла: — От этого духа исходит столько любви. — Затем вновь обратилась к семье: — Он присматривает за вами сверху.

Я затаила дыхание, а maman взяла Книгу духов и медленно ее открыла, показывая послание там, где раньше была лишь чистая страница.

Моя любовь пребывает с вами каждый день.

Я прикусила щеку, чтобы не выдать себя. Maman заставляла меня выводить буквы вновь и вновь, пока не оставалась довольна результатом. Тяжелая атмосфера в комнате сменилась радостью.

Maman всегда утешала скорбящих. Я замечала это каждый раз, когда мы приходили в их дома, где пахло цветами и вымытыми полами. В прежние времена, пока maman и миссис Ринальдо предрекали судьбу, к нам приходили лишь те, кто имел сложности с деньгами и отчаянно нуждался в подсказке или надежде. Богатые бездельники жили настоящим и не интересовались предсказаниями будущего.

Но став медиумом, я получила доступ в мир толстосумов. Смерть — это ведь не нищета, она посещает каждую семью. И когда богатые сталкивались со смертью, они платили maman, чтобы та помогла им успокоить совесть.

Она входила в обитель боли, а покидала жилище людей, преисполненных благодарности. Все заканчивалось слезами, объятиями и конвертом с деньгами, вложенным в ее ладонь.

Меня никто не обнимал, но я от этого не печалилась. На своих плечах мне хотелось ощущать только руку maman. Это был знак, что все прошло хорошо, что у нас все благополучно.

— Горе — это тяжкое бремя, — сказала maman. — Вот почему после сеанса дом будто вновь обретает способность дышать.

Из-за французского акцента ее речь отличалась от говора любого другого взрослого. Для меня она была волшебницей, некой королевой духов.

По окончании визита она похвалила меня за то, что я так хорошо справилась с ролью.

— Ты мой талисман удачи, — улыбнулась она и поцеловала меня в темя. — Все призраки тебя любят.

Я резко повернулась с тяжелой сумкой в руках, но потеряла равновесие, запнувшись о булыжники, и вывихнула ногу. Испуганно заржала лошадь. Казалось, нога вот-вот взорвется. Я тут же увидела лицо мамы, которая притянула меня к груди. Раскрытая сумка лежала на мостовой. Я боялась, что Книга духов совсем испорчена.

Maman крепче прижала меня к себе, ласково бормоча что-то в макушку. Когда стало ясно, что я не умерла, а только сломала ногу, я пошутила: если бы лошадь все же меня затоптала, я бы стала маленьким привидением maman. Являлась бы ей вечно и писала глупые послания в Книге духов, чтобы смешить публику на сеансах.

— Ты ведь знаешь, что все это подделка, oui, ma petite chérie? Если ты умрешь — всему конец. Тебя больше никогда не будет.

Впервые моя мать заговорила о смерти с таким серьезным видом и с такой определенностью. Даже зная о фокусах, которые мать устраивала на спиритических сеансах, в глубине души я все же верила, что мы лишь проливаем свет на нечто и так существующее, просто оно стесняется показаться.