Хороший сын, или Происхождение видов. Страница 37

Я запер изнутри свою комнату и прислушался. В доме стояла тишина. Несомненно, мама уже уснула. Лишь бы и дальше она крепко спала. Я посмотрел на часы на столе. 10:10. Я надел кроссовки и вышел через стеклянную дверь, оставив ее приоткрытой на пол-ладони. Затем сунул в одно ухо наушник — заиграла «Месса». Та-дам-та-дам. Дам-дам.

Шел ужасный ливень. Вокруг было так темно, что не было видно очертаний предметов. Туман был очень густым, в два раза гуще, чем обычно. Мне приходилось двигаться, как слепому, осторожно нащупывая дорогу. Так я дополз до навеса и включил фонарь. Как только вокруг стало немного видно, я приступил к следующему этапу. Подошел к железной двери, повернул ключ в замке, отодвинул задвижку и выскользнул на лестницу, заперев за собой дверь.

Слушая одним ухом музыку, а другим — лай Хэлло, я побежал вниз. Несмотря на собачью сирену, я решил спуститься по лестнице, потому что четвероногий охранник был менее опасен, чем камера видеонаблюдения в лифте. В таком случае, даже если мама узнает, у меня будет возможность до конца настаивать, что я никуда не уходил. Хэлло заткнулся только тогда, когда я добрался до первого этажа. Я надел второй наушник, обернулся и посмотрел на лифт. В такую позднюю ночь он спускался вниз: 13, 12… Не знаю, кто и с какого этажа, но мне в любом случае не хотелось встречаться с этим человеком. Я низко опустил голову, чтобы видеокамера у входа в подъезд могла снять только мой затылок, и быстро выбежал на улицу. Как только я оказался за дверью, я побежал изо всех сил.

Когда я добрался до пирожковой, заиграла четвертая песня «Желать то, чего нельзя получить». В темноте за волнорезом с огромным шумом бились волны. Дорога была очень тихой, даже зловещей. Никакого движения, кроме фар редких автомобилей. Пирожковая была уже закрыта. Причина была мне очевидна — «дождливая ночь, что хочется плакать».

Я присел на корточки перед пирожковой, туго завязал шнурки на кроссовках и понесся, как Усэйн Болт. Но, когда я добрался до смотровой площадки, у меня случился перегрев мотора. Голова горела, было так тяжело дышать, что болели ребра. В боку закололо, икры на ногах стали твердыми, будто мост, соединявший остров и материк.

Я еле-еле двигался, спустился со смотровой площадки вниз и присел на ограду около обрыва — это место я очень любил. Была бы ночь ясной, наверняка прямо передо мной виднелись огоньки второго микрорайона, и среди их множества я, возможно, нашел бы пирожковую «У Ёни» и наш дом. Волнорез находился совсем близко отсюда — по прямой в три раза ближе, чем по дороге. Но сейчас я ничего не видел, кроме света прожектора.

У меня было такое ощущение, что дождь полил еще сильнее, а ветер со всех сторон наносил джебы. Несмотря на это, я сидел на месте и дослушал до конца шестиминутную песню, потому что неожиданно появилась полицейская машина, которая изредка патрулировала город. Поскольку не было бы ничего хорошего, если бы она меня заметила, я пригнулся и подождал, пока она не уехала. Но сразу за ней появился свет фар от другой машины. С включенным дальним светом она объезжала весь парк, осматривая все вокруг, словно в поисках сбежавшей из дома жены. Как только машина уехала из парка, я достал плейер и посмотрел на время. 23:21.

Как только свет фар исчез за мостом, я сразу поднялся, затянул капюшон и побежал обратно. Обратно мне бежалось легко, словно я просто шел большими шагами. Когда я добрался до волнореза, заиграла пятнадцатая композиция — «Завоевание рая». Было уже две минуты за полночь, но я подумал, что последний автобус еще не приезжал, потому что по дороге мне не попался ни один человек.

Я прошел за пирожковую «У Ёни», состоявшую из деревянного каркаса и пластиковой крыши. Между ней и ограждением у волнореза было очень тесное пространство, где мог поместиться только один человек. Чем-то оно походило на место за фонарным столбом у реки — темное и скрытое в морском тумане, — которое очень подходило для моих игр, а это место за пирожковой было идеальным для ожидания человека, с которым можно было поиграть.

Я присел на ограждение спиной к морю, и резкий морской ветер сразу изо всех сил ударил меня по спине. Косой дождь бил по ушам. Снизу из темноты доносился плеск — на волнах качались корабли. В густом тумане танцевал луч от прожектора на смотровой площадке. Музыка достигла своего пика, я стучал ногой ей в такт. Я был взволнован намного больше, чем обычно. Не знаю почему, но, может быть, из-за дофамина, выработанного мозгом во время бега. Или из-за музыки, создававшей первобытные ощущения, и ритм которой будто ковал железо. Или из-за ожидания последнего человека для моей последней игры.

Как раз, когда заканчивалось «Завоевание рая», появился последний автобус. Он опоздал почти на пять минут. Я выключил плейер, снял наушники и положил их в карман ветровки. Как только автобус остановился на остановке, кровь сильно запульсировала в ушах. Кто-то должен был выйти. Иначе автобус вряд ли бы остановился. По шее у меня пробежал холодок, когда я увидел в ярко освещенном автобусе стоящего у двери человека. Я обрадовался и одновременно напрягся. Женщина или мужчина?

И женщина, и мужчина. Видимость была не очень хорошей, но я сразу разглядел. Все внутри оборвалось. Дождь, густой туман, пустая дорога. У меня было еще полно сил, хоть я и пробежал четырнадцать километров, мне всего-то был нужен попутчик, с которым можно было поиграть оставшиеся до дома два километра, и тогда ночь была бы совершенной. А из последнего автобуса вышла парочка, это был облом.

Автобус тронулся и исчез в темноте. Вскоре в поле моего зрения появилась женщина с алым зонтом. Длинные прямые волосы, темно-красное пальто, короткая юбка, сапоги на высоком каблуке. Женщина все время краем глаза оглядывалась на мужчину и очень спешила. Мне показалось, что они не знакомы. К тому же по ее лицу было видно, что и этому случайному попутчику она не рада, а, наоборот, боялась его.

От меня до того мужчины было довольно далеко, но даже на таком расстоянии он выглядел не совсем нормальным. Его живот был похож на огромную бочку размером с танкер, доверху наполненную водкой. Он был в тонком дождевике, с каждым шагом его тело качалось, словно поплавок, а колени подкашивались. Он не мог идти прямо — его бросало то вправо, то влево. Рукой размером с сиденье от унитаза он пытался раскрыть малюсенький, как крышка от пиалки, зонт. Зонт наполовину открывался и тут же складывался, после нескольких попыток он, казалось, наконец-то поддался, но из-за сильного порыва морского ветра вывернулся наизнанку. За это время дождь успел нанести бомбовый удар по голой голове Брюхана, некогда наверняка густо покрытой растительностью. Брюхан обозвал свой зонт «гондоном», не обделив вниманием и дождь, который он наградил похожим эпитетом — Твою мать, ебучий дождь.

Брюхан ладонью вытер лысину и надел на голову капюшон от дождевика. Как только он дал отпор дождю, у него сразу улучшилось настроение — как мало надо для счастья, — и он очень громко запел.

В это время женщина успела перейти через переход. За ее плечами прямо торчал алый зонт, явно предупреждая — не приставай ко мне. Само собой, Брюхан вряд ли видел это предупреждение. Пытаясь вывернуть зонт, он шел за женщиной. На середине перехода оба куда-то исчезли, словно растаяли в тумане. Издалека лишь доносились слова песни Брюхана.

Я вышел из-за пирожковой. На светофоре горел красный свет, но я не обращал на это внимания — времени не было. Я перешел через дорогу. Я совсем расстроился и сник, разом обессилев. В животе все кипело, ведь Брюхан отнял то, что принадлежало мне. Если я и завтра не стану принимать лекарство, из-за чего у меня начнется «собачья болезнь», и я опять выбегу на улицу, это будет уже не моя вина, а Брюхана.