Хороший сын, или Происхождение видов. Страница 28

Я положил палочки и начал вспоминать недавний телефонный разговор с тетей — есть ли какое-то несоответствие между тем, что я сказал Хэчжину и ей.

Хэчжин вышел из комнаты спустя десять минут. На плече у него висела сумка с камерой, в одной руке он держал пуховик. Я встал со стула.

— Уходишь?

Хэджин обернулся ко мне, как бы отвечая «да».

— Извини, оставляю тебя обедать одного, — этим он хотел показать, что очень сильно извиняется — будто он всегда сидел со мной, когда я ел. Я сунул руки в карманы и медленно подошел к Хэчжину.

— А что сказала тетя?

— А? Тетя? — переспросил Хэчжин, и уголки его рта неестественно напряглись, а взгляд был направлен куда-то мимо меня.

— Ну, разве ты только что не с тетей из больницы разговаривал?

— Нет, какая еще тетя из больницы… — Хэчжин повернулся и открыл дверь в прихожую. Задняя часть его шеи над воротничком рубашки покраснела. Затем краснота распространилась и на уши. — Я разговаривал с поварихой, она готовила для нашей съемочной группы во время работы над фильмом «Частный урок». Я называю ее тетей, — добавил он, выходя из гостиной в прихожую, будто запоздало вспомнил, с какой тетей говорил по телефону: — Мы разговорились о том о сем. Совсем заболтались, ведь мы почти три месяца жили вместе на острове.

Я что, спрашивал об этом? Я прислонился одним плечом к двери. Хэчжин, стоя ко мне спиной, всунул ногу в ботинок и потянул за задник. Затем следующую. Он хотел было выпрямиться, но остановился. Его взгляд был направлен на порожек между гостиной и прихожей. Когда он выпрямился, в руке у него что-то было.

— Что это? — Хэчжин вполоборота повернулся ко мне и протянул руку. Я невольно взял этот предмет. Маленькая жемчужная сережка.

— Что она здесь делает? — пробормотал Хэчжин, глядя на мою ладонь. Это была именно сережка, не клипса — сзади был гвоздик с замочком.

— Это не мамина?

Нет, не мамина. У мамы не было дырок в ушах. Она никогда не носила даже клипсы. Она вообще не любила украшения. Единственная драгоценность на мамином теле был браслет в форме ладони, который она носила на ноге до вчерашней ночи. Можно, конечно, не уточнять, но сережка была и не моя. Судя по тому, что она лежала ближе ко входу в гостиную, а не у входной двери, значит, она не могла случайно закатиться снаружи. Должно быть, кто-то уронил ее на этом месте. Кто бы это ни был, когда бы это ни произошло, мне не показалось в этом ничего особенного. Все равно что найти перчатку, которую кто-то обронил на дороге. Но меня беспокоило ощущение от прикосновения к поверхности жемчуга, а точнее — дежавю от этого ощущения. Оно вызывало не просто беспокойство, от него быстрее начинал биться пульс. Где и когда я трогал эту поверхность? Я кончиком большого пальца потрогал маленькую бусинку и посмотрел на Хэчжина.

— Я отнесу ее в мамину комнату. Она сама решит, что с ней делать.

Хэчжин утвердительно кивнул и направился к двери. Я, надев тапочки, последовал за ним и спросил:

— Когда вернешься?

— Постараюсь пораньше.

Хэчжин вышел из квартиры и, направляясь к лифту, добавил:

— Надо же хоть безалкогольного шампанского выпить в твою честь. А по-настоящему будем отмечать, когда вернется мама.

Я придерживал чуть приоткрытую дверь плечом. Лифт поехал вниз с двадцать третьего этажа. Пока он спустится и поднимется, пройдет минут пять. Для Хэчжина, который не умел врать, это будут тяжелые пять минут. Наверно, он и сам это понял, потому что вдруг, ничего не сказав, бросился вниз по лестнице. Он поднял руку в знак прощания и держал ее поднятой, пока совсем не исчез из виду. Этот жест мог говорить о многом — скоро вернусь; увидимся позже; иди и не стой там; я сейчас очень занят, поэтому убегаю.

Хэчжин исчез. На двадцать втором этаже залаял Хэлло. Я раскрыл ладонь, в которой была зажата сережка. Сам того не замечая, я сжимал ее так крепко, что кончик гвоздика впился мне в кожу. Я, как ювелир, взял сережку кончиками пальцев и внимательно ее осмотрел. Вряд ли она выпала из чьего-либо уха. Иначе замочек не был бы застегнут. Значит, она лежала в сумке или в кармане одежды и выпала оттуда. Это было возможно в двух случаях: кто-то приходил к нам в квартиру, этот человек носит серьги.

Сперва я подумал о тете. Не помню: проколоты у нее уши или нет, но помню, что она каждый раз была в разных серьгах или клипсах. Серьги с красными драгоценными камнями, которые торчали, словно слезинки, серьги в форме короны, плотно прилегающие к ушам, серьги с синими звездами… Среди такого разнообразия драгоценных камней легко мог быть и жемчуг.

Хэлло затих. Я закрыл входную дверь, вернулся в квартиру и, сняв тапочки, встал на коврик. В этот момент в голове раздался странный звук — словно по полу катилось что-то маленькое, как камешек. И я увидел себя, вынимающего руку из кармана ветровки с надписью «Частный урок». Это было прошлой ночью на этом самом месте, когда я снял кроссовки. Я вспомнил, как посмотрел туда, откуда раздался этот звук. Еще вспомнил, что не смог поднять этот предмет, потому что прямо за мной стояла мама. В тот момент я знал, что это такое.

Я опять разжал руку и посмотрел на сережку. Затылок пронзила колющая боль. Не может быть. Вряд ли это… Часы пробили два часа. Я положил сережку в брючный карман. Это все нервы. Мое буйное воображение.

Из гостиной я вышел на веранду, перед этим снова открыв все окна, которые закрыл Хэчжин. Квартира до сих пор воняла хлоркой. Нечеткие следы крови и отпечатки рук оставались повсюду — на лестнице, на стене в коридоре на втором этаже, вдоль лестничной площадки, на стене гостиной, на двери маминой комнаты, на ножках углового шкафа, на настенных часах и на рамке с семейной фотографией, на которой мама называла нас «мои инь-ян». Я пристально посмотрел на маленькую каплю крови размером с песчинку на часах. Хэчжин ее не заметил? Он и муху разглядит над угловым шкафом, стоя перед своей комнатой.

Я сделал поспешный вывод, что он, скорее всего, ничего не заметил. Иначе наверняка стал бы донимать меня расспросами — Откуда здесь кровь, ты что, дома свинью зарезал? Я достал аптечку, порылся в ней и взял перекись водорода. Полулитровый флакон был заполнен на две трети. Я опустошил спрей с ароматом для дома и перелил в него перекись. Словно опрыскивая химикатами овощи, я начал брызгать на мамину дверь. В каждом месте, где были следы крови, поднимались белые, похожие на плесень, пузырьки. Я вытер их туалетной бумагой и спустил ее в унитаз. Я также обработал угловой шкаф, столик на кухне, лестницу и коридор на втором этаже.

Свой матрас я спустил на первый этаж и поменял его с матрасом мамы. Конечно, это не поможет удалить въевшиеся пятна крови. Но в этом действии для меня был определенный смысл — мамины следы возвращаются в мамину комнату. Я и представить себе не мог в нормальном состоянии спать на маминой крови, пусть даже лишь ночь или две. Слава богу, матрасы совпали по размеру.

Куда же он ушел?

Я застелил кровать и выпрямился, когда неожиданно раздался голос мамы. Голос был очень спокойным, словно она вслух читала книгу. Он… Вдруг я вспомнил про тетрадь с записями, которую утром нашел в бюро. Возможно, этот вопрос был оттуда. Вопрос, который я весь день тоже беспрерывно себе задавал. Куда я ходил вчера ночью? Чем я занимался в течение двух с половиной часов?

Я же точно его видела.

Что там было еще написано? Я толком не мог вспомнить. «Было холодно» или «было страшно», или «было ужасно». Кажется, что-то в этом роде.

Когда я вышел из маминой комнаты, меня зазнобило. В гостиной дул страшный холодный ветер, в доме стало, как на зимнем поле. Я быстро закрыл все окна и двери. Потом последний раз осмотрел гостиную, прикидывая, есть ли еще места, которые я не убрал. Решив, что все чисто, я побежал на второй этаж, сел за стол и открыл первую страницу тетради. Моя память не подвела меня, но и не оказалась точной. В ней были все эти три слова.