Слово мастера (СИ). Страница 16

— Откуда у вас эти сведения? — настороженно поинтересовался представитель службы опеки, буквально на миг опередив лэнну Босхо и ее заместителей.

— Наши школьные браслеты имели функцию записи, — ровно ответил я, краем глаза заметив, что наставник досадливо поморщился. — Поскольку среди детей нередко случались стычки, то по записям было легко определить, кто стал инициатором конфликта, так что браслеты писали все, что с нами происходило. Постоянно.

— Кто вам об этом сказал? Как вам удалось заполучить эту запись?

Лэну Даорну после этого досталось несколько крайне подозрительных взглядов, но у меня было что сказать и по этому поводу.

— Я очень рано начал интересоваться техникой и маготехникой, лэн. И у меня неплохо получалось, поэтому-то в конечном итоге я и выбрал для себя такой факультет. По этой же причине мне всегда было любопытно, как устроены те или иные приборы. Еще живя с родителями, я частенько их разбирал и собирал, изучал имеющиеся в домашних големах программы. Да и свой школьный браслет разобрал почти сразу, как только мне его выдали, так что быстро понял, что это такое и для чего нужно.

Угу. А еще я электронные замки на раз-два вскрывал и своими силами оживил древний-предревний спортивно-обучающий модуль, о чем информаторы инспектора Ито, к счастью, не пронюхали. Так что и со школьными браслетами поработать для меня труда не составляло, о чем наставнику, правда, я в свое время не сказал, но на фоне всего остального он сейчас не выглядел особенно удивленным.

— После того, как я стал свидетелем услышанной вами сцены, как вы понимаете, мое желание общаться с бабушкой и дедушкой резко сошло на нет, — продолжил я, убедившись, что мои объяснения были восприняты комиссией достаточно положительно. — Хотя первое время я надеялся, что она просто не так выразилась. Думал, что она оговорилась и имела в виду совсем не то. Однако больше в тот год ни она, ни дед ко мне не приезжали. А в следующий родительский день лаир Вохш приехал один. И через год. И через два… Собственно, бабушку я увидел во второй раз только на последнем году обучения, после того, как выиграл турнир. Они тогда приехали внепланово, зимой, хотя раньше никогда этого не делали. Но если поначалу я думал, что явились они ради меня, то очень скоро стало ясно, что я ошибся.

Я снова загрузил в терминал аудиозапись, на этот раз побольше раза в три, и прокрутил перед членами комиссии почти весь разговор, который у нас состоялся по поводу выигранных мною призовых денег.

Он тогда, помнится, был непростым, бабуля, не стесняясь, вымогала у меня немалый выигрыш. Сначала льстила, подлизывалась, убеждала, потом настаивала, предлагая по-быстрому оформить опеку, и под конец начала уже откровенно угрожать. А когда я твердо сказал, что денег ей не дам, в сердцах бросила: «Ах ты, неблагодарный мальчишка! И мать твоя была такой же! Имей в виду: явишься на порог — не пущу! И никакой помощи ты от нас больше не получишь!»

И Эмма, естественно, все это добросовестно записала, хотя кто бы мог подумать, что эти записи когда-нибудь понадобятся. Но я не постеснялся выложить тот разговор почти целиком, благо мои слова и мои возражения в тот день были достаточно весомыми.

Когда визгливый бабкин голос отгремел в зале, я с удовлетворением отметил, что лэнна Босхо не на шутку призадумалась, да и инспектор Ито выглядел бледно. Представитель службы опеки вообще позеленел. Вероятно, во время обсуждения моей судьбы именно эти двое активно доказывали, что чета Вохш — во всех отношениях достойная, внимательная, адекватная и заботливая пара, которой можно доверить воспитание ребенка.

Я ведь в их терминалы еще вчера влез. Посмотрел, так сказать, материалы дела. И там, как оказалось, моя «дорогая» бабуля оказалась представлена в таком свете, что ей для полного счастья только нимба и крылышек не хватало. И сына-то она вырастила, и внуки-то у нее в доме благополучно подрастают, и воспитатели о ней хорошо отзываются, и соседи прямо нарадоваться не могут, что такая замечательная семья живет на одной улице… А еще у них есть большой дом, машина, детишки сыты-обуты-одеты, ну разве что озорничают иногда…

Неудивительно, что вчера, когда госпожа Босхо решала мою судьбу, ей показалось, что такой бабушке как лаира Вохш можно доверить воспитание и третьего внука. Ну на один-то день точно можно передать, ведь что плохого мне могла сделать вся такая положительная со всех сторон лаира, которую в комитете по делам несовершеннолетних представили как наилучшего в мире опекуна?

Я ведь вчера не просто так промолчал. После бабкиного сольного выступления и при таких исходных данных мне не удалось бы вот так с ходу очернить ее насквозь положительный и прямо-таки идеальный образ.

Зато сегодня, когда и тхаэры выступили, и показания дали на камеру, мои доказательства прозвучали гораздо более весомо. Поэтому все, что мне теперь оставалось, это красиво зафиналить свою речь, чтобы у председателя комиссии возникли вопросы уже не ко мне, а к коллегам, которые рискнули так ее подставить и обмануть.

— После этого случая ни лаира, ни лаир Вохш в моей жизни больше не появлялись, — так же спокойно поведал я, убедившись, что члены комиссии прониклись. — А вот жить и учиться после этого мне стало намного сложнее. Фактически лаира Вохш дала понять, что я ей не нужен. Да и опеку она предлагала оформить исключительно в корыстных целях, поэтому с тех пор я перестал считать этих людей своими родственниками и отдавал себе отчет, что ни с жильем, ни с учебой, ни просто по жизни ни один, ни другой мне уже ничем не помогут.

— Вы говорили об этом со своим наставником? — нахмурилась председатель комиссии, метнув не слишком радушный взгляд в сторону побледневшей бабки, которая меньше всего ожидала от меня такой подставы.

Я качнул головой.

— Нет.

— Почему?

— Потому что, как и сказал лэн Даорн, мне всегда казалось, что мужчина должен сам решать свои проблемы. Мы с ним, кстати, по этому поводу достаточно давно не можем прийти к общему знаменателю, — вот тут я позволил себе легкую улыбку. — Но лэн Даорн всегда давал мне возможность справиться с трудностями самостоятельно. Не душил опекой. Не брал на себя мои обязанности. И не стремился делать за меня мою работу. Напротив, он учил меня быть сильным, самостоятельным, учил искать решение, а не сидеть на стуле и ныть о несправедливости жизни. Поэтому до поры до времени я не считал нужным нагружать его своими проблемами. И лишь после того, как стало ясно, что одному мне уже не справиться, я пришел к нему за советом. И, в частности, поинтересовался, нет ли у него на примете достойного человека, который не отказался бы стать моим опекуном.

— То есть изначально это было ваше решение? — счел нужным уточнить один из заместителей лэнны Босхо.

— Это было наше общее решение, — спокойно ответил я. — Но я ни разу о нем не пожалел. Лэн Даорн — на редкость честный, ответственный и благородный человек, которому я многим обязан. Что же касается бывших родственников… а в моем понимании они после того, как сами от меня отказались, перестали быть для меня значимыми… то с некоторых пор они окончательно утратили мое уважение. Да и вчера не сумели его вернуть, что во всеуслышание подтвердили доставившие меня сегодня в зал заседаний сотрудники службы магического правопорядка. Они, правда, оказались людьми деликатными и не упомянули некоторых деталей. Но чтобы вы лучше понимали, что произошло…

Я без стеснения поставил третью запись со вчерашними бабулиными воплями, в том числе и касавшимися понуро сидящего в зале деда. А когда они все-таки прекратились и в зале наступила оглушительная тишина, я так же спокойно отключил звук, опустил руку и подвел итоги:

— Исключительно по этой причине, уважаемая комиссия, я просил вас дать мне сегодня слово. И по этой же причине по-прежнему настаиваю на отказе чете Вохш в праве на мою опеку. Они ее недостойны.

Я замолчал и требовательно уставился на комиссию по делам несовершеннолетних, которая при всем желании не смогла бы проигнорировать предоставленные мною сведения.