Княгиня Евдокия 5 (СИ). Страница 10

Оказалось, что люди Семена поймали тех, кто затаскивал на второй этаж сундук. Они никуда не ушли, а спрятались, ожидая знака. Этих людей задействовали втёмную, и один из приказных узнал в них переодетых скоморохов. Дуня хотела посмотреть на них, но отошедший от эфира дед велел ей не лезть.

Почти сразу выяснилось, что скоморохи ожидали поживы в виде царских украшений. Что было бы, увидь они в сундуке мертвую боярышню, а не сокровища, можно было только догадываться. У этой братии, не принявшей путь театра, она не пользовалась любовью.

— А ты, мил человек, кто будешь? — спросил Еремей, когда все разбежались и остались только он с внучкой и тот самый служилый, что остановил его, чтобы сообщить о беде.

— Кузьма Балашёв я, — поклонился мужчина.

— Вижу, что ты из служилых.

— Был когда-то, но сейчас приехал в Москву службу искать.

— А по месту что ж?

Лицо Балашёва омрачилось, и Евдокии показалось, что он сейчас замкнется, но воин пересилил себя и с трудом, но начал говорить:

— Поместье мне было дано недалеко от Ярославца ещё Ляксандром Федоровичем*. Службу нёс исправно, пока с соседом своим во вражду не вошёл. По его наущению тати подкараулили меня, пленили и продали на чужбину.

— Это когда случилось?

— Пятнадцать лет тому назад.

Брови Евдокии поднялись вверх, она переглянулась с дедом, а тот велел продолжать Кузьме.

— Два с лишним лета назад Вячеслав Еремееч выкупил меня вместе с другими из плена.

Балашёв прижал руку к груди и поклонился Еремею с Евдокией, выражая через них свою благодарность Дуниному отцу.

— Понятно, — ответил боярин. — А что ж ты на своей земле не остался, службу не возродил?

— Нет у меня больше земли. Сам знаешь, нет службы — нет поместья.

Еремей знал. Земля служилым по наследству не передавалась, если только за отошедшим от службы отцом не занимал его место сын. Дума уже несколько лет не могла урегулировать положение служилых людей, погрязнув в спорах.

— Родичи? — спросил Еремей, уже понимая, что их нет или с ними неладно, раз Балашёв приехал в Москву искать службу.

— Знакомцы сказали, что моя мать и жёнка помыкались с дочерьми, да вскоре пропали бесследно.

— Хочешь, я у соседа твово спрошу, что сталося с твоей семьей? — грозно супя брови, спросил боярин.

Дуня бросила быстрый взгляд на деда, понимая, что тот предлагает не узнать, что сталось с родными Балашёва, а спросить с соседа за его родных.

— Благодарствую, я сам… расспросил, — криво усмехнувшись, ответил воин.

— Хм… — Еремей какое-то время стоял, насупив брови. — Получается, что один ты, как перст?

— Видимо, так, — с горечью подтвердил он.

— Ну что ж, раз приехал службу искать, а не в монастырь подался, то надежду какую имеешь и ради неё живёшь.

Лицо Балашёва стало задумчивым, словно боярин подтвердил какие-то думки в голове много пережившего воина, но следующие слова удивили Евдокию и Еремея.

— Я ещё в плену, когда увидел боярина Вячеслава, то подумал, что не забыл обо мне бог. Боярин выкупал молодых, и я не надеялся, не просил его выкупить меня, но он почему-то не обошёл меня стороной. А когда выжил по пути на Русь, то уверился в божьем предначертании.

Евдокия мысленно скривилась, подумав, что столкнулась с фанатиком. Ей уже встречались упертые приверженцы каких-либо идей и с ними всегда было трудно.

— Много молодых и крепких мужей померло по пути домой от холода, — продолжал свой рассказ Балашев, — от ран на ногах, от голода, а я не берег себя, но всего лишь высох, да живучее стал. Я подумал было, что бог ведёт меня к моей семье, что их молитвы за меня услышаны им, что мать, жена и дети ждут меня… но оказалось, я вернулся ради мести.

— Ради свершения мести бог никого не хранит, — осуждающе покачав головой, заметила Евдокия.

— Может, и так, — согласился с ней воин, и боярышне показалось, что он даже рад, что она так считает.

— Может, ради сегодняшнего дня он меня сохранил, — неожиданно предположил Кузьма, прервав возникшую паузу.

Пока Евдокия говорила с Балашёвым, Еремей Профыч думал, как и чем отблагодарить его.

— Кузьма, — обратился он к служивому, — ты у кого остановился?

— На окраине на постой попросился.

— Ну что ж, у нас поживешь, а я тебе сам службу присмотрю.

Евдокия согласно кивнула, поскольку дед как раз занимался учётом служилых. Балашёв поклонился, принимая приглашение и заботу, и все наконец-то отправились к дому.

По дороге домой Гришаня бросал ревнивые взгляды на служивого, сумевшего вовремя прийти на помощь боярышне, а тот в изумлении распахнул глаза, увидев новую слободку и дом, в который его привели. Разговоров о произошедшем хватило на весь день. Евдокия не заметила, как, рассказывая о случившемся, избавилась от испуга, а утром отец Дуни неожиданно высказался:

— Засиделся Гришка в Дуняшкиных сторожах. Жёнка у него будущих лекарей учит разминать тела и изгонять хворь при помощи жара. Известность и уважение имеет. Олежку наш Фёдор хвалит, прочит управляющим за место себя.

— И чего же ты придумал? — подозрительно спросил Еремей Профыч.

— Дуняша когда-то собиралась перевести Григория в боярские дети.

За столом воцарилось молчание.

— Так не пора ли? — спросил Вячеслав. — Он воспитал достойных воев и нам убытка не станет. Дочка часто пеняет нам за то, что нет роста в должностях, вот и повысим…

— Славка, ты никак головой ударился? — закипятился Еремей. — Какие боярские дети? На какие земли ты их посадишь?

— Отец, я говорю только о Григории. Твой Прохор никуда от тебя не уйдет, он одиночка и мы все его семья. А Гришаня…

Еремей фыркнул, услышав из уст сына ласковое Гришаня.

— …посадим его там, где по царскому указу основано кирпичное дело, — не обращая внимания на отца, закончил Вячеслав. — Дадим ему пару домов в собственность и службу сторожевую назначим. Я тебе говорил, что люди там охотно селятся, а защиты нет. Не ровен час, беда случится.

— Так ты его одного посадить на землю хочешь?

— Почему же, можем вместе с ним отпустить одного воя по его выбору.

— А Олежку? — с тревогой спросил Дунин брат.

— И твоему дружку придется уехать. Он поможет отцу основать хозяйство и переймёт у меня бразды правления кирпичным делом. Царь рано или поздно призовёт меня на службу, а нашей Дуняшке не разорваться. У неё и без той земли полно дел!

— Не отдам Олежку! — подскочил боярич. — Он мой!

— А тебе новиком по осени на службу ехать, — осадил его дед. — Почитай, лишний год дома отсиделся. Люди вскоре смеяться будут, коли до шестнадцати у мамкиного подола досидишь.

— Мы с Олежкой…

— Нет, — сразу ответил ему Еремей. — Большой ценности в твоём дружке как в воине нету, а вот управляющий из него выйдет отменный. Но раз Григорий переходит в дети боярские, то и Олежку не следует оставлять в холопах. Чую, что наш юнец будет птицей высокого полёта, а раз так, то следует помочь ему расправить крылья.

— Гришка не признал его сыном, — надувшись, сопротивлялся боярич, не желая расставаться с товарищем по играм. А Дуня поняла, что отец с дедом собираются вытягивать Олежку в люди. Для этого хотят перевести в другое сословие Гришаню.

— Признает, — усмехнулся боярин. — У него две дочки родились и негоже сынами разбрасываться. Лада поймёт, она жёнка с разумением. Она и сейчас ладит с Олежкой. А ты, — дед грозно посмотрел на внука, — запомни: бог не любит жадных.

— Я не жадный, я…

— Цыц! Я всё сказал, а коли ты не понял, то жизнь тебя будет учить, пока не поймешь.

Ванюшка набычился, но больше возражать не стал, а вот все остальные прониклись дедовым наставлением. Евдокия даже решила, что есть в нём нечто предсказательное и навеяло это недавняя речь Балашёва.

Она на всякий случай помолилась за брата, а потом и за помогшего ей служилого, подумав, что вдруг и правда его бог ведёт. Тогда хорошо бы знать заранее, куда и каким образом, чтобы не пропустить знаки.