Мертвые канарейки не поют. Страница 37

Главный редактор, явно не ожидавший такого начала, заерзал на своем стуле, а медиамагнат продолжил:

– Вы наверняка многое обо мне слышали и читали. Причем в основном плохое и очень плохое. О том, что я очень жесткий. Что не даю пощады. Скупаю перспективные провинциальные СМИ, безжалостно их перекраиваю и превращаю в крайне рентабельный рупор своих интересов. Деньги на ветер не бросаю. Увольняю сразу половину старой редакции. Не терплю неподчинения.

В конференц-зале воцарилась небывалая тишина.

– И задаетесь вопросом, правда ли это? Скажу честно: нет, не правда. Потому что на самом деле я намного хуже!

Еросян произнес это без тени улыбки, и Рита, заметив смертельно-бледное лицо главного редактора, поняла, что смены руководства «Городскому сплетнику» не избежать.

– Финансами и реструктуризацией займется команда профессионалов. Они прибыли со мной и привезли мастер-план. Потому что издание у вас неплохое, но убыточное, отвратительно организованное и плохо управляемое.

Главный редактор был, кажется, на грани обморока.

Еросян же, не замечая этого, продолжил:

– Вообще-то ваша газетка одна из сотен ей подобных, и я бы никогда не обратил на нее внимания, если бы не та невероятная медиакампания, которую она организовала, разоблачая высокопоставленных преступников у вас в городе! Это высший пилотаж, такого я на своем веку еще не помню. Вы – самые крутые!

Он кивнул и внезапно улыбнулся, и Рита поняла, что улыбка у него теплая и добрая. Раздались хлопки, и вскоре конференц-зал содрогался от аплодисментов собравшихся.

Но улыбка на лице Еросяна как появилась, так и исчезла. Он вскинул голову, и аплодисменты тотчас стихли.

– Вы кому аплодируете, неужели себе? А вот с таким я сталкивался, надо сказать, весьма часто. Думаю, в вашем случае придется уволить не половину старой редакции, а две трети. И начнем с…

Он обвел собравшихся взглядом и вдруг повернулся к сидящему у него за спиной главному редактору.

–  С вас. Потому что именно вы, как следует из отчетности, ответственны за падение тиражей, финансовые неурядицы и никуда не годную редакторскую политику.

Главный редактор, подскочив, как чертик в табакерке, заявил:

– Ну уж нет! Вы сами упомянули эту гениальную медиакампанию, которую мы развернули, узнав о чудовищных преступлениях в высших эшелонах власти нашего города и области! Именно раздобытая нами информация привела к отставке мэра и губернатора, к арестам всех этих высокопоставленных оборотней, к скорому грандиозному процессу…

Еросян прервал его:

– Это вы разработали и имплементировали эту гениальную медиакампанию?

Главный редактор, судорожно сглотнув, не растерялся и заявил:

– Ну, а кто же еще! Именно я ответственен за редакторскую политику, именно я…

Еросян снова прервал его:

– А не о том вас спросил. Я прекрасно знаю, за что вы ответственны. Я спросил вас, вы ли разработали эту медиакампанию? Вы ли инициировали расследование? Вы ли устроили в городе настоящее политическое землетрясение?

Главный молчал, а потом вдруг выпалил:

– Конечно же, я! Я как главный редактор имею к этому прямое отношение. Именно я…

– Врете.

Это слово Еросян произнес негромко, но так веско, что главный редактор замер с открытым ртом, походя на пугало.

– Он врет, – повторил Еросян, обращаясь к сотрудникам газеты. – Итак, кто из вас раскопал этот небывалый скандал и на свой страх и риск, вопреки приказанию вашего шефа, о чем мне отлично известно, собрал материал? Ну?

Снова воцарилось молчание, и тогда Рита произнесла:

– Антон Громыко!

Еросян быстро посмотрел на нее, причем от этого взгляда девушке стало не по себе, а потом перевел взгляд на красного, как рак, Антона.

– А что же он молчит или сам сказать не в состоянии?

– В состоянии! – заявил Громыко, поднимаясь со стула. – Да, это я. И собрал, и уговорил главного напечатать.

– Тогда выйдите сюда! – произнес любезно Еросян, и Антон, протискиваясь вперед, подошел к нему.

Медиамагнат, продолжая сидеть на столе, спросил:

– Ну, а кто еще помогал ему? Он ведь наверняка действовал не один. Кто из коллег, к которым он обращался за помощью, рискнул воспротивиться приказанию начальства и начать расследование? Не может быть, чтобы никто…

Никто не отзывался, и Еросян обратился к даме в диковинных очках:

– Значит, на этот раз придется уволить не половину старой редакции, не две трети, а всех. Кроме нашего героя, конечно же!

Антон, кашлянув, произнес:

– Ну, в редакции, в самом деле, никто не помогал, а вот не в редакции…

Рита вдруг ощутила сердцебиение и поняла, отчего Антон так настойчиво зазывал ее на встречу с новым владельцем.

Оторвавшись от стенки, она попыталась протиснуться к выходу, но поняла, что это безнадежное дело: помещение было забито людьми.

– И кто же этот помощник? – продолжил Еросян, и Громыко заявил:

– Рита, с которой я в одной школе учился. Ну, то есть Маргарита Тарасова.

– И где же она? – спросил медиамагнат, и Антон попытался отыскать глазами Риту, но та, все же сумев протиснуться сквозь собравшихся, уже вышла из конференц-зала.

– Только что здесь была! Рита, ты где?

Еросян же повторил:

– В самом деле, Рита, ты где?

Но Рита уже покинула здание редакции, потому что не хотела никакой шумихи и огласки. Кроме того, она должна была успеть в больницу.

Медицинский консилиум принял решение: маму выписывали, однако ей предстояло пройти комплекс физиотерапевтических процедур. Впрочем, и они, как уже уяснила для себя Рита, помочь больной не могли.

Мама вроде бы поддерживала беседу, была такая же, как и раньше, даже внешне не изменилась. Однако она страдала от деменции, вызванной, вероятно, черепно-мозговой травмой. Вдруг в одно мгновение ока могла начать нести околесицу или посчитать, что Рита еще школьница. Или что они едут в отпуск и не успевают на поезд. Или что дочка завалила выпускные в школе.

Лечащий врач долго сыпал научными терминами, вещал о прогнозах, вероятностях и шансах, и, когда у Риты голова начала пухнуть, она задала ему прямой вопрос:

– Скажите, она выздоровеет?

По последовавшей за этим неловкой паузе стало ясно, что нет.

– Мы дадим ей направление в специализированный центр в Москве. Там ее осмотрят, возможно, порекомендуют нужную терапию. Только учтите, что терапию можно проходить только там, у нас нет необходимого оборудования…

– И как долго? – спросила Рита и получила ответ:

– От двух до трех. Быть может, даже четыре или пять.

– Месяцев? – спросила она, судорожно размышляя над тем, где бы на такой долгий срок остановиться в Москве.

Врач снял очки, протер их и сказал:

– Лет. И то только на начальном этапе. Потому что терапию придется делать до конца жизни пациентки. Речь идет не об улучшении ее состояния, что теоретически не исключено, но практически недостижимо, а о консервации нынешнего состояния, весьма, с ее диагнозом, неплохого.

Неплохого?

– Потому что если этого не будет, то более чем вероятны усиление симптоматики и переход заболевания в новую стадию.

До конца жизни.

Оглушенная этим вердиктом, Рита возвращалась домой пешком. А дома ее ждал апатичный и, что самое ужасное, ставший выпивать отец. Раньше не переносивший алкоголь и на дух, он вдруг стал возвращаться домой пьяным.

Единственное, что радовало, так это полученное буквально на днях официальное письмо из прокуратуры о прекращении уголовного дела. Однако отец воспринял его безразлично, заявив, что ему все равно. И после этого ушел на улицу, откуда вернулся поздно ночью, еле держась на ногах.

– Папа! – воскликнула Рита, заходя домой.

И поняла, что отца дома нет. На кухонном столе стояли две пустые бутылки из-под пива и початая бутылка водки.

Вылив спиртное в раковину, девушка опустилась на табуретку, закрыла лицо руками и подумала, что фильм ужасов, автором сценария и режиссером которого был Лев Георгиевич Барковский, благополучно сыгравший в ящик, продолжается.