Мертвые канарейки не поют. Страница 23

А что, если мама навсегда останется такой?

Впрочем, даже если и останется – значит, она просто немного отстанет от жизни, вот и все!

Но как бы она сама хотела оказаться в прошлом, в девятом классе, позволить родителям уговорить себя пойти вместо юридического на медицинский, никогда не познакомиться с Гошей Барковским, не влюбиться в него, не поехать на семейный сабантуй на даче и не стать жертвой изнасилования со стороны его отца!

Резко остановившись, Рита вдруг подумала о том, что стоило ей наведаться к журналисту Харламову, как…

Как неприятности обрушились на ее семью!

И ведь это не случайности, а закономерности. Кто-то сделал так, чтобы отца снова взяли под стражу, и буквально потом…

Напал на маму и изнасиловал ее!

Словно…

Словно это была пиратская «черная метка».

– Ритка-маргаритка! – услышала она до дрожи знакомый голос и, быстро обернувшись, заметила темно-синюю «БМВ», из-за руля которой ей приветливо махал элегантный Лев Георгиевич.

– Разреши тебя подвезти?

Рита ускорила шаг, но «БМВ» адвоката неотступно следовала за ней. Хорошо, что остановка трамвая была неподалеку, там-то она от него оторвется.

– Ритка-маргаритка, а как дела у твоей матушки? – донеслось ей в спину, и Рита остановилась как вкопанная.

Медленно повернувшись, она дрожащим голосом спросила:

– Вы… вы имеете к этому отношение?

Барковский распахнул дверцу и произнес:

– Ух, какой сегодня морозец! Давай залезай, у меня в салоне тепло. А то чего орать на всю улицу!

Говорил он дружелюбно, но в изумрудных глазах Рита заметила злобные огоньки.

Подсаживаться к этому садисту в автомобиль было верхом безумия, однако Рита вдруг поняла, что терять ей нечего.

Отец в СИЗО, мама в больнице, а она сама…

Она сама оказалась в салоне автомобиля человека, который ее изнасиловал. И который, похоже, был причастен и к другим недавним преступлениям. И выяснить это она могла, только переговорив с ним. Тем более что Барковский-старший, по всей видимости, и сам жаждал этого.

– Ну что, матушку навещала? – спросил Лев Георгиевич, резко трогаясь с места. В его тоне чувствовалась нескрываемая насмешка.

До Риты вдруг дошло – ну конечно же, это ведь он! Барковский изнасиловал не только ее саму, но и ее маму. И вовсе не случайно он оказался здесь, около областной больницы: явно знал, что Рита здесь и рано или поздно выйдет.

Или кто-то из подкупленного медперсонала элементарно позвонил ему на мобильный, когда Рита собралась смотаться домой.

И Лев Георгиевич подкатил к крыльцу.

Девушка пристально взглянула на адвоката, лихо рулящего своей шикарной машиной, взглянула на играющую на его губах триумфальную улыбку – и поняла: точно он!

– Это ведь вы изнасиловали мою маму? – спросила она дрогнувшим голосом, и Барковский, повернувшись к ней вполоборота, не выказал ни малейшего удивления или раздражения.

Как будто…

Как будто он ждал именно этого вопроса!

– Точно вы! – крикнула Рита. – Вы – мерзавец, скотина, тварь! Вы…

Голос ее сорвался, а Барковский, затормозив на светофоре, произнес:

– Смотри, Ритка-маргаритка, как бы тебе не наговорить на статью за оскорбление. Хотя понимаю, мы ведь тут с глазу на глаз, доказать ничего нельзя. Если, конечно…

Он сделал многозначительную паузу и, снова трогаясь с места, лукаво добавил:

– Если, конечно, наш разговор не записывается на, скажем, миниатюрный диктофон, спрятанный где-то у тебя в сумочке или, может быть, даже у тебя на теле…

Он знал! Знал, что она записала их беседу? Но каким образом?

– Так это вы? – произнесла Рита снова, на этот раз громко и отчетливо.

– Я ведь тебе тоже вопрос задал, Ритка-маргаритка…

Девушка закричала:

– Я первая спросила! Это вы изнасиловали мою маму?

Барковский, свернув на перекрестке, холодно заявил:

– А что, ее изнасиловали? Какое, однако, горе! И заметь, это не ирония и не сарказм, а подлинное человеческое сочувствие!

Рита не сомневалась, что ни на какое сочувствие Барковский не способен.

– Значит, вы, – сказала уверенно девушка. – Но если вы считаете, что это вам сойдет с рук так же, как сошло со мной, то жестоко ошибаетесь! И ваши жадные до денег дружки в органах власти вам не помогут! Клянусь, что добьюсь того, чтобы…

Лева Георгиевич повысил голос:

– Можно и мне сказать? Прежде чем ты, Ритка-маргаритка, начнешь обвинять меня невесть в чем, позволь сообщить тебе следующее: нападение на твою матушку, как я понимаю, было совершено вчера?

– Вам лучше знать! – процедила Рита, а Лев Георгиевич качнул седой головой:

– Грубить старшим нехорошо, тебя что, матушка этому не учила?

Рита едва сдержалась, чтобы не ударить по лощеной физиономии этого мерзавца, изнасиловавшего ее, а затем и ее маму.

И, не исключено, сделавшую ее инвалидом.

– Ну ладно, хами, если так хочешь. Однако позволь сказать тебе, Ритка-маргаритка, что с вечера четверга я был в Москве. В срочной деловой поездке. Вылетел в столицу вечерним рейсом в двадцать сорок, а вернулся сегодня утром в восемь ноль пять. И, заметь, это легко проверить! Так что если преступление произошло в пятницу, а твои слова позволяют это заключить, то я к нему, конечно же, никак не могу быть причастен.

Рита, переварив сказанное, не знала, что сказать. А потом воскликнула:

– Понимаю, улетели в Москву, чтобы создать себе алиби. А потом тайно прилетели в пятницу, чтобы… чтобы изнасиловать мою маму, снова улетели туда и прилетели уже на следующий день…

Она запнулась, а Лев Георгиевич мягко заметил:

– Ну, видишь, ты сама в это не веришь. И на поезде, даже самом скоростном, я не успел бы приехать из столицы, трахнуть твою матушку и вернуться обратно в Москву, чтобы утром улететь на самолете. Более того, у меня в течение всей пятницы был ряд деловых встреч, ради которых я, собственно, и поехал в столицу, и мои многочисленные и крайне, заметь, многоуважаемые деловые партнеры могут подтвердить, что я в течение всего дня был в столице. А вечером в пятницу я расслаблялся в элитном московском клубе, откуда рано утром поехал прямиком в аэропорт, чтобы вернуться на малую родину. И это тоже могут подтвердить мои многоуважаемые деловые партнеры, а также ряд дам, работающих в данном элитном ночном клубе. Убедил?

Отчего-то Рита не сомневалась, что Барковский говорит правду, однако она была уверена, что это он стоит за нападением на маму.

– Тогда это совершил ваш сын Гоша! – сказала она, окончательно успокоившись. – Он от вас недалеко ушел.

И про себя подумала, что это, вернее всего, не так и Гоша, несмотря на то, что он помогал свое родителю-зверю, все же не такой монстр, как его старик.

– Ах, Ритка-маргаритка, разве я не сказал, что мой сын Гоша летал в Москву вместе со мной и принимал участие в переговорах на правах моего помощника? Надо же сына вводить в курс дела, он скоро окончит университет, ему через год-другой переговоры с моими многоуважаемыми партнерами в одиночку вести. А вечером Гоша вместе со мной ездил в тот самый элитный ночной клуб, что готовы также подтвердить тамошние дамы, правда, иные.

И, притормаживая, добавил:

– На тебе лица нет, если честно, и выглядишь ты отвратительно. Может, заедем в ресторан и закусим? Я приглашаю!

Рита, посмотрев на Барковского, ответила:

– Что ж, понимаю, организовали себе и своему сынку идеальное алиби. Думаю, у вас это получилось. А это значит, что…

Ее голос дрогнул, и она выпалила то, что только что пришло ей на ум:

– …что кто-то другой по вашему распоряжению совершил нападение на мою маму, пока вы находились в Москве! Ведь так?

На этот раз Барковский ничего не ответил, но на его лице возникла хитрая улыбка. Рита поняла, что так оно и было.

– Выпустите меня! – закричала она, а Лев Георгиевич возразил: