История Великого мятежа. Страница 62

Лорд Уилмот имел всего тысячу пятьсот кавалеристов да две маленькие пушки, выстрелами из которых он дал знать городу о своем прибытии. Перед Дивайзом расстилалась обширная равнина, и потому лорд Уилмот рассчитывал, что когда на ней, оставив свои осадные позиции, появится неприятель, ему самому удастся соединиться с пехотой и таким образом начать бой на равных условиях. Но даже в этом случае весьма важные преимущества остались бы на стороне противника, ведь последний явно превосходил лорда Уилмота в кавалерии, ибо из прорвавшихся ранее из Дивайза кавалеристов лишь немногие (помимо самого принца, графа Карнарвона и еще нескольких офицеров) вернулись обратно — отчасти потому, что остальные были измотаны и рассеялись, отчасти по той причине, что сами командиры сочли нежелательным присутствие большого числа людей, которые, вероятно, еще не успели оправиться от прежней своей паники. Неприятель же, отлично зная о прибытии этого отряда кавалерии и задавшись целью не допустить его соединения с пехотой, отошел на всех пунктах от города и построился в боевой порядок на высоком плато Раунду-эй-Даун, которое войскам короля, находившимся еще в двух милях от Дивайза, никак нельзя было обойти. Осажденные между тем не могли поверить, что ожидаемая подмога из Оксфорда способна подоспеть так быстро — ни один из гонцов, посланных сообщить о ее приближении, так и не добрался до Дивайза, слишком тесно обложенного неприятелем — и заподозрили, что предупредительные выстрелы с равнины, как и отход врага от города суть хитрые уловки, цель коих — выманить их пехоту с прежних позиций в открытое поле. А потому, уже изготовившись к выступлению, они благоразумно решили дождаться более надежных доказательств близости своих товарищей и, вскорости таковые получив, твердо уверились в том, что принц рядом и ждет их с нетерпением.

Легко догадаться, с какой бодростью двинулись они вперед. Однако сэр Уильям Уоллер намеренно избрал такую позицию, чтобы воспрепятствовать соединению неприятельских сил, и столь стремительно приближался к лорду Уилмоту, что его светлость больше не мог ждать подхода пехоты из города. А потому он выстроил свои эскадроны, чтобы встретить атаку противника, который, уже развернувшись в боевой порядок, находился от него на расстоянии мушкетного выстрела.

И тут сэр Уильям Уоллер, единственно по легкомыслию, отказался от преимущества, вернуть которое впоследствии он уже не смог. Ибо, блестяще построив свои войска — с сильными отрядами кавалерии на флангах пехоты, крепким резервом и умело расположенными орудиями — сэр Уильям, все еще опасаясь соединения королевской конницы с пехотой из города, трактуя своих противников с тем же презрением, которое уже так часто доставляло им неприятности, и видя, что числом своим они уступают тем, кого (как ему мнилось) он побеждал ранее, — со всей своей кавалерией отделился от пехоты, чтобы атаковать неприятеля. Нанести первый удар Уоллер приказал кирасирам сэра Артура Гезлрига, натиск коего встретил сэр Джон Байрон, в чьем полку сражался как волонтер граф Карнарвон. После яростной схватки, в которой сэр Артур Гезлриг получил множество ран, этот непобедимый прежде полк был наголову разбит и, преследуемый мчавшимися во весь опор кирасирами, обратился в бегство в сторону других частей королевской конницы. Но в это же время лорд Уилмот, атакуя один за другим вражеские эскадроны по мере того, как они перестраивались для нового боя, за какие-то полчаса (столь страшные и внезапные перемены случаются порой на войне) совершенно разгромил и рассеял торжествовавших кавалеристов Парламента, так что вскоре на обширном пространстве плато не осталось ни единого из них: каждый помышлял теперь лишь о собственном спасении, хотя на крутых склонах Раундуэй-Дауна неприятель подвергал себя большей опасности, чем если бы попытался сдержать натиск Уилмота. Впрочем, для преследователей местность эта была столь же неудобной, как и для удиравших, а потому во время беспорядочного бегства больше народу погибло под крупами собственных лошадей или сорвавшись с обрыва, нежели от вражеского оружия. Между тем парламентская пехота по-прежнему стояла твердо, исполненная, как можно было подумать, решимости доблестно встретить противника; но вскоре лорд Уилмот завладел ее пушками и повернул их против нее, а в это время корнуолльские пехотинцы, только что подоспевшие из города, также приготовились нанести удар. И тогда враги дрогнули; атакованные со всех сторон, они были перебиты или взяты в плен. Спастись удалось весьма немногим: корнуолльцы слишком хорошо помнили недавние свои бедствия и сурово мстили тем, кто хоть сколько-нибудь приложил к ним руку. Сэр же Уильям бежал с горсткой людей в Бристоль и первым принес известие о своем поражении его жителям, которых — а они лишились в этой катастрофе большей части своего гарнизона — при въезде Уоллера в город охватил смертельный ужас.

Этот славный день (ибо воистину это был день великого триумфа) спас дело короля, так что все тучи, его омрачавшие, мгновенно рассеялись, и над всем королевством ярко воссияло солнце победы. Со стороны неприятеля в этом сражении свыше шестисот человек легли на месте и девятьсот попали в плен; потеряны были вся артиллерия (восемь медных пушек), вооружение и боевые припасы, весь обоз с воинским имуществом и весь провиант; сверх того, победители отбили и освободили от двух до трех сотен своих товарищей, захваченных врагом в предшествовавших боях и во время отхода королевской армии. И все это совершил отряд в полторы тысячи кавалеристов при двух полевых пушках, коему противостояла целая армия в две тысячи человек кавалерии, пятьсот драгун и почти три тысячи пехоты с весьма сильной артиллерией — ведь битва по сути была выиграна еще до подхода корнуолльцев, и сохранявшую строй неприятельскую пехоту не атаковали до времени единственно из учтивости и из уважения к этим последним, дабы они смогли воспрянуть духом, получив собственную долю в общем торжестве. Свое спасение и победу при Раундуэе корнуолльцы имели веские причины полагать успехом более чудесным и изумительным, чем дело при Страттоне; правда, Страттонскую победу можно было счесть матерью Раундуэйской и к тому же урон королевской армии на сей раз оказался меньшим, так как убитых было совсем немного, а из людей именитых только один — Дадли Смит, честный и доблестный молодой джентльмен, который всегда сражался волонтером в полку лорда Уилмота и в каждом жарком деле первым устремлялся навстречу опасности.

Помимо непосредственных плодов победы король получил еще одно важное преимущество, ибо после Раундуэя усилились раздоры между вождями парламентской армии. Дело в том, что сэр Уильям Уоллер вообразил, будто граф Эссекс, из зависти к великим его подвигам, грозившим затмить славу самого графа, попросту предал его и принес в жертву врагу. Он громко возмущался тем, что, находясь со всей своей армией в десяти милях от Оксфорда, граф позволил всем стоявшим в этом городе войскам совершить 50-мильный марш и разбить его, сэра Уильяма; а сам не потрудился даже выслать им вдогонку небольшой отряд или как-то потревожить Оксфорд, что, вероятно, заставило бы неприятеля повернуть назад. Со своей стороны, гордый граф, не допускавший и мысли, что Уоллера можно считать равным ему соперником, обличал сэра Уильяма в нерадивости и в недостойном солдата малодушии, так как он позволил разбить себя жалкой горстке неприятелей, а сам, не приняв участия лично ни в одной кавалерийской атаке, позорно бросил свою пехоту и артиллерию. На ком бы ни лежала действительная вина, Эссекс и Уоллер друг друга не простили, а из возникшей отсюда глубокой неприязни король впоследствии извлек немало выгод, о чем будет сказано в надлежащем месте.

Глава X

(1645)

< Эта благословенная победа была одержана в тот самый день и час, когда король встретил королеву (близ Кайнтона, на поле Эджхиллского сражения), и весть о ней Их Величества получили еще до прибытия в Оксфорд. Легко понять, как все воодушевились, хотя для иных радость победы несколько омрачило то обстоятельство, что одержал ее Уилмот - человек, которого презирал принц Руперт, недолюбливал король, зато носили на руках товарищи по оружию. Поражение Уоллера, успевшего хвастливо сообщить о разгроме армии маркиза и даже отдать приказ мировым судьям и констеблям хватать беглецов, оказалось для Палат совершенно неожиданным и привело их в смятение, а потому они не смогли как следует позаботиться о наборе солдат в армию Эссекса; сам же граф, раздраженный невниманием Парламента к нуждам своего войска, все внимательнее прислушивался к графам Нортумберленду и Голланду, сторонникам мира с королем.