История Великого мятежа. Страница 60

До сих пор шли мелкие стычки между отдельными отрядами, с переменным успехом и примерно равными потерями. Так, сэр Уильям Уоллер, выступив из Уэллса, разгромил и рассеял полк кавалерии и драгун сэра Джеймса Гамилтона — но уже через несколько дней королевские войска выбили один из его отрядов с удобных позиций близ Бата, где неприятель потерял две полевые пушки и до сотни людей. Однако сэр Уильям Уоллер занимал более выгодные позиции, ведь вся его армия стояла в городе, отлично обеспеченном провиантом, так что он мог не спешить с битвой до тех пор, пока все преимущества не окажутся на его стороне. И напротив, королевские войска должны были либо рассредоточиться, поставив, таким образом, свои разбросанные квартиры под удар сильнейшего неприятеля, либо, держась вместе в открытом поле, терпеть страшную нужду в провизии, ведь окрестные жители были настроены столь враждебно, что добиться от них съестных припасов или иной помощи можно было только силой. А потому после нескольких попыток навязать противнику бой в равных условиях — от чего он, понимая преимущества своего положения, благоразумно уклонялся — маркиз и принц Мориц двинулись со всей своей армией к Маршфилду (городу в пяти милях от Бата по дороге на Оксфорд), рассчитывая, что противник, главной задачей коего было не допустить их соединения с королем, оставит теперь свои выгодные позиции. И если бы у принца и маркиза хватило хладнокровия, чтобы осуществить этот замысел, не начиная дело до тех пор, пока неприятель не лишится своих преимуществ, то им, пожалуй, удалось бы дать сражение при самых благоприятных обстоятельствах. Но чрезмерное презрение к врагу и твердая уверенность в том, что они способны одолеть его в любых условиях, вместе с крайними затруднениями из-за нехватки провианта и постоянной убыли в боевых припасах, коих в ежедневных стычках посреди живых изгородей и на аванпостах (ведь неприятель был совсем рядом) уходило столько же, сколько понадобилось бы для настоящей битвы, помешали принцу и маркизу проявить необходимую выдержку; и едва сэр Уильям Уоллер, желая воспрепятствовать соединению их войска с королем, вывел всю свою армию на обращенный в сторону Маршфилда холм Лэнсдаун, как они позволили втянуть себя в бой в самых невыгодных условиях.

5 июля, как только рассвело, сэр Уильям Уоллер занял холм Лэнсдаун, а затем, приказав вырыть вдоль его выступа, прямо над большой дорогой, окопы, укрепить их земляными брустверами и установить пушки, выслал к Маршфилду сильный отряд кавалерии, и тот, мгновенно вызвав тревогу в стане неприятеля, вскоре был отогнан к своим главным силам. Как ни рвались королевские войска поскорее разделаться с врагом, однако, построившись в боевой порядок и обнаружив, что враг прочно укрепился на вершине холма, они решили воздержаться от наступления в столь неравных условиях и начали отходить к прежним своим квартирам. Заметив это, сэр Уильям Уоллер приказал всей своей кавалерии и драгунам спуститься с холма и ударить королевским войскам в тыл и во фланг. Они блестяще это исполнили, а полк кирасир привел в такой ужас атакованную им кавалерию, что та обратилась в беспорядочное бегство. Сами же кирасиры держались с изумительной твердостью, а противостоявших им кавалеристов короля, которые еще никогда не обращали тыл неприятелю, охватил такой страх, что даже пример офицеров (исполнивших свой долг с непоколебимым мужеством) не мог заставить их атаковать врага так же храбро, как делали они это прежде. Тем не менее после того, как сэр Николас Сленнинг с тремя сотнями мушкетеров атаковал и разбил резерв парламентских драгун, принц Мориц и граф Карнарвон, восстановив в конце концов порядок в рядах своих кавалеристов и прикрыв их с флангов корнуолльскими мушкетерами, вновь атаковали неприятельскую кавалерию и полностью ее разгромили, после чего отбросили два других отряда, обратили их в бегство и погнали к холму, где те укрылись за почти неприступными позициями. Вдоль выступа холма были вырыты брустверы и установлены орудия; на склонах по обеим сторонам рос довольно густой лес, в котором засели сильные отряды мушкетеров, а за холмом расстилалась широкая равнина, где выстроились резервы кавалерии и пехоты. Но столь неблагоприятные условия вовсе не устрашили корнуолльских пехотинцев — напротив, они рвались в бой, громко требуя, чтобы им позволили «пойти и забрать эти пушки». В конце концов, пехоте и кавалерии был отдан приказ атаковать. Два сильных отряда мушкетеров были посланы в лес на флангах, пехотинцы и кавалеристы двинулись вверх по дороге, но затем под натиском неприятельской конницы в беспорядке отступили. Тогда пошли вперед люди сэра Бевила Гренвилла: партия кавалерии — справа, где местность была удобнее для атаки, мушкетеры — слева; сам Гренвилл наступал во главе пикинеров в центре. Несмотря на град ядер и картечи с брустверов, корнуолльцы достигли выступа холма и выдержали две яростные атаки вражеской кавалерии. Но во время третьей атаки, когда его собственные кавалеристы дрогнули и подались назад, сэр Бевил, уже успевший получить несколько ранений, был сражен ударом алебарды в голову, и многие офицеры пали рядом с ним. Однако мушкетеры Гренвилла вели столь беглый и сильный огонь по парламентской кавалерии, что та в конце концов отступила; между тем два фланговых отряда, коим приказано было очистить от врага лес, сделали свое дело, после чего отбросили неприятельскую пехоту и овладели брустверами, проложив таким образом путь на вершину для всей кавалерии, пехоты и артиллерии. Те быстро поднялись наверх и прочно утвердились на захваченных позициях; неприятель же, сохраняя относительный порядок, отошел за каменную стену, находившуюся на одном уровне с новыми позициями корнуолльцев.

Обе стороны были слишком измотаны и ослаблены битвой, чтобы не удовлетвориться нынешним своим положением. Королевская кавалерия понесла такой урон, что из двух тысяч всадников, бывших утром в поле, на вершине холма собралось не более шестисот. Неприятелю также здорово досталось, и он вовсе не желал рисковать, ввязываясь на ровной местности в бой с теми, кто уже выбил его с вершины; так что, обменявшись лишь несколькими выстрелами из орудий, армии простояли в виду друг друга до наступления ночи. Около двенадцати часов, когда совсем стемнело, неприятель изобразил движение в сторону утраченных накануне позиций, однако, дав сильный залп картечью и получив в ответ такой же, угомонился и больше не шумел. Обратив внимание на эту тишину, принц велел одному из своих солдат подкрасться как можно ближе к расположению врага и разведать, что там творится; и тот доложил, что неприятель, оставив в стене зажженные фитили, убрался восвояси. Так оно и было, и уже на рассвете все поле сражения вместе с телами павших и всеми прочими свидетельствами победы оказалось в руках армии короля. Сэр Уильям Уоллер уходил к Бату в таком смятении и беспорядке, что даже бросил изрядное количество оружия и десять бочек пороха. Трофеи эти пришлись весьма кстати противной стороне, которая, израсходовав в деле не менее восьмидесяти бочек, осталась теперь почти без боевых припасов.

В этом сражении офицеров и родовитых джентльменов полегло со стороны короля больше, чем простых солдат; еще больше среди первых оказалось раненых. Но тем несчастьем, которое омрачило бы радость любой победы и заставило бы меньше говорить о прочих жертвах, явилась смерть сэра Бевила Гренвилла, человека воистину замечательного. Его энергия, влияние и репутация заложили фундамент всех последующих успехов в Корнуолле; его хладнокровие и преданность общему благу не могли поколебать никакие удары судьбы; а его пример заставлял других забывать о личных обидах или, во всяком случае, держать их при себе. Одним словом, никогда еще столь блестящая отвага не сочеталась со столь мягким нравом, образуя совершенную гармонию бодрости и добродетели.

Многие офицеры и знатные особы получили ранения: лорду Арунделлу из Уордура несколько пистолетных пуль попали в бедро; сэру Ральфу Гоптону прострелили руку из мушкета; сэр Джордж Боген и многие другие были ранены в голову мечами и алебардами; впрочем, ни для кого из них раны эти не оказались смертельными. Но утром, когда место сражения оказалось в полной власти королевской армии, печальных победителей постиг еще один удар. Объезжая поле битвы в поисках раненых, а также затем, чтобы привести в порядок и подготовить к выступлению свои войска, сэр Ральф Гоптон в сопровождении нескольких офицеров и солдат приблизился к фургону с боеприпасами и тут — вследствие ли измены или по чистой случайности, доподлинно не известно — восемь бочек пороха, в нем находившихся, взорвались. Многие из тех, кто был рядом, погибли на месте, еще больше оказалось изувеченных, и среди них — сэр Ральф Гоптон и майор Шелдон, получившие тяжелые ранения. Уже на другой день майор Шелдон (хотя поначалу думали, что именно он находится в меньшей опасности) скончался — к великому прискорбию всей армии, горячо любившей его за несгибаемое мужество и добрый нрав. Самого же сэра Ральфа, живого ровно настолько чтобы не причислять его сразу к покойникам, уложили на носилки, и армия, до крайности удрученная этим несчастьем (ведь Гоптон был истинным любимцем солдат), двинулась к Маршфилду, на прежние свои квартиры, где и провела следующий день — главным образом ради сэра Ральфа, который, хотя его состояние не считали безнадежным, не выдержал бы нового перехода. А в это время многие из кавалеристов, обращенных в бегство рано утром, еще до взятия холма, добрались до Оксфорда и, по обычаю всех беглецов, объявили, что все погибло, присовокупив немало историй, каковые, как им воображалось, вполне могли случиться после того, как они покинули поле боя. На другой день пришло достоверное известие от самого маркиза, а с ним — настойчивая просьба о присылке двух свежих кавалерийских полков и партии боеприпасов, после чего графу Кроуфорду приказано было идти на запад с собственным полком кавалерии примерно в пятьсот человек и необходимым количеством амуниции.