Империя 2 (СИ). Страница 26

— Мы сделали это, — потрясённо прошептала Катя.

— И не говори, самому не верится, — в тон ей выдохнул я.

Впереди просека начинала подниматься по склону горы.

— Давай остановимся на самом высоком месте, — показал я вперёд.

Там просека, казалось, уходила в небо. И только провода ЛЭП подсказывали, что дальше начинается спуск. Мы достигли перевала.

ㅤ

На самом высоком месте просеки, где дорога проходила по склону горы, оказалась ухоженная полянка со следами пикников. Похоже, кто-то сюда регулярно наведывался, полюбоваться на восходы или может закаты. Так-то да, романтичное местечко. Даже сосновый лес с юга ненадолго отступил, открывая шикарный вид на всю долину — бескрайнее море зелёных крон. Рядом журчал ручей, стекающий с горы тонкой ленточкой. Даже воздух здесь был чище, ароматнее, вкуснее. Он был напоен свежестью и запахами леса и разнотравья, а не древесной и пластиковой гари.

Только две вещи портили ландшафт. Наша полоса отжига, вгрызающаяся в лес с севера, со стороны просеки, и наступающий с юга широкий, изогнутый фронт грандиозного лесного пожара, от которого чуть в сторону от нас по-над лесом тянулся шлейф грязного чёрно-серо-белого дыма.

Бензовоз с натужным рёвом двигателя заполз на поляну и остановился рядом с пикапом. Михалыч выключил мотор, и внезапно стало тихо. Так тихо, что слышался только плеск ручья да далёкий гул пожара.

— Располагаемся, — сказал седой пожарный, вылезая из кабины. — Зрелище будет скоро, его пропускать нельзя.

Артём спрыгнул с подножки, пошатнулся, присел на траву. Лицо у него было бледное, руки дрожали.

— Жив, боец? — спросил я.

— Нормально, — выдохнул он. — Просто…

— Да я понимаю, — я опустился на траву рядом. — Сам не понимаю, как ещё не сдох.

— Ага, — Артём даже прикрыл глаза.

Катя устроилась рядом, привалившись плечом ко мне.

— Сколько ждать? — спросил я.

— Да уже начинается, — Михалыч щурился, всматриваясь в даль. — Смотри, видишь наш отжиг?

— Как не видеть, — усмехнулся я. — Красивое.

— Страшно красивое, — хмыкнул Михалыч. — А вон, основной фронт какой мощный. Сейчас посмотрим, кто кого.

Минуты тянулись медленно. Мы сидели, приходя в себя и напряжённо всматриваясь в сближающиеся фронты огня.

— Началось, — вдруг сказал Михалыч.

И правда, между фронтами что-то изменилось.

В месте наибольшего сближения дым двух пожаров начал закручиваться в спирали. Два извивающихся столба дыма, как два гигантских змея, потянулись друг к другу, будто обнимаясь. Пламя нашего отжига тоже вытянулось в сторону основного пожара, и как будто сильнее разгорелось.

— Они воздух всасывают, — объяснил Михалыч. — Между фронтами разрежение образуется. Взаимный подсос. Вот их туда и тянет, как два магнита.

Между тем пламя начало меняться.

Яркое жёлто-оранжевое пламя отжига вдруг словно задохнулось, цвет его сменился на багровый. Вслед за ним и основной фронт как будто запнулся. Высокие языки, которые ещё минуту назад били к небу, опустились, словно задыхаясь. Дым из белого и серого превратился в густо-чёрный.

— Кислорода не хватает, — прокомментировал Михалыч. — Два пожара не могут на одной территории ужиться.

По всей линии отжига возникали вихри — огненные смерчи, которые бешено крутились несколько секунд, а потом исчезали.

Фронты сблизились на сотню метров. На пятьдесят.

— Сейчас, — выдохнул Михалыч. — Сейчас будет…

И тут произошло то, что я запомню на всю жизнь.

Ослепительная, беззвучная белая вспышка в месте встречи.

Не жёлтая, не оранжевая — белая, как магний. Стена огня взметнулась к небу на высоту в сто с лишним метров, выше любых деревьев, выше ЛЭП. Я даже прикрыл глаза, но свет пробивался даже сквозь веки.

Потом всё почернело.

Дым — чёрный, густой, непроглядный — заволок место встречи двух пожаров. И там, в этой черноте, продолжали вспыхивать новые участки постепенно соприкасающихся фронтов.

Несколько секунд стояла тишина. А потом до нас донёсся грохот.

Нет.

ГРОХОТ.

Как если бы разом взорвался склад боеприпасов. Как если бы небо треснуло пополам. Земля под ногами вздрогнула, подпрыгнув. Катя инстинктивно прижалась ко мне, я обнял её за плечи.

Грохот длился и длился, переходя в протяжный рокот, похожий на звук реактивного двигателя.

— Взрыв пиролизных газов! — авторитетно пояснил Михалыч. — Они без кислорода накапливаются, а потом детонируют, как вакуумная бомба!

— Ого, — выдохнул Артём, когда рокот немного стих. — И вот это сделали мы?

— Мы, — кивнул Михалыч, и в его голосе слышалась слабо скрываемая гордость.

Но главное — огонь остановился.

Основной фронт, который ещё полчаса назад пожирал всё на своём пути, теперь упёрся в чёрную полосу. Понятно, что наш отжиг не успел выжечь лес полностью, и дай пожару волю — он снова разгорится. Но всё, что могло быстро гореть — уже сгорело, и атака стихии захлебнулась.

— Получилось, — тихо сказала Катя.

— Получилось, — согласился я.

Мы спасли усадьбу. Спасли деревню. Спасли жизни людей. По крайней мере, выиграли им время, чтобы отойти.

ㅤ

— Сейчас бы в душ, — вздохнула Катя, оглядывая себя.

Мы действительно выглядели не лучшим образом. В пыли, копоти. Кожа на лице горела и чесалась от ожогов — последствия нашего прорыва через огонь в Ольховке. Только Артём был в лучшем состоянии — как он сам выразился, «попарился в бане», но зато лицо не обжёг.

— Ну, душ не душ, а умыться можно, — сказал я, поднимаясь с травы.

Мы спустились к ручью. Вода бежала меж камней прозрачная, студёная. Я присел на корточки, зачерпнул пригоршню и плеснул в лицо. Обожжённая кожа мгновенно отозвалась приятной прохладой.

Я осторожно умылся и напился прямо из ручья. Вода была такая холодная, что зубы заломило.

Катя стояла на берегу, сомневаясь.

— Да ладно тебе, — подбодрил я её. — Попробуй.

Сам я стянул с себя футболку и с наслаждением ополоснулся по пояс.

Катя осторожно присела рядом, зачерпнула воду ладонями, сделала глоток.

— И правда! — воскликнула она. — Кажется, в жизни ничего вкуснее не пила!

Она жадно напилась, умыла лицо, смыла пыль с рук.

— Будьте добры, отвернитесь, — попросила она, покраснев.

Мы повернулись спинами. Послышался шорох одежды, плеск воды, затем — сдавленное оханье от ледяной воды и тихое повизгивание.

— Холодно? — усмехнулся я.

— Холодно, но так хорошо! — отозвалась она.

Через пару минут она вернулась, заметно посвежевшая. Лицо порозовело, глаза заблестели, даже осанка стала прямее.

— Теперь почти как человек, — довольно сказала она.

Михалыч залез в кабину и вскоре вылез оттуда с термосумкой.

— Тут еда есть, — сообщил он. — Четыре бутерброда.

Он выложил на траву четыре аккуратных свёртка в фольге. Развернул первый — хлеб, ветчина, сыр, зелень. Простая еда.

Мы молча поделили бутерброды. Я откусил кусок и зажмурился от удовольствия. Обычный хлеб, обычная ветчина, но после многочасовой работы на износ это была самая вкусная еда в моей жизни. Даже зелень хрустела на зубах как что-то невероятно изысканное.

Катя ела медленно, с видимым наслаждением. Артём уничтожил свой бутерброд за минуту и тоскливо смотрел на наши. Михалыч жевал не спеша, время от времени поглядывая на небо.

— Слышите? — вдруг сказал он.

Я прислушался. Вдалеке, со стороны Челябинска, нарастал гул моторов.

Вскоре в небе появились точки. Сначала одна, потом ещё, ещё.

— Кавалерия подоспела, — удовлетворённо кивнул Михалыч, наблюдая за приближающимися пожарными самолётами и вертолётами.

Два самолёты-амфибии прошли низко, едва не над кронами деревьев — так, по крайней мере, казалось с нашего возвышения. Они сбросили воду и ушли на новый заход. А вот вертолёты кружили над выжженной полосой, высматривая что-то.

— Вон, смотри, — Михалыч ткнул пальцем в сторону нашей усадьбы. — Видишь дым пошёл в твоём лесу? Это ветку какую-нибудь горящую закинуло.