Возвращайся, сделав круг 2 (СИ). Страница 36

Глава 14

"Купальня" больше походила на мини-аквапарк под открытым небом. Сад камней, карликовые деревца, с полдюжины бассейнов... Я представила, как "господин" плещется в них в компании местных "гейш" и захотела упасть в обморок. Интересно, во владениях Иошинори-сама тоже было нечто подобное? Хотя, даже если было, трудно представить его в компании гейш... Уже смеркалось, когда, прополоскав в нескольких бассейнах и умастив кожу маслами, синухи накинули на моё многострадальное тело тонкую ткань и повели во "внутренние" покои. Лёгкое кимоно изумрудного цвета, скользящие по волосам гребни, нефритовые заколки... Я почти не обращала внимания на эти манипуляции. Всё время лихорадочно пыталась найти выход из создавшегося отчаянного положения, но сознание будто одеревенело. Бежать из замка невозможно. Магия надо мной не властна, но физически я слабее многих, тем более Ракурая. Помощи ждать неоткуда. Выхода нет...

- Всё готово, оксама.

Как же надоела эта ничего не значащая учтивость, это обращение, звучащее, как насмешка! "Оксама"... беспомощный "всего лишь человек", очередное развлечение их господина... Я отвернулась от услужливо поднесённого мне зеркала, так в него и не глянув.

- Оксама выглядит чарующе,- пропела одна из девушек.

Я не удержалась от усмешки. В древности попавшие в плен женщины уродовали себя, чтобы избавиться от "милостей" врага. Крайность, граничаящая с безумием. Но в какой-то мере, их можно понять...

Несколько раздвигающихся и тотчас снова закрывающихся за мною дверей, тихое "Оставайся здесь, оксама", удаляющийся шелест одежд... и я – одна в просторной комнате. По стенам мелькают отблески светильников. На одной – изображение Фудзи на фоне луны, на другой – дикие гуси, парящие в ночном небе. За двумя приоткрытыми створками с изображением ветвей сакуры, посеребрённых лунным светом, – альков...

- Аими-сан.

Всё внутри меня сжалось в узел. Я повернулась, не чувствуя собственного тела, поклонилась, не вполне сознавая, что делаю. Ракурай скользнул ближе, ступая бесшумно, словно юрэй, и я вздрогнула, когда его ладонь легко сжала мою.

- Тебе холодно, Аими-сан?

- Нет,- прошелестела я.

- Твои ладони – холоднее снега. Позволь мне согреть их.

Онемев от отвращения, я смотрела, как тонкие пальцы обвиваются вокруг моих рук, как он медленно подносит мои ладони к своему ухмыляющемуся рту... Когда его неразличимые губы коснулись моей кожи, её будто обжёг язык пламени... и меня вдруг озарило – огонь! Перед глазами замелькали образы: замок похитившего меня самурая, тела мёртвых сохэев, израненный Дэйки и пламя, полыхающее до потолка. Циновки и ширмы – отличное "топливо"! Стоит лишь опрокинуть светильник в момент, когда Ракурай ожидает этого меньше всего... Это меня не спасёт, но хотя бы даст отсрочку! Оцепенение, сковавшее, когда ёкай сжал мои ладони в своих, отпустило, я даже смогла улыбнуться.

- Ты добр ко мне, Ракурай-сама.

Неизменная ухмылка стала шире. Он мягко увлек меня вглубь алькова – мимо створок с ветвями сакуры к футону с подушечками-валиками. У изголовья мерцали два светильника. Но, будто читая мои мысли, Ракурай усадил меня на самый край футона далеко от них и, опустившись рядом, легко провёл ладонью по моим волосам.

- Всё же я пугаю тебя, Аими-сан. Почему? Ты ещё не была наедине с мужчиной?

Я закашлялась от неожиданности и, прикрыв рот рукавом, чуть отодвинулась, стараясь приблизиться к светильнику. Но Ракурай снова уменьшил расстояние между нами.

- Тебя смутил вопрос?

- Разве способность видеть мой дух, не может дать на него ответ?

Тихий смех.

- Мне всё больше нравится беседовать с тобой, Аими-сан.

- Тогда, может, побеседуем о месте, "окружённом кольцом заклинаний"?- с готовностью предложила я.

- Почему бы и нет? На любезность следует отвечать любезностью. Ты развлекла меня историями о твоём мире. Я поведаю тебе о тайнах моего.

Я не верила ушам – вожделенная отсрочка, которой собиралась добиваться такой дорогой ценой...

- Ты слышала о "живых Буддах", Аими-сан?

- Нет... Не очень знакома с понятиями буддизма.

- Так называют монахов, прошедших ритуал сокушимбуцу. Это длительная и довольно мучительная практика, проводящаяся в три этапа по тысяче дней каждый. В первые тысячу дней монах, пожелавший стать воплощением Будды, питается лишь орехами, семенами и ягодами, теряя вес. Следующие тысячу дней он употребляет в пищу кору и корни, а также чай уруши из сока ядовитого лакового дерева, постепенно отравляя и иссушая себя. По истечении этого срока, когда кожа монаха становится подобной листу момидзи[1], а сам он близок к смерти, его ослабевшее тело помещают в каменную гробницу. С внешним миром её соединяет лишь небольшое отверстие, в которое помещают бамбуковую трубку – через неё монах дышит всё оставшееся ему время. Рядом с будущим воплощением Будды оставляют колокольчик. Монах звонит в него, сообщая, что ещё жив. Как только звон прекращается, трубку вынимают, отверстие запечатывают, а ещё через тысячу дней гробницу открывают и извлекают из неё тело. Если гниение его не коснулось, монах считается достойным звания "живого Будды" и причисляется к святым. Тело его омывают, одевают в богатые одежды, помещают в храме и поклонятся ему, как божеству.

- Какой ужас...- поёжилась я.- Он добровольно сначала мумифцирует, а потом погребает себя заживо?..

- Люди – странные существа. Их невозможно понять.

- А ты пытался?- усмехнулась я.

- Время от времени,- ухмыляющаяся физиономия чуть склонилась к моему лицу.- Когда встречалась особенно интересная особь.

- Какое отношение имеют монахи-самоубийцы к месту, окружённому заклинаниями?- быстро спросила я.

Ракурай сложил на груди руки, спрятав в рукавах кисти – словно давая понять, что пока переходить к "действиям" не собирается. Я не смогла подавить вздох облегчения.

- В ладонях одного из них – чаша, о которой я говорил. Это чаша для сбора подаяний, хоши[2] путешествуют с такими по деревням. Та, что нужна мне, высечена из камня самим Буддой. И кто, как не его живое воплощение, должен был стать её хранителем!

- Думала, этих "живых воплощений" – несколько.

- Пытавшихся стать "живым воплощением" – несколько,- поправил Ракурай.- Но тело подвергшего себя сокушимбуцу должно оставаться нетленным, а это удалось лишь троим. Останки одного покоятся в храме Дайнити-Бу, останкам другого поклоняются в храме Нангаку, а останки третьего, самого почитаемого из всех, стали "подставкой" для чаши великого Будды.

- И где хранятся они?

- В том самом месте, окружённом кольцом заклинаний. В Безымянном Храме на Погребальной Горе.

- Ну и название...

- Оно произошло от погребального дома, воздвигнутого на Равнине Высокого Неба одному из небожителей. Однажды дом был разрушен и низвергнут на землю. Обломки его и стали Погребальной Горой. Позднее там построили храм, названный Безымянным, потому что никто не возносит в нём молитв. Единственное его назначение – служить домом "живому Будде". Сильнейшая аура, исходящая от останков, и заклинания, наложенные монахами, не позволяют приблизиться к храму ни одному существу этого мира. Но ты, пришедшая из другой реальности и чуждая нашим обычаям, минуешь их без труда. А я буду ждать у подножия горы.

[1] Момидзи – японский клён.

[2] Хоши – странствующие буддийские монахи в Японии.

***

Всё просто... Но что-то не вписывалось в общую картину, и я никак не могла определить, что.

- Чаша ведь – своего рода оружие? Так почему бы мне не воспользоваться им против тебя?

По его лицу мелькнуло умильное выражение.

- Мощь, заключённая в чаше, разрушительна, Аими-сан. Лишь сильнейший может управлять ею.

- Почему ты, в таком случае, уверен, что она не испепелит меня?