Попав в Рим (ЛП). Страница 35

Хизер, Таня и Вирджиния внутри работают под громкую музыку, смеются с клиентами. Выглядит всё весело, хоть и немного театрально.

Я смотрю на Амелию.

— Не вижу тут никакой угрозы.

— Я не могу, – говорит она в полуобморочном состоянии. — Очень-очень хочу, но не могу.

— Почему?

— Потому что Сьюзан будет злиться. Очень сильно злиться. Мои волосы – это…часть моего образа. То, за что меня знают.

С этим новым знанием я провожаю взглядом её длинные волны, ниспадающие по спине. Они прекрасны – такие, в которые хочется запустить пальцы. Часть меня грустит, что у меня не будет такого шанса, но я уже реально устал слышать имя Сьюзан, так что прямо сейчас готов уговаривать Амелию обрезать их до ушей, если это принесёт ей свободу.

— А, ну тогда извини. Я не знал, что это волосы Сьюзан. Тогда всё логично.

Я веду себя как зазнайка, но ей это нравится.

Она смеётся, но в её смехе грусть, а потом поднимает на меня глаза – плечи уже опущены в преждевременном поражении.

— Я не могу, Ной. Просто не могу. Знаю, это глупо, но так устроен мой мир. Я больше не владею своим образом.

— Ладно, – пожимаю плечами. — Но просто говорю: если хочешь взбунтоваться и нарушить Закон Сьюзан, я подгоню грузовик к обочине, а ты, когда стрижка закончится, запрыгнешь в кабину, как в «Придурках из Хаззарда», и мы сделаем так, чтобы Сьюзан нас никогда не поймала.

Она ухмыляется.

— Мы?

— Ну да. Я видел, как ты водишь мой грузовик. Улитки обгоняли тебя – ещё и показывали средний палец. Было стыдно.

Амелия смеётся, качает головой и снова смотрит на витрину. И в этот момент я понимаю: я готов на всё, лишь бы заставить её смеяться. Что со мной происходит?

Глядя в окно, Амелия делает глубокий вдох и один раз решительно кивает. Потом снова смотрит на меня – и теперь в её глазах решимость. В этих кристально-голубых глазах – огонь. Решимость чертовски сексуально на ней смотрится. И это снова разжигает во мне дикое желание её поцеловать.

— Хорошо, я делаю это. Иду туда и стригусь. Готовь грузовик, Бо Дьюк, – говорит она, переминаясь с ноги на ногу, как боксёр перед выходом на ринг. Будь у неё капа, она бы сейчас её вставила. Мне бы обмотать ей кулаки. — Я женщина, которая ест панкейки и стрижётся, когда хочет. Я сама себе хозяйка и забираю свою жизнь обратно!

Она направляется к двери, кладёт руку на ручку, потом резко отпускает и возвращается ко мне. Хотя нет – проходит мимо. Мчится к грузовику, потом снова резко замирает. Медленно разворачивается и снова идёт к двери.

Мы повторяем весь этот процесс ещё два раза.

Так что на четвёртой попытке, когда я вижу, что она снова вот-вот сдуется, подхожу сзади, открываю дверь и кладу руку ей на поясницу, подталкивая через порог.

— Было чертовски забавно наблюдать, но меня уже начало мутить от этой чехарды.

Она оглядывается на меня через плечо с благодарной улыбкой.

— Я бы и так зашла в этот раз.

— Конечно, зашла бы.

— Ты останешься со мной?

Соврал бы, если б сказал, что не хочу. Чёрт, да я бы и за руку её там держал, попроси она. Но я знаю, что не могу себе этого позволить. Если хочу удержаться от чувств к ней – надо ставить границы. Дистанцию. Очистить голову.

Я отступаю назад, большим пальцем показывая через плечо:

— Я договорился на ланч. Вернусь позже.

И спешу уйти, пока густо подведённые глаза Тани не скользнут к стойке и не заметят меня с Амелией. Она бы вцепилась в меня – и в итоге я получил бы стрижку, о которой не просил.

Прямо перед тем, как дверь закрывается, я слышу:

— Дорогая, ну наконец-то! Я так надеялась, что ты заглянешь, как только узнала, что ты в городе! Садись, устраивайся поудобнее. Кока-колы? Знаю, ты, наверное, привыкла к вину, но мне пришлось бы ехать домой за коробкой из холодильника, а это минут двадцать.

Главное, чтобы она не вышла с химией.

Глава двадцать первая

Амелия

Я сижу спиной к зеркалу, как обычно делают в парикмахерских (и я уверена, это для того, чтобы, если они напортачат, успеть исправить всё до того, как ты заметишь). Мне так и не дали взглянуть на свою причёску за всё это время. Хизер – двадцатиоднолетняя дочь Тани, и именно она сейчас занимается моими волосами. Было…как сказала бы Таня…уморительно слушать, как эти дамы перебрасываются сплетнями. Думаю, я бы даже не заметила или не расстроилась, если бы она случайно обрила мне голову. Оно того стоило – послушать, как они поливают грязью весь город. Жаль только, я не знаю всех людей, которых они так по-южному вежливо потрошат. Но я уже вовлечена не меньше других.

— Ну так, рассказывай, что там у тебя с Ноем, – громковато спрашивает Хизер. Даже несмотря на шум фена, кажется, все услышали. Все головы поворачиваются в мою сторону. Видимо, теперь моя очередь сплетничать.

Таня и Вирджиния (две другие мастера) работают с пожилыми клиентками, накручивая розовые бигуди. У Вирджинии ярко-жёлтые волосы, вздыбленные до потолка. Она чавкает жвачкой и бросает мне озорную ухмылку.

— Я пыталась с ним встречаться, ну знаешь? Чёрт, да мне даже не обязательно было с ним встречаться! Я предлагала просто залезть к нему в постель.

К счастью, они не видят, как мои руки под накидкой сжимаются в кулачки от ревности. Я пытаюсь рассмеяться легко, но в голосе дрожь.

Вирджиния подмигивает мне.

— Не переживай, детка. Он слишком большой джентльмен. Отшил меня и отправил домой с яблочным пирогом.

Она закатывает глаза к потолку, будто снова ощущает его вкус…или, может, пытается разглядеть, где у неё макушка. Но ей её не найти.

— И если у этого мужчины руки могут делать такой пирог, представляешь, насколько потрясающим был бы секс?

— Вирджиния! – ворчит Таня. На вид Тане около пятидесяти, у неё каштановые волосы, густая подводка, огромные серёжки-кольца и шестидюймовые каблуки, на которых она ходит так же легко, как в тапочках. Завидую. — Не выражайся так при Хизер.

Вирджиния закидывает голову со смехом, и я вижу жвачку у неё за щекой.

— Да ладно, Таня. Девушка скоро замуж выходит. Уж теперь-то ей можно говорить о сексе?

Хизер пользуется моментом, пока Вирджиния и Таня спорят о допустимых темах в салоне, чтобы наклониться и шепнуть мне:

— Мама, храни её Господь, до сих пор думает, что я девственница. – Она смотрит на меня, смеётся и округляет глаза. — Она почему-то уверена, что мы с Чарли ждём свадьбы, чтобы переспать, хотя это случилось ещё в тот день, когда я получила права в старшей школе.

— Я это слышала, юная леди! – говорит Таня, бросая дочери выразительный взгляд и указывая в её сторону розовым бигуди.

Хизер закатывает глаза и продолжает вытягивать мои волосы круглой щёткой.

— Ты ничего не слышала! – Потом снова понижает голос, чтобы слышала только я: — Вот что я поняла про южных мам: они притворяются, будто знают всё, даже когда это не так, чтобы ты сама во всём призналась. Никогда не признавайся. Это всегда блеф с их стороны.

Я смеюсь и поправляюсь в кресле, чтобы вернуть чувствительность пятой точке.

— Буду знать.

— А у тебя? – Хизер заглядывает мне через плечо. — Твоя мама тоже такая, всё нос суёт?

Резкий, почти оскорбительный смешок вырывается у меня прежде, чем я успеваю сдержаться.

— Мою маму волнует только моя карьера, в смысле «как это может быть полезно для неё». А отца я никогда не знала.

Не могу поверить, что выложила это незнакомке. Что за воздух в этом городе? Сыворотка правды? Мне представляется, как эти хитрые южные мамаши каждое утро толпятся у вентиляции с пузырьком, помеченным «Жидкая Правда», чтобы никогда не выпасть из обоймы.

Кроме того случая, когда я проболталась Ною под снотворным, я годами держала эту тайну о родителях при себе. Даже в бесчисленных интервью, где все хотят знать о моей идеальной жизни и идеальной семье, я просто улыбаюсь и киваю. И хотя наши отношения сейчас не более чем гнилая яблочная сердцевина, я говорю, как благодарна маме.